меченным.
Теперь уж точно не было смысла скрываться. Я встал на ноги и дал следователю оглядеть меня с головы до пят. Я даже мысленно разрешил ему вынуть пистолет и пустить в меня пару пуль, если ему станет от этого легче, ну или если надо избавиться от свидетеля. Но и в меня он стрелять не стал, даже под ноги. Страшнее всего было то, что он даже не стал на меня орать, да и говорить не стал. Заур просто развернулся и ушел в сторону полицейских, продолжая раздавать приказания.
В этот момент рядом со мной проехала машина, в которой сидел Хамзат. Он смотрел куда-то под ноги, а потом поднял глаза и, встретившись со мной взглядом, безразлично отвернулся.
Я проводил машину глазами, не зная, как относиться к этому человеку. Большая часть меня винила его, но какая-то часть отчаянно пыталась его понять. Отомстил за невесту. Нет, за жену. Кому? Как? Я решил, что у каждого своя правда. У Заура, у меня и у Хамзата. Чтобы убить человека, ему нужно было всего лишь признание, и без разницы, как он его добился. Ему нужно было только «да» от любого человека, и, получив это, он будто спустил с цепи монстра и сделал то, что намеревался сделать с того момента, как узнал о смерти любимой. Человек слова, человек чести. В этом была его правда.
Размышлял я об этом, глядя на прекрасные виды горного Дагестана. Мне хотелось уйти, но один из полицейских передал сообщение от Заура, который попросил меня задержаться. Уже начинало смеркаться, так что скоро можно будет под шумок, в темноте, легким толчком в спину избавиться от надоедливого недожурналиста.
– Для себя, – к своему же удивлению, я произнес это вслух.
Я вдруг понял: худшее в этой истории было то, что Хамзат совершил убийство для себя. Не для любимой, не для ее семьи и кого-либо, он убил человека только ради чувства удовлетворения, чтобы знать, что он отомстил, что теперь никто не покажет на него пальцем как на труса. В некотором смысле содеянным он еще сильнее возвысил себя в глазах народа. Я был уверен, что теперь он станет легендой своего села, своего рода – человек, который отомстил. Настоящий горец, оправдал ожидания предков. Да. На самом деле – у каждого человека своя правда. А еще непоколебимая вера в собственную правоту. Но что случится с этой верой, если выяснится, что убийца не Али? Эта гранитная стена, которую сейчас невозможно было пробить, дала бы она трещину или обрушилась бы, как песочный замок? Мне оставалось надеяться, что, когда он услышит новость о поимке настоящего убийцы, первая мысль, которая придет ему в голову, будет не та, что он убил невиновного, а та, что он убил человека ради себя.
Я молча стоял в стороне, не мешая никому работать. Через час приехала команда то ли МЧС, то ли какой-то другой службы, чтобы достать тело Али. Не знаю зачем, но я хотел его увидеть в последний раз.
– Идем, – сказал Заур, проходя мимо меня.
– Куда?
– Возвращаемся. Тебе на это смотреть не нужно. Где твоя машина?
– Она застряла внизу, – сознался я.
Заур в ответ насмешливо хмыкнул носом, но улыбки у него на лице не было, хотя и привычной ярости тоже. Он был спокоен. Очередной день. Очередной труп. Очередное дерьмо, которое ему предстояло залить себе в уши, выслушивая мотивационные речи от начальства. И убийца, которого знаю только я.
– Дай ключи, – сказал он и протянул руку, а я бросил их с расстояния, так как этот тихий Заур пугал меня еще больше.
Я не горел желанием подходить к нему, да и в машину его садиться не хотел, но кто меня спрашивал?
Мы сели в «тойоту», тронулись, затем он дал сигнал одному из сотрудников, и тот подбежал к окну.
– Там внизу «приора» белая стоит. Застряла. Разберетесь?
– Да.
– Пригони к гостевому дому.
– Хорошо.
Мы поехали вниз. Меня обрадовало, что раз машина едет в гостевой, то и я, скорее всего, окажусь там. Хорошо бы живым и здоровым.
– Рано темнеет, – пожаловался Заур, посмотрев в небо через лобовое стекло. Изнутри машины все казалось совсем уже темным, но на самом деле вечер только начинал забирать свое. – Нам ехать около получаса. Пока мы едем, я задам тебе вопрос, и, может быть, ты сможешь на него ответить, а то я всегда задаюсь им, когда происходит очередная ебанутая вещь в моей жизни.
– Зря я за вами поехал… – начал я извиняться, но он остановил меня жестом, и сделал это не в первый раз. Отличное умение. Раньше ни у кого не получалось заткнуть меня бесконтактной техникой. Разве что кулаком в зубы. Три таких случая я мог насчитать.
– Я не про это. Вот ты молодой парень. Городской. У тебя, как я понял, в целом была нормальная жизнь. Так?
– Ну, наверное, – замялся я.
– Никто из близких не умирал неожиданно, ничего страшного не случалось же?
– Нет вроде, – ответил я, готовясь к тому, что он скажет: «Вот сейчас и случится».
– Ну вот. Жизнь у тебя в целом прошла нормально. Дерьмо было. Дерьмо у всех бывает. Но в целом нормально. Ты закончил школу, универ и теперь работаешь. Всю жизнь в городе. Ты современный, у тебя фотоаппараты, всякие другие штуки, телефон хороший, социальные сети есть, ну современный, короче, ты.
– Да, – ответил я.
Обычно такая длинная подводка заканчивалась тем, что я слышал что-нибудь оскорбительное и, по мнению автора текста, остроумное в свой адрес.
– Хорошо. Вот скажи мне. Что, блядь, в этом мире не так? Почему никто в этом мире не хочет следовать правилам? Правила же не просто так придумали. Вот я включил фары, еду медленно, чтобы не случилось чего-то плохого, так?
Я кивнул в ответ. Мы проехали отцовскую «приору».
– Это правила. Правила не дают этому миру наебнуться на хуй. Опять… Все, не матерюсь. Про что я говорил? А, правила. Делай так, и будет хорошо. Сделаешь так, и будет плохо. Все просто. Эти правила придумали давно, и они записаны в конституции, в религиях, в культурах. Не знаю, где еще. Это правила, чтобы все вокруг тебя было хорошо. Вот и скажи мне, зачем какой-то… какой-то нехороший человек убил целую семью? Вот, блядь, зачем он их убил? Ты не знаешь?
– Нет, – ответил я, не зная, что вообще можно сказать в ответ на этот вопрос.
– М-да-а-а… – выдохнул он. – Вот и я не знаю. – Дальше он вел машину молча.
Я продолжал его опасаться, поэтому помалкивал. Еще через пять минут он сказал:
– Один человек мороснул, и за ним, как в домино, моросят остальные. Один за другим, и в конце концов моросишь ты. – Он ткнул в меня пальцем. – Раньше я не понимал, почему в кино говорят… гвоздь в жопе… да?
– Заноза в заднице, – поправил его я.
– Да. Заноза. Ты заноза. Мерзкая и болючая, которая засела глубоко, и хер достанешь, только щипцами, как пулю. Поверь мне, я одну такую отхватил. Правда шрапнель в задницу. Честно скажу, не очень приятные ощущения. Но ты хороший парень, только не видел еще ничего в этом мире. И думаешь, что хватает быть просто хорошим и слушать свою совесть. Понимаешь?
– Да. – Я вспомнил, что мы уже успели обсудить мой моральный компас, и мне не хотелось опять выслушивать то же самое.
– Вот и хорошо. У меня дочь твоего возраста… Не знаю, зачем я сказал про нее. За тебя я ее не выдам никогда в жизни. Такие, как ты, магнитом притягивают проблемы на жопу. И умирают молодыми.
– Вы тоже притягиваете проблемы, но еще живой.
– Это да. Сам в шоке, – сказал он и грустно засмеялся. Потом сунул руку во внутренний карман и вытащил сигареты, протянул мне: – Куришь?
– Я еще недостаточно видел в этом мире.
– Ха! Ты умный, – сказал он и, кажется, даже слегка повеселел. Потом закурил. – Я тебе говорил. Ты до хуя умный. Иногда это хорошо, иногда сам знаешь. – Он пожал плечами.
– Да.
Следующие несколько минут мы ехали в тишине. Солнце быстро садилось. В тон нашей поездке вибрировал телефон Заура, а он просто созерцал красоту гор, забив на дребезжащий аппарат. Я мог только догадываться, что творится там, откуда сейчас звонили, сколько сигарет выкурил его начальник, над которым стоит другой. Заур явно создавал засор, не имея желания принимать свою часть отходов.
– Звонят? – задал я тупой вопрос.
– Да, – ответил он сухо.
– Ждут рапорт? – уточнил я.
– В последнюю очередь.
– А что еще? Будут ругать?
– Хуже. Боюсь, что хуже.
Я решил не уточнять, уж больно мрачно это прозвучало. А что еще может быть? Вероятно, он имел в виду увольнение.
– Хочешь знать, зачем звонят?
– Да, но вы можете не рассказывать, если это секретные дела.
– Пиздец какие секретные, но хуже, что страшные. Я очкую, Арсен, что они скажут кое-что, что я слышу очень редко, но, сука, слышу… Позвонит мой шеф, который прямо сейчас взвешивает свою совесть, – он изобразил руками весы и уставился на левую руку, – и шум из-за убийства, – уставился на правую. – И решает, слить дело или нет.
– Слить? В смысле закрыть? Оно же только началось.
– И закончилось. Нет больше убийцы.
– Как нет? – возмутился я, во-первых, потому, что Али точно был невиновен, во-вторых, потому, что я нашел убийцу.
– Вот так. Боюсь, что наверху решат, что это неплохой сценарий, и закроют вопрос. Каждый получил свое. Кроме нас. Мы-то с Ахмадом получим по башке, но остальные будут довольны. Нужна просто отмашка сверху.
– И просто оставят убийцу трех девочек на свободе? Вот так просто?
– Самый пиздец в этом мире знаешь в чем? – спросил он и, чуть-чуть подождав, ответил: – Чем сложнее проблема, тем проще она в конце концов решается. Просто убил, и все. Просто нажал на красную кнопку и разъебал полмира. Иногда вот так просто дела и решаются. – Он щелкнул пальцем для того, чтобы продемонстрировать простоту принятия некоторых решений, а потом натянутая улыбка с его лица стерлась, он почесал щетину и замолчал. Вечер философии с Зауром Багомаевым, кажется, завершился.
Только я решил, что пора прервать молчание, как он меня опередил:
– Там, на уступе, Хамзат сказал, что Али опозорил и мою семью тоже. Ты слышал?
– Да.
– Хочешь узнать, почему он так сказал?