И все же я остановил машину, каким-то образом высадил себя из нее и пошел в мечеть. Я не самый религиозный человек, но иногда на меня накатывают приступы суеверности. Если брать в расчет все, что со мной произошло с того момента, как я завернул в это село, – что, возможно, я находился в одной комнате с больным маньяком, увидел настоящие и очень к месту выстрелы в воздух, ощутил на себе гнев толпы, – мне в целом повезло остаться целым и невредимым, хотя насчет психологического состояния не факт. И сейчас я собирался выехать на одну из худших дорог республики, засыпанную снегом, с многокилометровыми лавиноопасными участками, поэтому я решил не искушать судьбу и все-таки совершить утреннюю молитву. Мало ли, вдруг в дороге что-то случится. Если выбирать между смертью после молитвы и смертью без молитвы, то первый вариант определенно лучше. Вдруг на весах судьбы это будет решающая щепотка в мою пользу? А может, кто знает, молитва меня и убережет. Лицемерно, конечно, но что поделать, какой есть – такой есть.
Всякий раз, входя в мечеть, я руководствовался одним-единственным правилом: с каменным лицом делай всё как все. В целом это мне всегда помогало. И сейчас тоже помогло бы, если бы я не был чужаком в маленьком селе, где все друг с другом знакомы, где каждый, абсолютно каждый в мечети пожимает другому руку. Чтобы не привлекать лишнего внимания, я решил быстренько занять удобное место на ковре и присесть в ожидании молитвы. Потом я вспомнил, что надо сделать омовение и что я вообще не имел права входить в мечеть без него. Пару минут я просидел как ни в чем не бывало, потом вытащил телефон и, с озабоченным видом ответив на воображаемый звонок коллеги, вышел из мечети, совершил на морозе омовение (что очень меня взбодрило) и вернулся обратно. Народ понемногу прибывал. Я замечал взгляды в мою сторону, но старался всем своим видом показать, будто самозабвенно следую канонам ислама (то есть просто уставился в пол с задумчивым видом). Иногда я поднимал глаза, чтобы изучить обстановку. Для такого маленького села мечеть была ухоженной и красивой: замысловатая лепнина на потолке, единственная, но величавая люстра со множеством хрустальных капель.
Я, конечно, не спец, но не мог не отметить, как много людей в это холодное зимнее утро проснулись и дошли до мечети. А еще я заметил общее мрачное настроение прихожан. Может, конечно, здесь в принципе живет такой угрюмый народ, да и утром редко кто ловит позитивную волну, но скорее это было связано с произошедшим кошмарным событием. Здороваясь, в мечети обычно все всем улыбаются, но только не здесь и не сегодня.
Мой взгляд остановился на старике с тростью и парне лет двадцати, слегка придерживавшем старика за локоть. Увидев такую картину, я слегка выдохнул. Приятно было посмотреть на такой хороший пример праведного мусульманина (остальные казались пассивно-агрессивными, но, возможно, дело было в моем предвзятом отношении к обладателям густой бороды и сурового взгляда). Они тоже никому не улыбались и шли, опустив глаза, ни с кем даже не здороваясь, что показалось мне странным. Тут же я подумал, что, возможно, передо мной Муртуз и его сын Гасан. Внешне они не отличались от всех остальных, но выглядели в мечети такими же чужаками, как я. А вот своим в этой толпе был как раз тот самый амбал, что требовал выдать ему убийцу невесты. Не знаю, был ли местным этот Хамзат, но он уважительно кивал многим прихожанам, и они отвечали тем же. Иногда к нему подходили сверстники, что-то шептали, он кивал в ответ, и они садились подальше. Я решил, что народ выражает ему соболезнования. При этом сам он вскакивал всякий раз, когда рядом оказывались прихожане заметно постарше, и первым тянулся пожать им руку. Видимо, не такой уж и плохой парень.
Молитва была долгой. Очень долгой, и это, конечно, показывало степень религиозности, а заодно терпеливости местных. Ощущая всем нутром сочащееся из меня лицемерие, с окончанием молитвы я выполнил «всё как все» и вышел из мечети. Несколько парней лет двадцати пяти стояли у ворот, здоровались с остальными и что-то обсуждали. Я надел обувь, заглянул внутрь мечети. Не знаю почему, но мне не хотелось терять из виду Муртуза и его сына. Я будто ощущал, что если смогу приглядеться к ним получше, то пойму, убийцы ли они. Вдруг на долю секунды они выдадут себя каким-нибудь жестом, или злой улыбкой, или взглядом исподлобья, или из-за пазухи покажется окровавленный нож… Может быть, я встречусь с ними взглядами и прочитаю в их глазах страшную тайну. В турецких фильмах такое часто происходит. Уж я-то разбираюсь, ведь мое детство прошло под любимые мамой сериалы – вначале бразильские, а потом турецкие.
Нужно было выбрать удобное место для слежки. Стоять прямо у входа в мечеть – не лучший план, ведь на меня и так уже поглядывали местные. Кое-кто внутри, как мне показалось, узнал меня, а один дедушка, стоявший в пяти шагах, даже не пытаясь скрыть свой интерес, ткнул в мою сторону пальцем и что-то сказал мужчине помоложе. Тот бросил на меня взгляд и быстро отвел глаза.
Я спустился по ступенькам и решил, что раз молодежь спокойно стоит у ворот, то и я могу встать там же, только с другой стороны. Вытащил телефон и начал говорить сам с собой. Заметил взгляды парней. Они обсуждали что-то, иногда посматривая в мою сторону. Их интерес ко мне не угасал, а даже, наоборот, возрастал, поэтому я решил ретироваться к машине. Следить за дорогой можно было и из нее. Но для этого надо было пройти мимо парней, которые уже перестали делать вид, что поглядывают на меня случайно.
– Салам алейкум, – произнес один из них, когда я поравнялся с ними.
– Валейкум салам, – ответил я.
– Мы хотел, брат, узнать, кто жи есть ты, – сказал другой и улыбнулся.
В целом они не выглядели дружелюбно, но, может, дело было просто в их бородах?
– Я?
– Да, мы тебя видели там, брат, жи есть рядом с гостиницей.
«Если вы называете это место гостиницей, то я для вас Познер», – подумал я, но ответил:
– А, да. Я там временно живу. Жил, вот уезжаю обратно.
– В Махачкалу?
– Да.
– А ты тут из-за убийства был, да? С камерой туда-сюда движения наводил.
– Меня попросили снять репортаж, – уточнил я.
– А я думал, он на ментов работает, – усмехнулся другой и, повернувшись ко мне, уточнил: – Тебя просто туда впускали внутрь. Может, ты ихний, мы думали. Агент жи есть.
– Я? Нет. Просто так получилось, что меня сюда отправили новости снимать.
– И чё, и чё узнал? – с ходу подхватил третий. – Нам всем, брат, интересно. Тоже ждем тут новостей.
«В смысле тут? Это конкретно в этом месте, у мечети ждете, пока кто-нибудь подойдет и расскажет вам новые подробности, или вы имеете в виду, что ждете в целом?»
– Да, чё думают мусора? – сказал первый, и, раз наш разговор стал более конкретным, мои новые знакомые предложили отойти на пару шагов от мечети, так как рядом с нами проходили прихожане.
Я взглянул в сторону входа в мечеть, но подозреваемых не увидел. Либо они еще были внутри, либо прошли мимо меня, а я не заметил. Меня слегка напрягло, что один из парней аккуратно прихватил меня за плечо, хотя, скорее, так, «по-брацки жи есть».
– Бля, чё говорят, щайт|анальул рач| кого-то хапнул, да? – спросил самый молодой из них, с жидкой бородкой, которую я бы лучше сбрил в расчете на то, что на ее месте вырастет что-то повнушительней.
Я уже слышал это словосочетание «щайт|анальул рач|» – «хвост шайтана» – так начальник полиции в порыве ярости назвал Заура. Связав одно с другим, я решил, что Заур тут более-менее известная, но не самая популярная личность, раз носит такое специфическое прозвище. Да и сам он не отрицал, что он тут гость не самый желанный.
– Не знаю, у них там куча подозреваемых.
– Охотники, да?
– И другие тоже. Но я видел только охотников.
– Насчет этого Али думают, да? Он же там че-та сделал, говорят, давно.
– Чанда все это, – отмахнулся старший и добавил: – ****** *** **** **, – что дословно означало «разговор сделай коротким» либо «не говори, чего не знаешь».
– Бля, щайт|анальул рач|, конечно, на него хочет эту суету повесить, – сказал средний.
– Почему? – спросил я, строя из себя дурачка.
– У них там такая тема… – начал он рассказывать с таким видом, будто мне предстоит узнать вселенскую тайну, но тут старший и его заткнул той же самой фразой про короткий разговор. А потом сказал мне на русском:
– Это их семейная тема. Нас и тебя тоже не касается.
– Понял, – сказал я.
Мы пару секунд простояли молча, и в целом выглядело это так, будто наш разговор исчерпан, но мое журналистское нутро требовало, чтобы я задал еще один вопрос:
– А почему Заура так называют?
– Щайт|анальул рач|? – спросил младший и усмехнулся. – Потому что он на голову еб… – Увидев, что мимо нас проходит пожилой человек, парень осекся.
Я вспомнил, что это все-таки горный Дагестан, где молодежь прячется, чтобы покурить, и хотя бы пытается контролировать речь при старших.
– Больной на голову. Он тут всякую суету творил давно. Беспредельщик в погонах. Конченый был. В то время они хватали любого, кто бороду отпускает. Щас тоже иногда бывают непонятные моменты. Всякие вопросы задают.
– Щас он чуть изменился, – слово взял старший. – Но раньше делал неправильные движения. Так говорят. Он тут вес имеет, но его тут никто не любит. Аллах все расставит по местам, – завершил он.
Я подумал, что это классный момент, чтобы откланяться. Моих подозреваемых не было, а из мечети вроде как уже все повыходили. И тут за моей спиной прозвучало:
– Салам алейкум.
Низкий голос явно принадлежал обладателю широкой, мощной грудной клетки, и я не удивился, когда увидел рядом Хамзата. Мои новые знакомые протянули ему руки для рукопожатия, и по этому их движению я понял степень уважения к нему. И, естественно, последовал их примеру. От старшего прозвучал короткий вопрос на аварском, по смыслу переводимый как «Чё, как сам, Хамзат?».
– Нормально, – ответил тот по-русски. – Остановился у дяди. Посмотрим на обстановку. Я тебя видел там, – прямо обратился он ко мне без каких-либо попыток сделать аккуратную подводку. – Ты чей? Следственный или что?