Имам поднял руки в молитве, остальные последовали его примеру. Я сделал так же, понятия не имея, что надо читать. За эти несколько минут я пытался как можно более искренно пожелать Каримдину всего, что приходило мне в голову. Особенно искренне я пожелал ему оказаться в раю, если в его жизни не было ужасных проступков, потому что, как мне казалось, некоторые проступки не могут быть прощены. Глаза мои предательски периодически стреляли в сторону Заура, но за все время молитвы он на меня так и не взглянул. В завершение имам сказал пару слов о том, каким хорошим человеком был упокоившийся, что мы, продолжающие оставаться на этом свете, можем взять себе в жизненные правила некоторые из его принципов – честность, совестливость и стремление помочь каждому брату и сестре – и объявил окончание. Народ начал расходиться. Заур ушел одним из первых, а я продолжал стоять, размышляя о своем. Когда у свежей могилы осталось человек пять, я понял, что мы стоим у знакомого мне места. Несколько лет назад немногим выше был захоронен Гасан, чьей эксгумации я по своей тупости требовал, после того как пришел в себя в больнице.
Пытаясь не вызывать подозрений, я стал якобы обходить могилу и поднялся чуть выше, чтобы найти еще одно знакомое имя, и нашел. На две могилы ниже сына покоился Муртуз, и еще через две мы только что похоронили Каримдина.
Заметив первые косые взгляды в мою сторону, я решил, что и мне пора уходить. И не только с кладбища, но и из села. Пока не случилось чего-нибудь необычного, из-за чего я опять суну нос не в свои дела. Хотя, если так судить, во время второго моего приезда дела были вполне мои, а не чужие. И сейчас тоже оставались моими, ведь я все еще был в «яхь-списке». Это название придумали сотрудники ФСБ, взявшие дело об убийстве Ахмада и его сына в свои руки. Весь следующий год они довольно активно вели расследование, постоянно вызывали меня на допросы. Через год их активность снизилась, а на третий год они пригласили меня подписать документы – что-то об отсутствии претензий с моей стороны. Я подписал не глядя, потому что был рад тому, что реальный мир перестанет возвращать меня в эти события. Мне вполне хватало кошмаров.
Итог расследования: в долгий ящик. Ни по одному из семерых подозреваемых ничего не подтвердилось. Нашли даже тех двоих охотников. Оба они были тем летом в селе проездом. Пытались найти и дальнобойщика, но вернуть человека в уголовное дело можно, а вот к жизни – нет. Не получилось.
Начали копать под меня, устроив мне несколько неприятных разговоров, и, вишенкой на торте, дошли до Заура. Там вскрылись многие его рабочие грехи, знакомство с каждым погибшим в той истории, к этому добавилась всеобщая ненависть со стороны сельчан… Умудрились даже выдвинуть теорию, будто он сам совершил нападение на себя. Пырнул себя гребаным тесаком в живот, почти раздвоив печень. Подключились СМИ и, естественно, смешали Заура с грязью. Все те, кто вчера прикидывались его друзьями, ну или по крайней мере товарищами, пытались всячески показать, что имели с ним лишь рабочие контакты, «но и тогда замечали за ним что-то темное», как выразился один из его начальников. Когда-то Заур сказал мне, что и его могут сделать крайним во всей этой заварушке, но это вряд ли подействует нужным образом, так как фигура он мелковатая, просто исполнитель. Однако то было в 2014-м, а в 2019-м социальные сети научились из маленьких фигур делать большие, умело придавая информационной волне импульс через паблики. Там же появились блогеры-хайпожоры, все как по накатанной, и буквально в течение нескольких дней фото Заура замелькало на экранах смартфонов всей республики, а сам он стал врагом народа. В его грязных делах сразу нашлись многочисленные превышения полномочий, еще что-то, связанное с агрессией, несколько чиновников обвинили его в запугивании, один даже предоставил аудиозапись, и ко всему этому добавилось обвинение в изнасиловании (недоказанное). Заура спасли его заслуги времен второй чеченской и видеозапись, всплывшая спустя четыре месяца после нападения: некто в черном капюшоне, хромая, скрывается среди гаражей в сотне метров от места нападения. В руках у него поблескивает что-то металлическое.
Коротенький десятисекундный ролик спас Заура от тюрьмы, и не потому, что он был оправдан, а потому, что на волне ненависти простого люда к его непопулярной персоне ролик набрал в соцсетях более трех миллионов просмотров. Еще несколько страшных фотографий из больницы, и дело было сделано. Удар был с горем пополам отбит. Несмотря на все его проступки, такого мученика нельзя было сажать в тюрьму. Как шутили некоторые подонки в соцсетях, ИСКУПЛЕНО!
Заура лишили всех наград, а их у него оказалось немало. Дело его быстро закрылось. Семья развалилась. И вот мы имеем то, что имеем: все еще живой «яхь-список» – параноик и алкоголик.
И кстати об алкоголиках: Заур шел впереди вместе с двумя молодыми парнишками. Пытаясь что-то тихо им объяснить и, видимо, передавая громкость обильной жестикуляцией, он, кажется, перешел черту, потому что один из парней грубо его оттолкнул. Заур, ударившись о старый прогнивший забор, плюхнулся на зад. Никто ему помогать не стал, и я тоже решил, что это привлечет слишком много внимания, поэтому обошел его по другой стороне главной сельской дороги, которая, кстати, теперь стала улицей Султановых. Султановыми были Ахмад и его сын Салим. Решение было вполне логичным. Интересно, если бы Заур погиб в ту ночь в своем подъезде, в какой-нибудь административной единице республики решились бы переименовать улицу в его честь?
В мои планы входило посетить похороны Каримдина, затем сесть в машину и уехать. Но, конечно, этому не суждено было сбыться. Я решил, что могу сходить напоследок на место пожара.
На улице почти никого не осталось. Да и чем тут займешься? Из развлечений только одна кафешка в центре села, и меню точь-в-точь домашняя еда. Разве что в уголке автомат с колой и фантой. Поставь сюда гребаный игровой автомат, очередь выстроилась бы на сто метров.
Дойдя до бывшего края села, я заметил впереди множество новых домов. Выше всех, как и раньше, был дом Хабиба, но со всех сторон его окружили другие, поменьше. Старенький разваливающийся домик, к которому однажды приходил старик, чтобы завязать на дереве зеленый платок, тоже стоял, что было удивительно, учитывая его состояние. И ткань обнаружилась – на том же сливовом дереве, хоть и совсем выцветшая. Крапивы – главного врага городского жителя – не было, но ближе к лету она, как всегда, взяла бы свое. На развилке я свернул в сторону сгоревшего дома Муртуза и, как будто всю жизнь это делал, начал восхождение на холм. Оказавшись на самом верху, я поразился: почти весь полуостров был частично или полностью обжит. Но больше всего меня впечатлило отсутствие каких-либо доказательств существования дома Муртуза. Территория была выровнена, поделена на несколько участков, и в месте, где когда-то стоял дом главного подозреваемого, появился фундамент дома поменьше, и уже там, среди горы стройматериалов, я заметил старые обожженные балки – все, что осталось от этого страшного места. Но страшного не означало опасного. Будто в темном переулке открыли кофейню – все вдруг стало светлым, обычным, мирным. Хотя, возможно, оно было таким всегда до того, как в этом месте появился настоящий разрушитель – я.
– Уже через год после его… смерти… это место разобрали… по кусочкам, – говорил, запыхаясь, Заур, пытаясь подняться ко мне. – Все разобрали…
Я ничего не ответил, и он продолжил:
– Молодец! Правильно, правильно сделал, что не подошел ко мне. Зачем лишний раз показывать всем, какой ты гондон.
– Что тебе нужно?
– Ничего. От тебя мне ничего не нужно.
– Тогда не лезь.
– Знаешь, кто ты? Ты ебаный суслик. Или, сука, заяц. Вот кто ты! Ты заяц-очкошник. Я еще удивлялся, почему ты всегда нарываешься на проблемы, а потом выходишь целым! Съебываешься, как очкошник, как заяц, со всех ног, и, сука, живой. А вокруг тебя горы, блядь, го-о-оры трупов! – Заур схватил меня, но я легко от него отбился. Из внутреннего кармана у него выпала бутылка с прозрачной жидкостью. – Ох ты, накачался, да? Бороду себе отрастил? Немного пузо появилось. Мужиком, думаешь, стал? Да ты ни хуя не видел в этом мире! А я видел все! У меня на руках люди умирали! Женщины, дети! Ты думаешь, что ты хороший парень? Ты меня не стоишь! И Каримдина тоже! Это он тебя нашел с проломленной башкой и притащил сюда. Ты хотя бы раз ему позвонил?! Сказал ему спасибо за то, что спас твою жизнь?
– Я… – начал я, пытаясь скрыть удивление.
– Хотя бы, сука, раз, хороший человек, ты ему позвонил? Сказал «баркааллагь»? Он тебя на своих плечах протащил через всю эту гору до медчасти.
– Мне никто не говорил.
– Да иди ты на хуй, понял? Умник, всё тебе говори! Ты же журналист, до хуя умный, иди сам собирай информацию!
Наконец он замолчал, и я решил, что эта сцена себя исчерпала, но потом, уже себе под нос, Заур продолжил:
– Знаешь, ты подозрительно хороший невинный парень. Подозрительно. Ты слишком хороший парень… И пока ты лежал в больнице, я, навестив тебя, поехал домой навстречу этому гондону. Я целую теорию построил о том, как ты мог все провернуть. Я ничего не помню, но теория была охуенная, что это все ты. Так что радуйся, радуйся, что он, пока ты лежал в больнице, распорол мне живот, иначе я бы до конца недели тебя уже арестовал. И ты бы у меня во всем сознался бы. Я бы загнал тебе колючую трубу в жопу…
– Ты пьян. Как ты до этого докатился?
– Я бы привязал к твоим яйцам провода! Ты не знаешь, что я тут творил с пацанами, у которых бороды были побольше твоей! И ты, я вижу, туда же просишься. – Он зло улыбнулся, и в ответ я толкнул его.
Заур упал на землю, но чудом не покатился с холма. Он кое-как присел на зад. Теперь из его кармана вывалился еще и черный пакет с каким-то предметом.
– Приходи в себя и найди, где переночевать. Либо ты здесь замерзнешь, либо в машине слетишь с горы, – сказал я и развернулся.