– Сельдерей, – мгновенно ответила она. – Сыр. Зеленый чай. Но больше всего – сельдерей.
– Неординарно, – отметил я. Потом посмотрел через плечо:
– Молли?
– У меня все это есть, – сказала она и отправилась на кухню.
– Ладно, Лакуна, – сказал я. – Нам еще предстоит заняться массой дел. Мне нужно, чтобы ты поела, отдохнула, устроилась поудобнее. Покидать эту квартиру ты не имеешь права. Поняла?
Лакуна мрачно кивнула:
– Да.
Ее крылья пришли в быстрое движение, и она стрелой метнулась через всю квартиру на кухню, где Молли готовила тарелку с заказом Лакуны.
– Хорошо. Позднее я решу, что с тобой делать.
Я потер шею и вернулся к остальным.
– Н-да. Немножко расстраивает.
– Зачем тогда ты брал ее в плен? – спросил Томас.
Я бросил на него сердитый взгляд.
– У тебя нет отряда наемников, чтобы окружить врага? Или моста, с которого можно прыгнуть?
– Пожалуй, что есть.
– О’кей, народ, – сказал я. – Свои задания вы получили. Теперь давайте их выполнять. Молли, у тебя квартира и телефон, так что после того, как отправишь поисковые отряды, действуешь как координатор. Любой, кому удается что-то узнать, сообщает об этом Молли. В противном случае снова собираемся здесь к пяти.
Все закивали в знак согласия, и Баттерс, Томас и Кэррин отправились в город.
Когда они ушли, Молли спросила:
– Почему ты решил избавиться от них?
Я снова приподнял брови. Кузнечик явно становилась умнее.
– Я не избавлялся от них, – сказал я.
Молли изогнула бровь дугой.
– Не избавлялся?
– Ну, не совсем, – сказал я. – Эти дела тоже нужно кому-то делать.
– Пока ты отправишься на опасную работенку сам. Я права?
Я ответил не сразу, выжидая, пока она закончит готовить еду для Лакуны. Она поставила тарелку на кухонную стойку, и серьезная маленькая фея набросилась на еду как голодный волк.
– Типа того, – сказал я. – У тебя ведь тоже есть чем заняться, так?
Молли пристально посмотрела на меня. Потом взяла карту со стола, свернула ее и пошла к двери.
– Я не собираюсь скандалить с тобой из-за этого. Я просто хотела, чтобы ты знал, что я знаю.
В этот момент Тук с жужжанием влетел в квартиру неизвестно откуда. Он начал выписывать неистовые головокружительные пируэты, начиная с той точки, где он последний раз видел Лакуну, пока его спиральный поиск не привел его на кухню. Там он устремился вниз к Лакуне, элегантно приземлившись на кухонной стойке.
Я присмотрелся к двум маленьким фэйри. Тук протянул Лакуне завернутую дольку дыни от «Джолли Ранчера», как, наверное, протягивали младенцу-Христу смирну и ладан.
– Привет! – сказал он, сияя. – Я генерал-майор Тук!
Лакуна оторвалась от еды и увидела дар Тука. Ее глаза сузились как щелки.
И потом совершенно неожиданно врезала Туку прямо в лицо.
Мой маленький телохранитель пролетел пару футов и приземлился на задницу. Обеими руками он схватился за нос, часто мигая в совершенном ошеломлении.
«Джолли Ранчер» он выронил. Лакуна безэмоционально пнула конфету в кухонный слив. Потом повернулась спиной к Туку, абсолютно его игнорируя, и продолжала расправляться с едой.
Глаза Тука, когда он смотрел на Лакуну, стали еще шире.
– Уау! – сказал он.
Глава 30
Птичий заповедник на Монтроуз Пойнт имеет еще одно название – Мэджик Хедж[65]. Это почти пятнадцать акров деревьев, кустарников и вьющихся тропок. Уже десятилетиями он служит птичьим заповедником – и это главное прибежище для птиц, мигрирующих зимой на юг. Если почитаете какие-нибудь брошюры, они расскажут вам все о том, как Мэджик Хедж «полным-полон магией птиц и природы».
Но люди, которые живут здесь, называют заповедник Мэджик Хедж еще и потому, что это довольно известное место сборищ мужчин, надеющихся подцепить других мужчин. Соотношение таких проституток и орнитологов-любителей (и не думайте, что я не видел иронии в биноклях и поисках птичек) колеблется в зависимости от времени года. Когда здесь тонны птиц и их любителей, это означает толпы людей с биноклями и камерами. Что всерьез сокращает уровень тайных любовных порывов.
Заповедник торчит в озере как крюк, почти полностью окружая гавань Монтроуз, где приютились катера и яхты, гораздо более ухоженные, чем «Жук-Плавунец». Там же располагается яхт-клуб и довольно многолюдный пляж. Так что через Мэджик Хедж иногда проходят и не-орнитологи.
То есть, люди вроде меня.
В конце октября большинство мигрирующих птиц уже исчезает, но Хедж все еще остается местом встреч стаек воробьев, которые собираются в течение нескольких дней, а потом улетают огромной тучей. По пути туда я увидел пару дюжин разных видов пернатых – без бинокля. Большинство из них я знал, если бы только потрудился выковырять их названия из своей памяти. Я не стал этого делать. Эбинизер, когда обучал меня, очень серьезно относился к тому, чтобы я мог назвать множество различных вещей.
Сегодня парк был по большей части пуст – безлюден под холодным и серым, сыплющим мелкой моросью небом. По дороге туда, куда мне нужно было попасть, я прошел мимо человека, одетого во все черное, в черной шляпе и темных очках, – солнечных очках, во имя всего святого! – который, когда я проходил мимо, проводил меня неприветливым – без всяких на то причин – взглядом.
– Я здесь не для этого, – сказал я. – Нужно сделать междугородный звонок. Через полчаса исчезну. Этой же дорогой или другой.
Он ничего не ответил, и, когда я прошел, нырнул обратно в кусты. Там их целое общество. Ищущие, сутенеры. Полиция иногда устраивает облавы. Слишком большая куча суматохи и проблем для всех вовлеченных лиц, особенно в современном мире.
Боба в моей наплечной сумке уже не было, но я заменил его тем, что мне могло понадобиться. Близость озера и дождь обеспечат воду. Земли здесь было в избытке, а я захватил садовую лопатку, чтобы выкопать небольшую ямку. Порывистый холодный северо-западный ветер даст необходимый воздух, а когда я сложу несколько фунтов материала для растопки, который принес с собой, в небольшую пустую пирамидку, то быстро разведу огонь, даже при капающем дожде.
Я подождал, пока костер разгорится, сложив его так, чтобы горел жарче и быстрее. Я не собирался ничего на нем готовить. Несколько минут – все что мне было нужно. Я присел пониже и двигался как можно реже. Песня собравшихся сотен воробьев была полна энтузиазма и заполняла все вокруг.
Когда пламя разгорелось, я очертил вокруг себя круг лопаткой на мягкой земле. Я прикоснулся к нему пальцем, приложил небольшое усилие воли – и магия круга тут же вспыхнула вокруг меня. Это был мистический, а не физический барьер, нечто, что может сдерживать и концентрировать магические усилия, а главное, облегчит мне мою задачу. Такой барьер не виден, его нельзя пощупать, но он очень, очень реален.
Множество важных вещей – такие же.
Я сконцентрировал всю свою волю, собрав ее в узкий фокус. Люди почему-то думают, что чародеи используют волшебные слова. На самом деле никаких волшебных слов не существует. Даже те, что мы используем в своих заклинаниях – всего лишь символы, инструмент, изолирующий ум от энергий, протекающих сквозь него. Слова имеют силу столь же ужасную и прекрасную, как магия, и не нуждаются в бюджете на спецэффекты.
Что в конечном итоге движет магией – чистая воля. Эмоции могут усилить ее, иногда ты подпитываешь магию эмоциями, даже если это просто воля в другом выражении, иной оттенок твоего желания что-то сотворить. Некоторые вещи, которые ты делаешь, как чародей, требуют отложить эмоции в сторону. Они полезны в моменты кризиса, но в методичном целенаправленном усилии могут нанести серьезный ущерб твоим намерениям. Так что я заблокировал все свои эмоции: замешательство, сомнение, неуверенность, вместе с совершенно разумным страхом, – пока осталось только мое рациональное «я» и моя потребность достичь конкретной цели.
И только тогда я поднял голову и заговорил, наполняя каждое слово силой моей потребности, посылая вызов во Вселенную. Вложенная в слова сила сделала звук моего голоса странным – громким, глубоким, богатым.
– Леди Света и Жизни, услышь меня. Ты, Королева Вечно-Зеленого мира, Леди Цветов, услышь меня. Появились ужасающие предзнаменования. Услышь мой голос. Услышь мою нужду. Я Гарри Дрезден, Зимний Рыцарь, и мне нужно говорить с тобою. – Я возвысил голос и загремел: – Титания, Титания, Титания! Я вызываю тебя!
Последний слог отразился от всех окружавших меня предметов грохочущим эхом, что привело воробьев в состояние паники. Они взлетели облаком тысяч крыльев и маленьких тел, собравшись в рой, и принялись летать дикими кругами над лугом.
– Ну же, – выдохнул я. – Ну давай же.
Я стоял в молчании долгое время и уже начал думать, что ничего так и не произойдет.
И тогда я увидел, как тучи стали сворачиваться и вращаться – я точно знал, что это означает.
Я прожил на Среднем Западе большую часть жизни. Торнадо здесь – факт жизни, часть бытия. Люди думают, что они ужасны, и это так, но с ними можно выжить при условии следования простым рекомендациям: предупредить людей заранее, а ты, услышав предупреждение, должен бежать к ближайшему безопасному месту – к подвалу или погребу. Иногда такое место – под лестницей. Иногда – в доме, в ванной комнате. Иногда же лучшее, на что ты можешь рассчитывать – самая глубокая канава в пределах досягаемости.
Но в принципе все сводится к простому: «беги и прячься».
Годы жизни на Среднем Западе буквально вопили, чтобы именно это я и сделал. Сердце начало колотиться, рот пересох, а тучи над головой – говоря «над головой», я имею в виду прямо над моей головой – вращались все быстрее и быстрее.
Птицы разом взлетели в небо из всех уголков Мэджик Хедж, присоединяясь к воробьям в их сумасшедшем полете по кругу. Воздух внезапно стал ближе, а моросящий дождь резко прекратился, словно кто-то перекрыл кран. Странные молнии без грома сверкали среди туч, и это превращало все оттенки белого, голубого и зеленоватого морского цвета в пары воды, разделенные светом на цвета видимого спектра.