– Все сходится, – кивнул Эсталер, отправляясь за крепким черным кофе для Меркаде.
– Если повезет, – сказал Вуазне, – мы увидим их на заседании в понедельник. Надо взять подкрепление, на случай если придется следить одновременно за двумя потомками и четырьмя “кротами”.
– Хорошо, – согласился Мордан. – Но в сложившейся ситуации, учитывая, что четверо из их компании уже убиты, я сомневаюсь, что они там появятся. А что наш Робеспьер?
– Он допоздна работает, – сказал Жюстен. – Видимо, зубрит свою речь.
– А что будет в понедельник? – спросил Вейренк.
– Заседания одиннадцатого и шестнадцатого жерминаля Второго года, сокращенные и совмещенные, – отозвался Данглар, который успел уже навести справки. – То есть тридцать первого марта и пятого апреля 1794-го.
– Когда Робеспьер потребовал арестовать Дантона, Демулена и его друзей, – добавил Вейренк.
– Именно.
Присутствующие никак не отреагировали на его слова. В этот момент, уткнувшись в экран своего телефона, в зал вошел Адамберг и махнул всем в знак приветствия. Эсталер вскочил, готовый исполнить свою кофейную миссию.
– Фруасси только что завершила свою работу, – объявил Адамберг, оставаясь стоять. – Она проследила родственные связи Шато по всем городам и весям, дойдя до Монтаржи. Наш Франсуа действительно оказался потомком трактирщика Франсуа-Дидье Шато, предполагаемого сына Робеспьера, что, конечно, говорит не в его пользу. Данглар, расскажите про нашего странного трактирщика 1840 года. И напомните мне спросить у вас, что такое “мучительная смерть Робеспьера”. Это слова Брюнета. Ретанкур, будьте добры, зайдите ко мне в кабинет.
Адамберг плотно закрыл дверь, Ретанкур села на стул для посетителей, и, не созданный для ее габаритов, он полностью исчез под ее телом. Да и какой бы стул такое выдержал!
– Отрядите кого-нибудь другого на слежку за Франсуа Шато.
– Хорошо, – сказала Ретанкур, насторожившись.
Потому что дымка, окутавшая глаза Адамберга, которую Данглар заметил еще накануне, никуда пока не делась, а в угрозыске все знали, что означает эта пелена. Блуждание, туман, витание в облаках, если кратко.
– Как вы уже, видимо, поняли, – продолжал Адамберг, взяв протянутую Ретанкур сигарету, – в Исландии все произошло не совсем так, как изволили рассказать нам братья Амадей и Виктор.
– Да.
– Все гораздо страшнее.
– Сын убил свою мать.
– Еще страшнее, Ретанкур. Как вы помните, Виктор утверждал, что убийца велел всем своим спутникам хранить молчание под страхом смерти. И вот они молчат уже десять лет. Можете ли вы представить себе, что Виктору под силу запугать до такой степени девять человек старше и опытнее его? В двадцать семь лет? Ведь тогда ему было всего двадцать семь.
– Какая разница, молодой он был или старый? Возраст тут ни при чем.
– По словам Виктора, убийца внушил им, что его “люди”, типа того, достанут их, даже если кто-то из них отправит его самого за решетку. Люди? У Виктора? У мальчика с фермы, у самоучки? Откуда вдруг у него взялась такая мощь, такая сила убеждения?
– Срок давности, комиссар, – пожала плечами Ретанкур.
– Не важно.
– В каком смысле еще страшнее? Что у вас на уме?
– Ничего. Почем я знаю? Будем искать.
Ретанкур с грохотом отодвинулась на стуле. Ее подозрения росли с каждой минутой.
– Где? – спросила она.
– В Исландии. Я отправляюсь к теплому камню.
– Это нецелесообразно, комиссар, какой смысл.
– Не важно, – повторил Адамберг. – Но все будет зависеть от моей сегодняшней встречи. Я возвращаюсь в Брешь поговорить с Виктором и Амадеем.
– Зачем? Сообщить им, что они братья? Вот так, в лоб? Шока, криков и слез не избежать.
– Естественно. А я этого не люблю.
– Так зачем?
– Из любопытства. Кто-нибудь из них, возможно, скажет правду.
– И что потом?
– Потом ничего. Мне главное узнать.
– А убийства робеспьеристов? – раздраженно спросила Ретанкур. – Четверо “кротов” в опасности? Вы бросаете их, просто чтобы “узнать”, что там Виктор натворил на теплом острове?
– Никого я не бросаю. Фигуры на шахматной доске Робеспьера пока неподвижны. Но скоро кто-нибудь сделает ход. Все когда-нибудь завершается, ничто не застывает навсегда. Движение побеждает. Как сказал один ученый муж, животным свойственно двигаться. Все само придет в действие, можете мне поверить.
– Конечно, когда убьют еще четверых.
– Как знать.
– А если сегодняшняя встреча ничего не даст?
– Тогда я отправлюсь к теплому камню. Тут останутся двадцать три сотрудника, обладающие полной информацией. Любой из них может взяться за дело Робеспьера.
– Двадцать три? То есть вы возьмете кого-то с собой?
– Возьму. Я опасаюсь не ледяных просторов, а своего характера. Возможность увидеть, как себя ведут другие, позволяет – как вы говорите? – не сбиться с пути.
– То есть вы вообще сошли с дистанции, комиссар, – сказала Ретанкур, вставая, а это означало, что она сейчас уйдет. – Что вы несете! Не дай бог, дивизионный комиссар узнает, что вы сбились с ног ради порожняка со сроком давности, забросив текущее следствие. Вас просто уволят.
– Неужели вы решитесь? Сдадите меня, Ретанкур? – Адамберг снова закурил и подошел к окну, повернувшись к ней спиной. – Вы никогда не сделаете этого, Виолетта. – Ему нравилось иногда обращаться к ней по имени. – Потому что полетите со мной. Если только, повторяю, истина не всплывет из колодца сегодня, во второй половине дня, в чем я сильно сомневаюсь.
– Еще чего не хватало, – прорычала Ретанкур, отступая к двери. – Я не брошу людей в состоянии полного распада.
Теперь они оба стояли как два упрямых зверя перед схваткой.
– Ну и ладно, – сказал Адамберг, по-прежнему глядя в окно и стряхивая пепел на пол. – Возьму Жюстена.
– Жюстена? Это безумие. Он и пяти кило не поднимет.
– А вы, Виолетта, сколько поднимаете?
– Рывком или толчком?
– А как труднее?
– Рывком.
– Так сколько рывком?
– Семьдесят два, – призналась Ретанкур, порозовев.
Адамберг восхищенно присвистнул.
– Это еще что, – сказала она. – Мировой рекорд среди женщин в моей категории – сто сорок восемь килограммов.
– Мне рекордсменка не нужна. Но у вас вполне хватит сил вытащить меня из ледяной воды, если я в нее упаду.
– Сейчас апрель. Там другие погодные условия, нежели в ноябре, когда те двенадцать придурков решили прогуляться по острову.
– Не обольщайтесь. Даже сейчас там от силы пять часов солнечного света в день, и то если повезет. Температура колеблется между двумя и девятью градусами, возможны снегопады, метели, густой туман и дрейфующие льдины в холодной воде.
– Только не Жюстена, – не отступалась Ретанкур. – Он останется тут. Он отлично справляется со слежкой и бесшумен, словно кошка.
– Вы и Вейренк. Данглар нет, конечно. Один только полет выбьет его из колеи на два месяца. Вспомните Квебек. Он останется за начальника, вместе с Морданом. Данглар все знает, Мордан верно мыслит.
Теперь Адамберг шагал взад-вперед вдоль одной стороны стола, Ретанкур вдоль другой, стараясь не споткнуться о лежавшие в углу массивные оленьи рога – сувенир из дремучего нормандского леса, – Адамберг когда-то свалил их туда и забыл убрать. Так они прохаживались туда-сюда, параллельно друг другу, на расстоянии двух метров, разделенные только этим символическим бурладеро в виде стола. Не догадываясь, что за дверью застыл Эсталер с уже остывшим кофе для комиссара. До него доносился шум скандала, и он совершенно растерялся из-за ссоры своих кумиров.
– Если вы не в состоянии выкинуть эту идею из головы, – примирительно сказала Ретанкур, – отложите ее на потом. Покончим с делом Робеспьера, и езжайте себе на здоровье. На теплый камень для поднятия тонуса.
– Я уже заказал три билета на вторник. С открытой датой на случай, если животные начнут двигаться.
– А фамилии в билетах указаны?
– Моя – да. Вашей и Вейренка – нет. Если что, отправлюсь туда с Вуазне, он счастлив будет понаблюдать за северными рыбами. Меркаде тоже подошел бы, но нельзя же оставить его спать три часа на снегу. Вуазне и Керноркян. Или Ноэль.
– Вы с Ноэлем и трех дней не продержитесь.
– Почему же. Его слова я пропускаю мимо ушей. Он сильный и быстрый и может спасти жизнь, если что. Не забывайте этого, Ретанкур.
– Я помню.
– И еще кот. Я возьму с собой Пушка. От него тепла больше, чем от грелки.
Ретанкур замерла на месте. Адамберг тоже, улыбнувшись ей.
– Подумайте, лейтенант. Ответ мне нужен завтра после обеда самое позднее.
Глава 30
Положив в карман телефон и ключи от машины, Адамберг поймал в коридоре Данглара.
– Вы со мной, майор?
– Куда?
– В Брешь. Хочу понять, что от нас скрывают братья.
– Которые не знают, что они братья. Вы устроите там землетрясение, стихийное бедствие.
– А вдруг это окажет на них полезное и благотворное действие.
– Уже начало третьего, а мы еще не обедали.
– Обойдемся сэндвичем в машине.
Данглар в нерешительности поморщился. Но со вчерашнего дня, сам того не желая, он то и дело задумывался о ферме Тот.
– Поужинаем в “Трактире Брешь”, – добавил Адамберг. – В качестве бонуса.
– Давайте заранее закажем меню? С картофельными оладьями?
– Попытаемся.
Проходя через общий зал, комиссар остановился перед столом Вейренка.
– Допрос в Бреши и ужин в “Трактире”, ты за?
– Я за, – сказал Вейренк. – Эти юноши не дают мне покоя.
– Что ты сделал со своими прядями?
– Попытался их покрасить вчера вечером.
– Не очень-то у тебя получилось.
– Не очень.
– Даже хуже стало.
– Да.
– Отсвечивают лиловым.
– Я видел.
Замкнувшаяся в своей скорлупе Ретанкур, не вставая из-за стола, посмотрела им вслед.
Адамберг взглянул на свои часы в тот момент, когда Селеста открыла им большие деревянные ворота.