Заур двинулся вниз по дороге.
– А с аулом? Почему его нет?
– Русские сровняли с землей во время Кавказской войны, – крикнул он через плечо. – Как я и говорил, тут жили люди боевые. Со сложным характером.
– Как и вы.
– Блядь, походу. Родственники же.
Зазвонил телефон Заура. Посмотрев на экран, он тихо выругался и остановился.
– Надо ответить, – сказал и отошел ближе к обрыву.
Минут пять, сидя на траве, я наблюдал за тем, как он выкуривает одну сигарету за другой и пытается что-то объяснить своему собеседнику. Иногда Заур повышал голос, иногда говорил тихо, а иногда орал во все горло. Но чаще он молча что-то выслушивал и едва заметно кивал. Я же решил не терять времени зря и вернулся к чтению дневника Кумсият.
Запись 5
Дорогой тупой дневник, я снова тут… Похоже, все решилось. Карина выходит замуж за этого огромного мужика. Я знала, что она выйдет за него. Знала с самого начала, потому что ей нравятся всякие брутальные, бородатые. А он во какой. Гора мышц. Вчера он приходил поговорить с папой.
Я знала, но все равно. Хочется плакать. Как быстро. Почему так быстро? Наверное, всегда так. Я тоже моргну, и уже мне будет 22, и я тоже выйду за кого-нибудь… Я практически уверена, что свадьба будет в следующем году, летом. Я уже скуч…
– Возможно, они опять доебутся до Муртуза, – сказал Заур, подходя ко мне. – Дашь показания. Скажи как есть все, что ты о нем думаешь.
– Я думаю, что он никого не убивал, но я уверен, что он что-то знает.
– Так и скажи, – махнул рукой Заур и продолжил спуск, ворча себе под нос: – Устал. На хуй мне эти перья? Сидел бы у себя на диване, в Махачкале, под кондиционером. Пил бы ебучий зеленый чай. Лечил бы нервы.
– Заур, – позвал я, быстрым шагом пытаясь его нагнать.
– А?
– Муртуз мне кое-что сказал.
Заур остановился.
– Что сказал?
– Яхь. На все мои вопросы про убийство, про Гасана, на все он отвечал «яхь», указывая на меня.
– Честь. Думаешь, в этом замешана честь?
– Да. Возможно, честь девочек. Не знаю. Если честно, я был у Хабиба сегодня. Там сейчас заправляет его сестра. Она разрешила мне осмотреться в комнатах девочек.
– И что ты искал?
– Что-нибудь. Любую связь с Гасаном. Я подумал, что он мог подарить ей какое-нибудь фото. Или записку, или подарок.
– Плюшевого зайчика? – недобро усмехнулся Заур.
– Нет, но он же, например, умеет пользоваться ножом. Он мог сделать… Сука! Сделал же!
– Что сделал?
– Я видел на полках Карины вырезанные из дерева игрушки! Их было слишком много, штук десять, либо она коллекционировала, либо кто-то их дарил. Я уверен, что это его подарки.
– И ты думаешь, что они встречались, а Хабиб что-то узнал? Они, типа, из «Титаника»? Богатая и бедный?
– Не знаю, может быть, – развел я руками.
Об украденном из комнаты Кумсият дневнике я решил умолчать. Заур раздосадованно пошел с удвоенной скоростью.
– Все, не надо мне этого!
– Еще кое-что! – крикнул я ему вслед.
– Оставь себе!
– Да стойте! – Я побежал за ним. – Он сказал…
– Нет, блядь! – крикнул Заур, развернувшись и ткнув в меня указательным пальцем. – Не надо! Не рассказывай! На хуй! Знать не хочу! Если он не признался, что своими руками изрубил их, я не хочу знать, что он там сказал!
Я не осмелился вытереть с лица капельки Зауровой слюны, так как он еще несколько секунд сверлил меня волчьим взглядом, а когда он более-менее пришел в себя, я сказал:
– Я попросил его помочь, а он сказал: «Дуцаго валахе».
– Стоп, блядь! – рявкнул он еще раз.
– Да он же заговорил со мной!
– Да мне похуй! – опять крикнул он и толкнул меня.
Я улетел с дороги, ударился копчиком о торчавший из земли валун и приземлился задом в высокую траву. Находись я с другой стороны, он вполне мог бы сбросить меня с обрыва, и, судя по его злому и одновременно удивленному лицу, он сам это понял. От поразившей меня адской боли я скорчился. С полминуты мы оба приходили в себя. Он успокаивался, а я тер поясницу в ожидании, пока пройдет боль. Видя, что я собираюсь сделать заход на второй круг, он остановил меня, направив на меня палец.
– Стоп. Слушай меня, я же сказал – все. С меня хватит, не надо мне больше трупов. Ты знаешь, через что я прошел вначале с Ахмадом, а потом с его сыном? Он же пришел ко мне, сука, совсем зеленым. Ничего не умел. Сынуля, которому все доставалось легко из-за пахана-полковника. Всё! Все в отделе знали, что этот пацан вырос на шее Ахмада! С золотой ложкой в жопе! А потом Ахмад пришел ко мне и сказал, чтобы я взял его, показал ему, как все работает, сделал из него мужика. И я сделал! – попытался крикнуть Заур, но из-за кома в горле получилось что-то не вполне внятное. Я не видел его лица, так как стемнело, но понимал, что оно выражало боль от потери кого-то дорогого. – Я пытался… Сука, почему не ушел? – Заур сел на траву напротив меня. – Я же сказал, уходи! Пахан его мог перевести в любое место… в любое. Хоть в Москву. Но он остался. И теперь этот псих его достал. Обоих достал. И ты у него в списке. Всё. Всё, Арсен. Никаких расследований. Я еду в город. В цивилизацию, на хуй. Хочешь искать – иди и ищи. Ищи сам!
Заур ушел вперед, а я безвольно смотрел, как его силуэт медленно исчезает из виду.
Через полчаса я уже был в своем номере. Ко мне заглянул полицейский, удостоверился, что я действую согласно их рекомендациям (то есть сижу в номере и не создаю проблем), чего нельзя было сказать о Зауре. Меня пощадили: он сообщил, что махачкалинский следователь, точнее целая команда, уже подъезжает к селу, но не будет сегодня меня донимать. Все тяжелые разговоры перенесли на утро, так как основные показания я дал на месте. Еще полицейский сказал, что мне ничто не угрожает. Что въезд в село закрыт и до утра он ко мне приставлен.
Я принял душ и собирался в кои-то веки уснуть вовремя, но заметил под кроватью коробку, которую мне оставил Заур. В ней лежали документы, карандаши, какие-то бумажки с зарисовками и недоделанная деревянная игрушка, точно такая же, как на полках у Карины. Удивленный этой находкой, я не смог сдержаться и позвонил Зауру.
– Да? – грубо спросил он.
– Заур, ты оставил у меня коробку…
– Блядь, забыл, – перебил он. – Хотел после всех переговоров посмотреть вместе с тобой.
– Тут документы тюремные, какие-то рисунки…
– Да. Это вещи Гасана. Из камеры. Их должны были отправить отцу, но я перехватил. Сам еще не успел ничего посмотреть.
– Тут вырезанная игрушка, конь. Я говорил вам, что видел такое в комнате Карины.
– Не начинай. Я же сказал, всё. Делай, как сказал старик. «Дуцаго балахе», – повторил он слова Муртуза.
– Он сказал не так. Он сказал «Дуцаго валахе».
– «Валахе»?
– Да.
– Ты уверен?
– Да. Я слышал четко.
– «Балахе» значит «смотри». А он тебе сказал «валахе». Это не то же самое.
– А что это значит? – спросил я.
– «Дуцаго валахе». Через В – значит, сам ищи кого-то. Человека, мужского пола, – разъяснил мне Заур тонкости аварского языка.
Я в это время продолжал рассматривать картинки. Гасан в тюрьме рисовал дома, деревья, нарисовал девушку, скорее всего Карину, и все его рисунки были какие-то такие, будто рисовал чертежник. Были видны множественные линии, которые он потом не очень умело стирал, оставляя только объект.
– Вы хотите сказать, что старик Муртуз предложил мне самому искать кого-то? Может, он имел в виду Ахмада или Салима? Они же на тот момент потерялись.
– Нет, нет… Он сказал тебе искать его. Убийцу. Потому что этот ебанутый старик знает, кто их убил, но не говорит, – произнес Заур свою обвинительную речь. Звучала она очень злобно. – Он знает, как он выглядит, и знает, как его зовут. Вот что это значит, – завершил он, а я в этот момент уже любовался следующим рисунком.
Это был нож. Тот самый охотничий нож, в реальном масштабе, со всеми узорами на рукоятке, с каждой зазубриной на тупой стороне. Гасан знал, что рисует. Он видел этот нож, наблюдал за ним достаточно долго, чтобы запомнить, чтобы запросто нарисовать его тюрьме. Кто еще мог это сделать, если не убийца? Я ощутил прилив адреналина от понимания того, что раскрыл тайну. Я знал, кто убийца.
– Но он никому ничего не сказал. Когда арестовали его, когда арестовали сына, он все равно промолчал, – продолжил размышлять вслух Заур. – Тут я вижу только одно объяснение. Он не имел права говорить, может быть потому, что дал клятву. А это у людей такой закалки пиздец какое серьезное дело. Дело чести. Так что единственное, что он мог сказать тебе, – это чтобы ты сам искал убийцу. А он не имеет права говорить. Понимаешь? Арсен? Алло! – крикнул Заур в трубку.
– Я перезвоню. Я, кажется, понял, кто убийца! – крикнул я и отключился.
Но у меня не было права на ошибку. Озвучь я свою версию полицейским, меня сочли бы сумасшедшим. Был только один человек, который мог меня выслушать и подтвердить мою догадку, ведь он сам отправил меня на поиски убийцы.
– Ищи его сам… ищи его сам… – бурчал я себе под нос, прикидывая, под каким предлогом можно покинуть гостевой дом.
Я посмотрел в глазок. Полицейский дрых, сидя на диване. Тихо открыв дверь, я вышел в коридор, но не успел сделать и шага к ступенькам, как он открыл глаза.
– Тебе нельзя выходить. Извините, – сказал полицейский на ломаном русском, похоже, не определившись, на «вы» он ко мне или на «ты».
– Даже подышать воздухом?
– Нет, брат, сказали, вообще нельзя.
– Я не ел сегодня…
– Я позвоню, там резко тебе намутят. Что хочешь? Хинкал? Чуду-муду?
– Чуду? – то ли спросил, то ли утвердительно сказал я.
– Полчаса брат, все будет, – уверенно ответил он и начал что-то строчить в телефоне, протирая сонные глаза.
Я вернулся в номер. У меня не оставалось других вариантов, кроме как спрыгнуть с балкона второго этажа, благо приземляться надо было в траву. Помнится, лет пять назад Заур обещал мне в случае не очень удачного падения жизнь инвалида. Посмотрел вниз: высоковато, но других вариантов не было. Я перелез через перила и, ухватившись за них, начал медленно опускаться до того уровня, пока все мое тело не повисло в воздухе. Нужно было минимизировать предполагаемый ущерб, а без ущерба при таком прыжке точно не обойтись. Это я принял как данность, поэтому, когда приземлился и почувствовал адскую боль в правой ноге (той, которую уже успел сегодня подвернуть, пытаясь забраться в дом Хабиба), не сильно удивился. Пару минут я корчился от боли на земле, пытаясь не издавать лишних звуков. Когда боль более-менее отпустила, встал и захромал к машине. Я попросил ужин, а это означало, что до того, как поднимется шум, у меня максимум полчаса. Еще максимум полчаса на то, чтобы меня найти, но я управлюсь быстрее. Меня больше не обманешь. Я д