Мертвенно желтая луна, словно дожидалась моего побега, выглянула из-за туч очень медленно и по-королевски неспешно, с величественной неторопливостью утопив ночной лес в своем золотистом сиянии. Она будто сбросила с плеч темное покрывало мрака, небрежно осмотрелась и, словно ослепительная красавица на королевском балу, томно подмигнула с небес, откровенно наслаждаясь ощущением собственной власти.
Я сжалась в своем ненадежном убежище, зарылась в прошлогоднюю листву и крепко зажмурилась, чувствуя, как неумолимо приближается ко мне граница желтоватого света, а спаренные амулеты на шее начинают пульсировать ей в такт. Сперва медленно и так же плавно, а потом все быстрее и быстрее. Настойчивей и призывнее. Они будто звали меня, упорно толкали в грудь, то обжигая, то замораживая кожу. Болезненными толчками отзывались внутри, заставляя вжиматься в траву и страдальчески морщиться.
Я попыталась отстраниться, но, неудачно перехватив цепочку, едва не вскрикнула от неожиданности — лунное серебро словно изморосью покрылось. От него вдруг потянуло таким лютым холодом, что пальцы мгновенно примерзли и болезненно сжались. Голубая жемчужина скользнула к ним словно по своей воле, обожгла зимней стужей и тут же неприятно засветилась, залив крохотный пятачок перед моим носом призрачным сиянием. После чего заметно потяжелела, заледенела и даже начала тихонько потрескивать, будто зимний наст под тяжелыми армейскими сапогами. Едва не вынудила меня шарахнуться прочь, чтобы тут же попасть под коварный лунный свет, но риалл Ширры не позволил — неожиданно потеплел, заискрился алыми прожилками, приглушая ледяное свечение своей партнерши. Пролился на мои руки теплыми солнечными лучами и принес успокоение. Заставил остаться на месте, не поддаться чарам, не выйти на льющийся отовсюду зов.
Я стиснула его второй рукой и до боли зажмурилась, стараясь не замечать, что с одной стороны покрываюсь похрустывающей снежной корочкой, а с другой, прямо как в последнем сне, едва не сгораю заживо. Амулеты с неистовой силой боролись друг с другом, тщетно пытаясь одержать верх. Один обжигал до боли, а второй, напротив, неприятно холодил кожу. Один заставлял мои волосы серебриться инеем, а другой придавал им красноватый оттенок. Слева трава равнодушно выбелилась, укрывшись белоснежной поземкой, зато справа будто выгорела на ярком солнце и пожухла. А между ними, словно между двух огней, застыла в нерешительности и непонимании я — растерянная, недоумевающая и откровенно испуганная.
Сбежать отсюда нет никакой возможности — вокруг царит мягкий призрачный свет, одно касание которого способно свести меня с ума. Оставаться на месте дальше — невыносимо. Пошевелиться невозможно, потому что с двух сторон уже сминают невидимые тиски противоборствующих стихий, готовые одновременно сжечь и заморозить мое несчастное тело. За спиной — тугие прутья орешника, уже наполовину почерневшие, сверху — пока еще густая листва, пытающаяся скрыть мою душу от лунного безумия. Впереди — страшная пустота и полнейшее неведение, а внутри боль… настоящая мука, потому что я до крика хочу ринуться прочь, но и страшусь этого не меньше. Мечусь на одном месте, не зная, что выбрать. Боюсь и желаю этого. Мучаюсь от жутковатого раздвоения. Слышу молчаливый зов своей заклятой подруги и тихо плачу от того, что не могу ему поддаться.
Двуединый… за что?! Почему с каждым разом все труднее? Раньше могла просто накинуть капюшон и топать в свое удовольствие, не боясь перекинуться, а последние дни как с ума схожу! Даже издалека, в темноте ее чувствую! Неужели все из-за проклятого оберона?!
Меня словно надвое разрывало: между огнем и холодом, острым желанием убежать и необходимостью остаться, между солнцем и луной, землей и небом, стремлением взлететь и ставшей жестокой привязанностью к надежной тверди. Я сжимала в руках два противоположных по силе риала и не знала, какой выбрать. Не понимала, где мой, а где чужой. Где белое, а где черное. Разучилась отличать тепло и холод, потому что они обжигали мои ладони совершенно одинаково. Я боялась взглянуть, во что сейчас превратились мои ладони. Дрожала от стремительно нарастающего ощущения приближающейся беды. Покрывалась мурашками и липким потом, заживо сгорая от внутреннего огня, но все еще не могла сдвинуться ни на шаг. Тогда как неслышный зов становился все сильнее, а льющийся с небес мягкий свет с каждой секундой — невыносимее и прекраснее.
Наконец, я уткнулась лицом в землю и тихо заплакала, понимая, что не смогу сопротивляться слишком долго. Уже слыша, чувствуя, как снова рвется изнутри непонятное нечто. Как бьется в невидимых оковах, стремиться к свободе, как непримиримо рвет мои сети и все настойчивее стремиться наружу… вперед, к свету, к призывно улыбающейся луне и угольно черным небесам, в которых было так вольготно парить на распахнутых крыльях. ОНА этого хотела. ОНА неистово желала. ОНА рвалась сейчас с невидимой привязи и все увереннее побеждала в этой неравной схватке. Кажется, ОНА стала слишком сильна, потому что никогда раньше мне не было так трудно бороться. Кажется, ЕЕ время совсем скоро настанет, потому что с каждым полнолунием ОНА становится все настойчивей. Кажется, я больше не смогу ЕЕ удерживать и вот-вот сдамся, позволив над собой одержать верх. А заодно, перекинусь в неведомое существо из страшных сказок, которые так нравилось слушать маленькому Луке, и позабуду обо всем, что было мне важно и дорого. Совсем скоро…
В груди, как всегда бывало в такие ночи, что-то пугливо затрепетало и забилось, требуя свободы. Левая рука непроизвольно сжалась, вмерзая в бешено сверкающую жемчужину. Там что-то хрустнуло, шевельнулось и больно укололо палец. Я с тихим проклятием отшатнулась, встряхнула рукой, но не удержала равновесие и… на мгновение выпала из тени.
Луна, словно только этого и ждала: с готовностью обрушилась на голову сверкающим водопадом искрящихся звезд, мгновенно осветлив мои волосы, выбелив кожу, накрыв желтоватым покрывалом из призрачного белого шелка. Мягко обняла и окутала теплым светом, незаметно меняя мое лицо, заостряя подбородок, удлиняя резко истончившиеся пальцы и гибкую шею. Сбрасывая все мои многочисленные маски, удаляя прочь ненужные личины. Прибавляя роста, делая кости тоньше и легче. Вырывая из груди судорожный вздох, больше похожий на прерывистый всхлип. Заставляя цепенеть всем своим обновленным телом, для которого старая одежда стала слишком широка и громоздка, и вынуждая с горечью сознавать, что я все-таки проиграла этот невидимый бой. Не справилась, не сдержалась. Упустила момент, сдалась и позорно проморгала опасность. Снова изменилась, хотя совсем не собиралась этого делать. Поддалась настойчивым уговорам, забылась, пропала… и теперь оставалось лишь мучительно сожалеть о случившемся, откуда-то твердо зная, что возврата к прошлому больше не будет.
Теперь я — это бледное создание, сотканное из призрачной плоти. Я — тень. Смутное видение. Мимолетное отражение на водной глади, от одного вида которого переворачивается душа. Я — будто призрак, вернувшийся из прошлого. Блеклый дух, зачем-то покинувший загадочный Мир Теней. Я — слабый след былых деяний, несуразный и ненужный. Глупая шутка природы, сумевшей создать такое чуждое, ни на что не похожее тело. Странная прихоть судьбы, чье сомнительное чувство юмора дало мне саму возможность жить. Просто зеркало, в котором никогда не отражается правда… и, скорее всего, оно останется таким навсегда.
Я больше никогда не приду в тесный дружеский круг на вечерние посиделки. Никогда не улыбнусь на добродушную шутку, не поворчу притворно и не возмущусь на легкую подначку. Никогда не пройдусь под руку с кем-то важным и значимым. Не обниму и не коснусь его дрожащей от волнения рукой. Никогда не смогу прямо взглянуть в чьи-то теплые глаза, чтобы найти там что-то знакомое и, одновременно, новое. Я больше не человек. Не женщина. И даже не смертная. Я уже не смогу скрываться и прятать это, как прежде. Не смогу обманывать сама себя. Никогда больше не подойду к знакомым мне людям и не найду в их лицах прежнего понимания… просто время уже пришло, и у меня не получится прятать свою истинную сущность.
Я. Больше. Не. Человек.
И сознавать это оказалось действительно страшно.
Мне неожиданно стало трудно дышать, в горле поселился горький комок, в груди словно лопнуло что-то, и боль заставила упасть на колени, сжимаясь и пряча изменившееся лицо. По щекам покатились горькие слезы, нечеловечески длинные пальцы с хрустом впились в податливую землю, непроизвольно выпустив острые когти и вспоров прочный дерн, будто хлипкую бумагу. Спину внезапно заломило, будто сверху обрушилась немалая тяжесть, она отчаянно заныла и застонала, едва не разорвавшись пополам от бьющего изнутри упругого напора. Руки мгновенно онемели до самых плечей, а кисти с еще большей силой сжались, дробя попавшие между пальцами камешки, сухое дерево, какую-то выцветшую от времени кость. Да еще амулеты окончательно сошли с ума, окатив меня с ног до головы огненно-снежной волной и вынудив болезненно качнуться.
Я тихо застонала и вдруг, не выдержав напряжения, сорвалась с места. На какое-то время действительно позабыв обо всем, не обращая внимания на мелькающие с бешеной скоростью деревья, не слыша опасного свиста ветра в ушах. Не понимая и не замечая ничего, кроме пульсирующей боли в спине, в висках и яркого, затопившего весь мир желтоватого лунного света, от которого начинает так неровно колотиться сердце. В кои-то веки изменившись полностью и безвозвратно, я изо всех сил бежала сквозь зеленые рощи, роняя по дороге прозрачные слезы, со всех ног мчалась прочь, не видя, как острые ветви рвут рукава и хлещут по щекам. Стремглав неслась куда-то в ночь и остро желала только одного: прочь… прочь… как можно дальше отсюда. Быстрее и быстрее, пока я еще могу себя контролировать. Пока понимаю и помню хоть что-то. Пока не случилось самое страшное.
Нет, мне не хотелось крови. Не хотелось кого-то убивать. Во рту не выросли трехвершковые клыки, они не щелкали жадно в предвкушении охоты, а скулы не сводило от сильнейшей жажды. Мне не нужны были чужие жизни, не нужны чужие боль и страх. Мне не требовалось человеческого тепла и соленого вкуса на губах, чтобы о