– В детстве я иногда мечтал быть единственным сыном, – признался Ханс. – Каково это? С кем вам доводилось играть, когда на улице дождь? И у кого списывать домашнюю работу? С кем кататься на санках зимой?
Эльза задумалась.
– Я была девочкой покладистой, всегда сама делала уроки и сдавала раньше срока.
– Ой, да будет вам хвастаться, – полушутя усмехнулся Ханс. – Мои братья вечно подставляли меня перед учительницей, например, кидались бумажками ей в голову и показывали на меня. А я рассказывал, как трое старших прикинулись, будто я стал невидимкой? И что вы думаете! Два года продержались!
– Какой ужас!
– Братья – они и есть братья, – пожал плечами Ханс.
– Мне этого не понять, – вздохнула Эльза и стала смотреть в сторону.
Однако Ханс не позволил разговору оборваться:
– Но у вас, конечно, были хоть какие-нибудь товарищи?
– Родители позволяли мне играть с детьми прислуги, а котла в замке гостил какой-нибудь герцог или кто-то из знати, я проводила время в компании их детей, – поделилась Эльза. – Только ни с кем из них подружиться мне не удалось. – Она бросила на него косой взгляд. – Видимо, мое детство проходило куда более одиноко, чем ваше.
– Очень даже может быть, но зато вы вряд ли страдали от недостатка родительского внимания и наверняка не ловили себя на ощущении, будто вам нигде нет места. – Ханс помолчал. – Возможно, ваше детство прошло в одиночестве, зато ваша будущая жизнь одиночество исключает. Уверен, у вас еще будет своя семья. – При этих его словах она покраснела и отвернулась, но он сделал вид, что не заметил, и продолжал: – Наверняка вам захочется дать королевству более чем одного наследника. Странно, что вашим родителям не пришло это в голову.
– После меня моя мама больше не могла иметь детей, –- мягко пояснила Эльза. – Но мне часто думалось... А впрочем, нет, ерунда.
– Что думалось? – настойчиво переспросил принц. Не так уж часто она раскрывала ему свои чувства, но, когда это случалось, перед ним словно открывалась щелочка, и он мог подглядеть, какой была принцесса Эльза до гибели родителей.
Эльза робко поежилась:
– Не буду рассказывать. Так, глупость одна.
– Мне нравятся глупости, – сказал принц и резко развернул ее.
Она рассмеялась и, заглянув ему в лицо, немного помедлила с ответом.
– Мне всегда хотелось иметь сестру, – выпалила она. – Не очень хорошо так говорить, зная, что твоя мама не может больше рожать, но мне иногда нравилось представлять, будто у меня есть младшая сестренка. – Краска проступила у нее на лице. – Я же говорила, глупости.
– Ничего не глупости, – с готовностью откликнулся принц. – Кажется, вам было очень одиноко. – Он взял ее за руку, и она с удивлением подняла на него глаза. – Но отныне все будет иначе.
Эльза сжала его ладонь:
– Мне нравится беседовать с вами, принц.
– Это славно. – Наконец-то хоть какой-то прогресс! – Я всю жизнь искал себе место, а теперь, когда я с вами, мне кажется, что я его нашел.
Эльза открыла рот, чтобы ответить, но тут в дальнем конце коридора хлопнула дверь и мелькнули фигуры лорда Петерсена и герцога Варавского. Принца с принцессой они не заметили.
– Может, стоит призвать принцессу и еще раз обсудить ее речь для церемонии, – донесся удаляющийся голос герцога. – Вы же понимаете, милорд, речь должна быть идеальной, без единой задоринки.
В панике Эльза попыталась освободить свою руку из руки Ханса, но тот схватил ее еще крепче и втащил в одну из открытых боковых дверей. Там они бросились наутек. Переглянувшись на бегу, они рассмеялись и уже так и бежали, смеясь, по анфиладе гулких залов, через парадный вестибюль, пока не выбежали на улицу, навстречу солнцу и свободе.
Только у самых конюшен Эльза остановилась отдышаться.
– Не помню, когда я в последний раз вот так убегала из замка, – произнесла она сквозь смех.
– А иногда побег – это то что надо, – заверил ее Ханс. Сам он уже успел проверить эту истину на деле. Только вслух он этого не сказал.
Эльза раскинула руки в стороны и закружилась:
– Свобода-а!
Ханс никогда не видел ее такой раскрепощенной. Но именно такой она и нужна ему.
Он подошел к конюшням и открыл несколько верхних створок стойла. Тут же наружу высунулись лошадиные головы. Появился и Цитрон, его черно-белая грива мягко затрепетала под дуновениями ветерка. Пока Ханс гладил мягкую гриву, Эльза принялась скрести щеткой буланую шерсть. Оба были заняты лошадью, а не друг другом. В конюшнях стояла тишина.
– Знаете, это, конечно, невероятно, – прервал молчание Ханс, – но мне никогда прежде не встречался человек, который думает...
– Совсем как вы? – подхватила Эльза, и на ее лице отобразилось то же удивление, что и на его.
– Именно. – Ханс всмотрелся в ее глаза. – Кто знает, может, мы с вами созданы...
– Друг для друга, – снова закончила за него Эльза.
Они опять рассмеялись. Пожалуй, до свадьбы гораздо ближе, чем ему казалось.
– Представляю, как обрадуется этой новости герцог Варавский, – съязвила Эльза. – Этот наверняка прямо-таки в пол врастет, когда услышит.
– И лорд Петерсен тоже, – добавил Ханс, проводя ладонью по крутому боку Цитрона. – Мне доводилось слышать их беседы. Они считают, что мы отличная пара... монархов на будущий престол. – Он метнул на Эльзу быстрый взгляд.
Но по ее лицу было сложно понять, что она думает.
– Правда?
«Да, и ты сама это знаешь», – хотелось выпалить ему, но он сдержался. Он уже столь многого добился: всего неделю назад о таком повороте он и мечтать не смел.
– Да какая разница, что они считают. Важно, что считаем мы сами. – Он снова заглянул ей в лицо.
– Правда. Мне так нравится, какая дружба установилась между нами сейчас.
Ханс приложил все усилия, чтобы не выдать разочарование.
– Мне тоже, – выдавил он.
Герцогу хотелось, чтобы обручение состоялось до коронации, но Ханс понимал, что сейчас рискованно торопить события. Совершенно необязательно додавить это дело прямо сегодня. Да и завтра тоже. В душе Ханс почему-то был уверен, что совсем скоро так или иначе они будут править Эренделлом вдвоем – и уже навсегда.
Если только Эльза – умненькая девочка, она позволит ему взять бразды правления на себя. А если нет... Что ж, всякое случается. В том числе плохое. Скажем, по недосмотру. И в интересах королевства пережить все несчастья должен именно король, а не королева.
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯАнна
Взгляд Анны застыл на красном кружке, которым она обвела сегодняшний день в календаре. Она еле могла сдержаться, чтобы не завизжать от восторга, но в конце концов не выдержала, схватила с кровати подушку и, уткнувшись в нее, издала неслышный вопль радости. Этого дня она ждала три года!
Три года строила планы. Вела обратный отсчет. Мечтала.
Три года размышляла над тем, что именно скажет родителям, когда настанет этот момент.
И за все эти три года она так и не нашла правильных слов, какими могла бы изложить свои намерения.
«Мам, пап, мне уже восемнадцать, – прокручивала Анна свою речь в голове – наверное, в сотый раз. – Я совсем взрослая, и мне пора начинать свою самостоятельную жизнь. Поэтому я... поэтому я...» – в этом месте ее речь неизменно обрывалась.
Она не могла даже представить, как сообщить родителям, что покидает Гармон. Всякий раз, как она думала о предстоящем разговоре, у нее начинал болеть живот. Это ведь не кто-нибудь, а родители. Они заботились о ней, когда она была совсем малышкой, дарили ей любовь и ласку. Ей ужас как не хотелось их огорчать.
«Жаль, что Фреи нет рядом».
Эта мысль часто приходила ей в голову. И хотя прошло уже три года с того злополучного дня, когда Фрея погибла в морской пучине вместе с королем и королевой, Анна по-прежнему вспоминала о ней каждый день. Если только кто-то и мог бы убедить маму, что в Эренделле Анну ждет счастливое будущее, то разве что Фрея. К тому же маме было бы проще отпустить Анну в другой город, знай она, что там есть близкие люди, почти как родня, которые присмотрят за ней, если что.
Но Фреи больше нет. Отныне полагаться нужно только на себя.
Розовая комната, которая всегда ей так нравилась, теперь казалась Анне детской, но она по-прежнему любила здесь находиться. Особенно сидеть у окна и смотреть на бурлящую жизнь там, под горой. Эренделл всегда казался ей таким близким и одновременно таким далеким. Она обернулась к модели Эренделльского замка, которую когда-то давно смастерил ей из дерева папа, и задумчиво дотронулась пальцем до острого шпиля одной из многочисленных башенок. На глаза навернулись слезы. Как ей донести до них свое решение, не разбив их сердец?
С помощью... еды?
Ну конечно!
Надо приготовить им что-нибудь вкусное – самое вкусное, на что она способна. Что-нибудь, что не делают у них в пекарне каждый день. Они так обрадуются ее творению и так отменно набьют животы, что не выслушать ее речь об Эренделле просто не смогут. И Анна даже знает, что именно надо приготовить: морковный торт!
Однажды она уже пекла папе морковный торт, и ему так понравилось, что он готов был его есть и на завтрак, и на обед, и на ужин. Мама тогда запротестовала, что папа ест слишком много сладкого, но он стал возмущаться, что у него как-никак пекарня, а не рыбная лавка, и ему положено есть сладкое – даже пусть и многовато. На этом они все развеселились и сошлись во мнении, что морковный торт – лучшее, что Анне когда-либо удавалось.
Именно этот торт нужен, чтобы они согласились с ее намерениями.
Анна взглянула на часы. Родители все утро трудились у печи, так что сейчас скорее всего отдыхают в гостиной. Папа наверняка прилег вздремнуть. Ей вполне удастся проскользнуть мимо них на улицу и затем так же незаметно вернуться. Если быстро приступить к работе, торт будет готов как раз к ужину. А может, они даже съедят этот торт вместо ужина! Вот бы так и было.
Анна быстрым шагом направилась к двери, торопливо выскочила на улицу, и летний зной пахнул ей в лицо. «Так, что мне для него надо? Кажется, все есть, кроме морковки. У нас ведь как-никак пекарня, – задорно припомнила она, совершенно забыв при этом смотреть по сторонам. – А если просто предположить, что еще мне может... О-ой!»