– **** *********** ****, – сказал старший, и в его словах я расслышал «Махачкала».
– Понятно. Чья контора?
– «Главные новости».
– Понял. Шарапудин Умаханов, – назвал он имя нашего директора.
Я удивился. Мужик был хорошо осведомлен, да и акцента у него почти не было.
– Ты еще там? – спросил у него старший. – СОБР?
– Командиром сделали, – спокойно ответил он.
Командир СОБРа. Теперь все встало на свои места. Должность соответствовала его внешнему виду. Я подумал, что идеальный командир дагестанского СОБРа должен выглядеть именно так. В три раза шире и на полторы головы выше остальных. Он снова обратился ко мне таким тоном, что все остальные поняли – тут нечто большее, чем просто светская беседа:
– Какие там новости? Кого скрутил Заур?
– Ну… – замямлил было я, но он холодно переключился на тех троих. Сказал им что-то на аварском, они кивнули, согласились и начали прощально пожимать нам руки.
Через секунду я уже провожал их жалобным взглядом. Мне хотелось взмолиться, чтобы мои новоявленные сельские кореша остались.
– Говори как есть, братишка. Рано или поздно я все узнаю. Везде есть свои братья.
– Заур сказал, что у них где-то восемь-десять разных вариантов, – сказал я.
Десятку я добавил, потому что мне было стыдно перед Зауром. Раз уж я его предаю, то хотя бы слегка затуманю данные. Но совсем врать мне уж точно не хотелось. Этот товарищ мог бы повесить меня на шнурках своих армейских ботинок прямо тут, и я сомневаюсь, что кто-либо из зрителей опротестовал бы его решение.
– Так, восемь-десять, – повторил он. Его напряженный взгляд бегал по снегу. – Потом?
– И все вроде.
– Кто такие? Три охотника, потом?
– Других не знаю, – ответил я, наскребая остатки храбрости из своего заплесневелого подвала мужества.
– Вообще никого? Про камазиста слышал?
– Нет. – Я помотал головой. Вероятно, он имел в виду дальнобойщика, о котором говорил Заур. – Я просто знаю, что все, кто был ему нужен, вчера должны были пройти допрос.
– Хорошо. Почему Заур думает на охотника по имени Али? Я знаю, что ты их фотографировал, – сказал он и бросил на меня испытующий взгляд, мол, теперь понимаешь, что у меня все схвачено? Оставалось надеяться, что я не выглядел со стороны так, как чувствовал себя, а чувствовал я себя как пломбир, который положили на капот машины в июле. Но мой мозг еще мог трезво соображать, и поэтому я понял, что кто-то из полицейского стана сливает ему информацию. В команде Заура завелась крыса, но другого и ожидать было нельзя. Командир СОБРа, уважаемый выходец из села… Получение информации было для него делом времени.
– Как я понял, это связано с судимостью Али, они говорили про что-то, что произошло много лет назад. Может, поэтому? – спросил я, и это был старый психологический трюк: чтобы расположить к себе человека, дай ему возможность помочь тебе, почувствовать власть, жалость… Но, кажется, это не подействовало. Обладатель таких трапециевидных мышц и так чувствовал свою абсолютную власть.
– Так, это знаю. Давай конкретнее. Это его нож не нашли, так?
– Я не знаю…
– Ты был там, – сухо сказал он. – Когда они искали нож, их кто-то снимал. Это был ты, – выдвинул он обвинение.
Мне хотелось завопить: «Чё спрашиваешь, если знаешь?!»
– Я снимал только кусочки, куда меня впускали, чтобы снять. Звали – я снимал, фоткал, выходил, и вот так вот. Они не нашли нож, я снимал, не знаю, чей он был, – промямлил я, на что Хамзат просто брезгливо поджал губы. Наверняка он их поджимал так же, когда, например, шел по улице и наступал своим гигантским армейским ботинком на жвачку или на шею какого-нибудь провинившегося бедолаги.
– Охотники еще там?
– Утром были.
– Какие планы на них? Будут перевозить?
– Ничего не знаю. Заур, мягко говоря, попросил, чтобы я уехал отсюда, – закончил я, ткнув пальцем в сторону машины.
Хамзат посмотрел на нее, потом на меня, потом опять на нее и едва заметно кивнул. Я пошел к машине, но остановился, когда он произнес:
– Хорошо. Смотри, братишка, если что-нибудь скрыл. Я об этом узнаю, и нам придется опять поговорить. – Вот теперь он закончил.
Зассал ли я в эту секунду? Да. Но, даже испугавшись, я не мог стерпеть такого тона. Наш разговор начался немного или даже излишне грубо, потом перерос в откровенный допрос, а закончился угрозами. Кем бы он ни был, через что бы ни прошел, он не имел никакого права так докапываться до человека, который оказался случайным зрителем этой убийственной пьесы. Встреча с Хамзатом будто пробудила меня. Если раньше я мысленно представлял себя главным героем какого-то детективного романа или фильма, так как полностью соответствовал шаблонному образу главного героя – сопливый журналист, случайно угодивший в круговорот жестоких событий, – то теперь осознал, что не я главный герой. Я вообще тут никто. Я просто случайный прохожий, который не двигает сюжет этой киноленты. Не я занимался убийствами, не я раскрывал их, я ничего не делал, только смотрел, слушал и иногда нажимал на кнопку записи на чужой камере. У меня было много вопросов, но не было ответов, как и у простых зевак. И когда Хамзат обратился ко мне с конкретными вопросами, я четко понял, что ни хрена не знаю и дать мне нечего – ни ему, ни кому-либо другому. Моя история закончится через десять минут, когда я с облегчением сверну на трассу и буду созерцать в зеркале заднего вида, как удаляется и уменьшается в размерах село, пока оно не скроется наконец за очередной мрачной снежной горой. И несмотря на все это, я не понимал, какого хрена он обращается со мной словно с каким-то сопливым школьником во дворе, пойманным с сигаретой во рту. Да, он прошел через многое, потерял невесту, ее зверски убили, а сам он весь такой охренительно крутой, гора мышц, капитан СОБРа, и все ссут, едва завидев его, но я за эти дни испытал не меньше. Я никогда раньше не видел трупов, в отличие от этого амбала, который наверняка голыми руками придушил с десяток злодеев в разных горячих точках планеты. Я тоже прошел через некоторые трудные моменты, и поэтому у меня есть вопрос: если я вхожу в его положение, почему он не входит в мое? Или такому самодовольному засранцу в принципе несвойственно ставить себя на место других? Он считает, что изначально имеет особый статус – выше, чем у остальных?
Все эти мысли вылились в квинтэссенцию моей храбрости, в один короткий вопрос:
– В смысле?
– Что? – переспросил он, но не так, будто хотел что-то уточнить. Скорее его удивило, что «оно» подало голос.
– В смысле, что ты сделаешь, если я что-нибудь скрыл? Кто ты такой, чтобы со мной так говорить?
– Ты что – в себя поверил? – задал он риторический вопрос и сделал пару шагов ко мне.
– Нет, я хочу узнать, кто ты такой, чтобы мне угрожать. Я тебе что-то сделал или что? Я, что ли, убил их? Я имею полное право скрывать то, что услышал, потому что это тайна следствия. А ты кто? Я не знаю, как тебя зовут, я не видел твоих документов, ты просто мужик, который поймал меня на улице и начал мне угрожать!
Он спокойно выслушал меня. Закончив, я успел подумать, что совершил, вероятно, самый отважный поступок в своей жизни, и все это потому, что свято верил в то, что говорил. И это несмотря на то, что передо мной стоял мужчина, потерявший, возможно, самого дорогого человека в своей жизни. Я не знал, чего ждать от него, но то, что он меня дослушал, дало мне надежду: возможно, мне не придется ковыряться в снегу в поисках своих зубов (белое в белом найти нелегко, а я до сегодняшнего дня очень старательно чистил зубы), и, возможно, этот человек сегодня впервые посмотрит на проблему с позиции другого человека. Но это я зря.
Легким движением руки Хамзат ткнул меня раскрытой ладонью в грудь, я отлетел на добрых полтора метра и упал в снег. Меня до этого дня не сбивала машина, но, если бы сбивала, сейчас я испытал бы флешбэк.
Впервые с момента моего приезда сюда я был рад наличию снега. Произошло все довольно быстро. Вот я смотрю на этого быка, а через мгновение уже созерцаю облака. Вначале мне показалось, что я легко отделался, ведь если бы он хотел меня убить, ему достаточно было бы дать мне пощечину, и моя голова послушно открутилась бы от шеи, как крышка от бутылки с водой. Но я опять ошибся, потому что, когда я попытался сделать вдох, грудная клетка ответила отказом. Во мне будто образовался вакуум, который я судорожно пытался заполнить, но получалось только всхлипывать и кашлять. Я реально задыхался от каждого глотка воздуха.
Серое снежное небо надо мной заслонила огромная человеческая голова. Лапища схватила меня за куртку и потянула наверх, и в эти секунды я ощущал себя тряпичной игрушкой, ну или персонажем Ди Каприо, на которого напал медведь.
Через секунду я без особого на то желания оказался на ногах. Меня просто поставили вертикально.
– Ты головой ебанулся или что? – спросил он, но вряд ли он имел в виду мое последнее падение. Скорее, вопрос относился к моему состоянию по жизни. – Ты чё умничаешь? Про какие права ты говоришь? Ты, щенок, думаешь, что кто-то будет здесь уважать твои права? Я повторю еще раз, и если ты ответишь что-нибудь, я за слова отвечаю: ты отсюда больше никуда не уедешь. Если ты что-нибудь от меня скрыл, я тебя в любой точке мира достану, понял?
Приходилось признать, что он более креативен в угрозах, чем большинство хамов, встреченных мной прежде. Хамзат смотрел на меня, сжимая одной рукой ворот моей куртки, отчего вся она на мне натянулась. Другая его рука с раскрытой на уровне моего лица ладонью терпеливо ждала указаний владельца, будто он собирался влепить мне пощечину.
Я решил не отвечать ему, потому что он сам сказал, чтобы я не отвечал. Отсюда вопрос: чего тогда он ждал? Видимо, ничего. И когда ему надоело, он толкнул меня обратно, а я вернулся четко в свой же след в снегу. Прямо рай перфекциониста.
Полежав немного, я начал тяжело подниматься, и тут кто-то протянул мне руку. Я взялся за нее, добрый человек с весьма крепким рукопожатием дернул меня и поставил на ноги. Я взглянул в знакомое лицо.