Они не задавали вопросов с чуткостью людей, познавших какие-то невзгоды.
“Ты можешь завтра поработать?- Спросил Манахер.
“У меня теперь новое расписание, - признался Арантур. - Я могу работать только днем.”
Мать и сын обменялись взглядами.
“Прекрасно, - сказала Газала. “Если ты будешь работать красильщиком, то лучше всего днем.”
Арантур согласно кивнул.
42
Покончив с едой, он почувствовал, как на него снова навалилась тяжесть уныния, но все же добрался до ворот Ники и выехал в зимнюю сельскую местность. Ворота были почти пусты. Все празднества на какое-то время прекратились, и пока он был без сознания, наступила оттепель. Мир льда и снега превратился в бесконечную полосу грязи, которая почти убедила его остаться. Но после некоторого колебания он выехал за город, и Ариадна явно наслаждалась этим упражнением, скача галопом при малейшем изменении веса. Казалось, она твердо решила завоевать его расположение. Он никогда не любил ее так сильно, и он скакал по пастбищам в мягком воздухе, его потрепанный старый полушубок развевался позади него, как знамя. Поскольку ничто не отвлекало его, он слишком много думал о своей жизни, и ему не очень нравилось то, что он видел: Драко, Далия и слишком много борьбы. И никакой Кати.
Почему она ушла? Без единого слова?
Он старался никогда не позволять себе задаваться вопросом, Что же он делает во всех этих железных преисподних. Но езда давала ему слишком много времени для размышлений, и мысли его путались одна за другой, и он обнаружил, что Ариадна утомляет его, потому что она едет очень быстро.
Когда солнце зашло, он вернулся в конюшню и теплой водой с мылом вымыл ей ноги, прежде чем вытереть и причесать. Когда он вышел из конюшни, уже совсем стемнело.
Он опасался возвращаться домой вдоль хребта города. Восточные беженцы выглядели еще более угрожающе, чем прежде, хотя ему не нравилась эта тенденция в его мыслях; если Драко был прав, они были такими же жертвами, как и он сам. Но он спокойно вернулся в свою комнату. Ему не нравилась темнота, и он не мог смотреть на беспорядок, поэтому свернулся калачиком в теплой постели Арно, задернул занавески и заснул. Его сны были темными и злыми.
43
Утром он купил кофе у другого продавца и пошел в Большой зал другим путем. На этот раз он обошел весь участок со стороны водохранилища, где дюжина женщин с Востока с великолепно отполированными бронзовыми или медными горшками соревновались, чтобы продать ему кваве. Он купил три чашки и получил поднос от хорошенькой маленькой женщины с руками, покрытыми чудесными татуировками. По крайней мере, глаза у нее были хорошенькие, а все остальное было закутано в шарфы.
Арантур передал кваве нотариусу, которого звали Эдвин, варварское имя, и Магистру искусств, которая отмахнулась от него, взяв свою чашку.
- Гости из нового правительства Вольты, - сказал Эдвин. - Садись со мной и копируй свою работу. У нее есть сир Эштирхан, который приходит из языков, чтобы работать с вами сегодня.”
Арантур сидел за рабочим столом нотариуса. Этот человек был профессиональным юристом, но, как уже успел заметить Арантур, самым быстрым переписчиком из всех, кого он когда-либо видел. Его перо буквально летало по пергаменту, и все же его иероглифы были почти идеальны, с небольшими завитушками почерка, которые отмечали истинно элегантного и образованного писца.
Эдвин, которому было за сорок и который был тощ, как грабли, улыбнулся поверх ручки.
“Меня наняли для копирования, - сказал он. - Я почти никогда не занимаюсь здесь юридической работой. Но я могу написать целый экземпляр "размышлений" за неделю.”
- Благословенный Орел, - пробормотал Арантур. Весь свой первый срок он копировал отрывки из "Размышлений Императора". Это была не короткая работа.
Эдвин изогнул брови. - Иногда я спасаю учеников первого или второго курса, которые отстают.- Его ухмылка была злой. “За цену.”
Арантур вернулся к своей работе. За день до этого он написал первые четыре предложения пустых, цветистых комплиментов в Ульмагесте, но он написал их только на дурацкой бумаге. Теперь, чтобы убить время, он переписывал новые письма снова и снова, ища текучесть ученого Сафири. Он перевел оглавление. Магистр искусств уже направил его к трем оккультизмам, один из которых был простым щитом. Комплименты были просто практикой. Практика за практикой.
- Дай-ка я попробую, - сказал Эдвин.
“Я не могу себе этого позволить.”
Эдвин рассмеялся. - О, я лаю и не кусаюсь. Признаюсь, мне нравятся хорошенькие парни. На мой вкус, ты немного великоват. Не обращай внимания, мой милый. Ты принесешь мне кваве. Дай мне взглянуть.”
Первая попытка Эдвина овладеть Сафирской каллиграфией была лучше, чем любая у Арантура, и он потратил десять минут, рассказывая Арантуру только о двух символах—показывая, как перо должно касаться бумаги и каковы должны быть штрихи.
Арантур не мог вникнуть во все это, но он понял большую часть и начал копировать более плавно.
“Совсем неплохо, - сказал Эдвин. “Ты хороший ученик.”
“Я в этом уверена, - сказала Далия. Она стояла перед ними, уперев руки в бока. Сегодня она была одета в платье, как и другие студенты. “Где ты фехтуешь, Сир Тимос?”
Арантур густо покраснел и почувствовал себя полным идиотом.
“Я ... Гм.”
Он отвернулся от нее и посмотрел на Эдвина, который громко рассмеялся над его замешательством.
“Я раньше фехтовал с мастером Владитом, - выдавил он. - Теперь Я ... …”
“Ты ушел от Владита?- Спросила Мир Далия. “Ах.”
“Я буду ... фехтовать ... с мастером Спартосом.”
Он посмотрел на нее, чувствуя себя испачканным чернилами и незрелым.
- Спартос!- сказала она. - Вот это да.- Она проделала с глазами такое, что сердце Арантура подпрыгнуло. - Я встречусь с послом из Вольты, Эдвин, и отведу его на площадь основателя и в столовую для старшеклассников, чтобы пообедать.”
“Ты права, Мир.- Эдвин написал послание на клочке бумаги, который вырезал перочинным ножом, и запечатал его своим собственным кольцом. - Ну вот и все.”
- Благодарю вас, Эдвин.”
Она сверкнула глазами на Арантура и хотела что-то сказать, но дверь в кабинет магистра искусств открылась, и появился элегантный мужчина, а рядом с ним сама Магистр искусств. Он поклонился Далии, которая позволила поцеловать свою руку с отрешенным видом и увела гостя.
Магистера Бенвенуту заглянула через плечо Арантура.
“Доброе дело. Пойдем, найдем Сира Эштирхана.- Она снова посмотрела на него. “Постарайся быть менее серьезным, - сказала она с улыбкой.
Арантур задумался, что она имеет в виду.
44
Говоривший с Сафири оказался человеком Атти, высоким, толстым, с темной бородой и полным хорошего настроения. Он поселился в просторном кабинете магистра искусств, и они работали прямо во время обеда—все над глаголом быть. Он исправил кое-что из каллиграфии Арантура и отправился преподавать Аттианскую историю. Он еще не был мастером, а только старшим учеником; Арантур понял, что он провел в Академии двадцать лет.
“Я, пожалуй, слишком люблю курить и пить запрещенное вино, - сказал Эштиран. - Но, черт побери, в жизни есть нечто большее, чем глаголы.”
Эта последняя вылазка совпала с возвращением Далии с послами Волтайнов. Эштиран посмотрел на нее как знаток, и она сморщила нос.
Но затем она расцеловала другого ученого в обе щеки, что сказало Арантуру, что он ничего не понимает, и заставило его снова задуматься о том, что он “слишком серьезен.”
Она посмотрела на него. - Не хочешь сегодня фехтовать? Может быть, после вечерней молитвы?- Она наклонилась к нему. - В самом деле, даже в наши декадентские дни мужчины должны задавать женщинам такие вопросы, Но девушка может состариться …”
Она подмигнула Эштирану, и тот захихикал.
“Я должен работать, - сказал Арантур.
Далия подняла изящную бровь. “А вот этого я раньше не слышала, - сказала она без видимой обиды.
Ты должен быть менее серьезным.
Арантур перевел дух. - Я могу сделать это молитвами, - сказал он слишком неожиданно.
Будучи Арнаутом, Арантур редко посещал официальные, наполненные благовониями молитвы Софии каждое утро и вечер, предпочитая время от времени посещать храм Орла или одну из женских святынь по всему городу. Так что он даже не был уверен, почему сказал это …
- Она улыбнулась. “Хорошо. Работа? Больше работы, чем сейчас?- Она пожала плечами. “Я у Терселя, я покрою ваш гонорар-полагаю, вы бедны.”
Почему-то это замечание причинило ему боль.
“Я сам могу покрыть свой гонорар, - сказал он, уязвленный.
- О, и, несомненно, купите целую реку жемчуга. Простите, Сир Тимос, но я настаиваю, как ваш старший, что заплачу вам гонорар.”
Она поклонилась, как солдат, и вышла из комнаты.
Магистра посмотрела ей вслед.
“Иногда я жалею, что Далия так старается быть исключительной, - сказала она. “А тебе, мой дорогой Тимос, нужно чувство юмора.”
Чувство юмора? Арантур, обычно спокойный молодой человек, взял себя в руки. Вы хотите, чтобы я боролся со злом, учился на Сафири и получал хорошие оценки, и вы думаете, что, возможно, мне нужно чувство юмора?
Он тянулся через всю Академию, через площади, вниз по холму и через хребет к магазину Газалы. Он даже оформил эту мысль в Сафири:
Потом, когда краска еще не высохла, он задумался о том, что означает юмор как слово.
Газала покачала головой. - Алло?- огрызнулась она.
- Мне нужно чувство юмора?- Спросил Арантур.
- Да, - ответила Газала. “Есть женщина?”
Арантур вспыхнул.
- Ба, - сказала она. “Смотри здесь. Вот как нужно красить в синий цвет. Это самое трудное.”
Арантур был глубоко погружен в Сафири, даже когда Газала учила его красить. Они работали с индиго и гарзой, жидкостью, которая пахла для Арантура как дистиллированный спирт и которая, очевидно, была коммерческой тайной. Лучш