— Ты выяснил, как их убить? Ганс неопределенно дернул плечами.
— В общем, — Курт махнул рукой. — Наши медики не знают, как лечить священника, которого притащили с собой ребята с континента.
Поэтому я привезу его, и делайте, что хотите.
— Но-но, — протянул Ганс (получилось, правда, «до-до»). — Мы его не вылечим, если не будет… мгм… образца.
— Какого, нахрен, образца? Курт начал смутно догадываться. Пока Ганс издавал странные звуки носом и пытался прокашлялся, Курт все мрачнел.
— Я никуда сегодня не поеду, — уже зная, что поедет, попытался сопротивляться он.
— Сегодня и не надо, — миролюбиво ответил Ганс, сморкаясь. — Завтра можно. Можешь взять кого-нибудь в помощь, но нам нужен Серый.
И тогда будет лекарство. Эф отошел. Курт, страшно злясь, пролетел мимо него, топая по лестнице вниз. Ганс смерил бензомастера взглядом и сказал:
— Ты знаешь, что делать. Эф кивнул и пошел по лестнице вслед за гремящим ботинками Куртом.
Странно, что под ним еще не крошились ступени. Но на этом все разочарования дня не закончились. Главным итогом стала машина сопровождения, стоящая на их подъездной дорожке. Курт в бешенстве ударил по рулю и затормозил, чуть съехав с дороги — привычная парковка была занята. Из машины уже выскочил Виктор в незастегнутом пальто, следом за ним вышли двое парней, по уши закутанные в шарфы. Курт в ярости захлопнул дверцу машины и, игнорируя гостей, направился к двери. Те неуверенно посеменили следом. Спорить было бесполезно. Ругать Ганса — скучно. Звонить ему и требовать «забрать нахрен этот выводок отсюда» — бессмысленно. Курт запустил Виктора, оператора, тащившего камеру, и ученого — немолодого мужчину с аккуратной бородкой, в квартиру, обменялся взглядами с бензомастером, дождался, пока машина покинет парковочное место, и пошел переставлять свой джип. Нахрен такую жизнь, подумал он. Когда Курт наконец-то зашел домой, Виктор уже поставил чайник, развел привезенный с континента кофе и общался с оператором.
— Это Руди, — Вик показал на оператора. — Это мистер Эмерсман. Учитель сделал странный жест, как будто поднимал шляпу. На самом деле у него была только вязаная шапочка, да и ту он снял.
— Доктор Джосс Эмерсман к вашим услугам, сэр.
— Замечательно, — ответил Курт. — Просто прекрасно, — повторил он, подхватил кружку с кофе (пах он божественно) и ушел в свою комнату, оставив Эфа общаться с гостями. Тот, вопреки ожиданиям, молчал и стоял на зарядке. Курт ненавидел пускать кого-либо в свое личное пространство. И трое посторонних людей в квартире, ну, абсолютно никак его не устраивали. Обнаружив с утра, что в душе кто-то есть, Курт начал закипать. Услышав, что он третий в очереди, взбесился. Схватив со стола вытянутую коробку, дожившуюся его с вечера, и кивнув Эфу, он вылетел за дверь, собрав комбинезон в охапку. Выглядел он еще сонным, но уже злым. Всю дорогу они молчали. Курт затормозил у дома Ойгена, воткнувшись носом в сугроб. Машину тряхнуло, заработал коммуникатор и в салон ворвались голоса. Седьмой и Пятый патрули перекликнулись и, судя по реву моторов, пересеклись где-то за городом.
— Мемфис?
— Гуде, Альрик, привет. Вы на выезде? Снова зашуршало, патрульные подтвердили свое присутствие.
— Где-то через час я выеду из города на северо-запад, нам нужно встретиться. Густой, бархатистый голос Гуде прорвался через шорохи:
— Мы в этом секторе не разбираемся, пока катаемся, выманиваем Серых. Дашь сигнал — скину координаты.
— Хорошо. Альрик отключился первым. Курт вышел из машины, взял коробку и пошел в дом. Ойген открыл дверь почти сразу, как будто караулил у двери.
— Ну что? — нетерпеливо спросил он.
— Да ничего, — ответил Курт, вручая медику блок сигарет. Они поняли друг друга. Ойген пожаловался:
— Он меня задолбал. Я нарушаю все этические кодексы, но я просто грежу теми минутами, когда этот парень будет бредить.
— Как так? — делано удивился Курт. — Ты что, не веришь в божественную кару?
— Иди в жопу, — проворчал Ойген, потроша сигаретную пачку. Курт ухмыльнулся. Первым делом он направился в душ. Ойген отнесся к этому весьма флегматично, тем более что Курт бросил что-то невнятное типа «мненавыездхочупомыться». Пока он отмокал в душе, небольшая кухня наполнилась теплом и паром — медик что-то готовил. Курт вышел, снова одетый с ног до головы, и ему мгновенно стало жарко. Он уже открыл рот, чтобы сказать «пока-пока» и уйти, но тут из комнаты появился Юстас, закутанный в плед. Снизу торчали ноги в шерстяных носках и голые икры.
— На выезд? Я еду с вами, — вот так вот спокойно сообщил священник, как будто объявлял свои пожелания на ужин. Взгляды медика и патрульного вместе могли прожечь в нем дыру.
— С ума сошел? — невежливо поинтересовался Ойген. — Умереть захотелось? Юстас ушел в комнату, где, видимо, начал одеваться.
— С Божьей помощью не умру, — отозвался Юстас и, не дожидаясь, пока Курт скажет то, что собирался, добавил: — Ну, а если умру, так все мы смертны. На все воля Божья. Священник, одетый в рубашку и брюки и закутанный в плед, напоминал своеобразного шотландского горца. Ойген молча вынул из шкафа свою куртку с нашивками медицинского факультета и отдал Юстасу. Тот с достоинством кивнул, принимая одежду. Курт устал удивляться, злиться, спорить. Он открыл рот, закрыл, вздохнул и все-таки заметил:
— Я сегодня не таксую.
— Тогда я пойду пешком, — взяв протянутые медиком ботинки, Юстас затянул шнурки потуже и вышел в коридор.
— Я ненавижу всех, — прошептал Курт, показывая, что все это мероприятие у него уже где-то под подбородком. Ойген закивал, соглашаясь. Он процедил в термос какие-то травки, залив все это кипятком, закрыл крышку и протянул Курту.
— Если начнется бред — напои. А лучше высади где-нибудь по дороге. Курт кивнул и вышел. Они уже выезжали из города, когда Эф неожиданно заговорил:
— Знаешь, чего хочу?
— М? Курт не удивился, не успел. Но тут же у него появилась такая возможность:
— Замороженный йогурт. Просто помираю, как хочу. С фруктами и карамелью. Курт затормозил, свернув не туда от неожиданности. Повернулся назад и ошарашенно уставился на бензомастера.
— Ты что, рехнулся? Эф пожал плечами.
— А что такое?
— Какой нахрен йогурт с фруктами? Ты, черт возьми, каркас с черной жижей! У тебя даже мозга или процессора нет! Священник на пассажирском сидении закутался поглубже в куртку, подтянул ноги к груди и задремал, прислонившись головой к стеклу. Мастер нахохлился, медленно и выразительно вытянул ноги и измазал ручник. Обиделся. А Курт крепко так задумался.
— Не понимаю, как ты можешь это есть, — Феликс сел, поддернув штанины, и вытянул ноги. Курт невнятно пробубнил что-то неприятное и чуть не подавился орешком. Феликс тонко и торжествующе улыбнулся.
— Собака. Курт облизал ложку и откинулся на спинку стула. Десерт сделал его миролюбивей и добрее. Но все-таки не очень. Он прокрутил в руках пачку сигарет, но решил, что перебивать вкус фруктов будет кощунством, и отложил ее.
— Сам собака, — спокойно парировал Феликс.
— Это же просто йогурт. И фрукты. И соленая карамель. И орешки.
Ты же все это ешь?
— Ем, но зачем все это смешивать? Йогурт и соленая карамель.
Отвратительно. В Феликса полетела ложка. Если бы Курт был его студентом, за этим последовали бы определенного рода санкции. Но Курт уже не был студентом, да и они, к тому же, были друзьями. Так что ничего не случилось. И ложка полетела назад.
— Я был у ректора сегодня. Курт разломал пластиковую ложечку и сложил ее остатки в тарелку.
— Он тебя уволил?
— Нет, — Феликс сохранил завидное спокойствие и продолжил улыбаться. — Предложил мне работать на него.
— Вообще-то, если я не ошибаюсь, ты и так у него работаешь.
— Не ошибаешься. Но ты не прав. Курт фыркнул.
— Он предложил мне работать в его лаборатории. Понимаешь?
— Не-а, не очень. И что это значит?
— Это значит, что мы будем впереди всех, — Феликс выглядел гордым и торжествующим настолько, что Курт не решился ехидничать.
— Ладно, — он кивнул и улыбнулся официантке, которая принесла еще порцию йогурта. Со все той же соленой карамелью и черным печеньем.
— Хочешь? Феликс нахмурился, ковырнул краем ложки йогурт со стороны карамели, попробовал и поморщился.
— Ну нет. Это ужасно. Курт делано оскорбился: **— И это мне говорит человек, который носит разноцветные носки. Феликс опустил взгляд вниз, оценил свои носки с лиловыми стрелочками на розовом и фыркнул.
— Ну, знаешь ли, — он ковырнул йогурт еще раз, попробовал, снова поморщился и совсем ушел. Курт задумчиво почесал ложкой нос и приступил к десерту. Ну к черту эти лаборатории и носки. Карамель, только карамель. Еще йогурт и печенье.
Чем глубже в рыхлый снег зарывалась машина, тем ближе становились сигналы патрульных. В какой-то момент голоса прорвались через шипение и стали четкими и хорошо слышными.
— Второй? Священник вздрогнул и проснулся. Заозирался настороженно и снова нахохлился, прячась в куртке. Судя по всему, ему снова стало хуже. Курт отозвался очень невнятно, потому что искренне ненавидел позывные. Особенно — свой.
— Мы впереди, — коротко сообщил Гуде.
— Ганс просил передать, что… — вмешался Альрик, но Курт его слушать не стал.
— Пусть Ганс свои указания себе в задницу засунет. Повисла неприятная тишина.
— Знаешь, Мемфис…
— И ты тоже. Альрик замолчал и, судя по щелчку, отключился от общей связи. И наверняка принялся полоскать мозг Гуде — тот тоже замолчал. Юстас приоткрыл один глаз, неодобрительно посмотрел на Курта, но ничего не сказал. Его знобило.
— Чтоб тебя, — проворчал Курт и кинул священнику термос, который до того грел ему ладони. Юстас ничего не ответил, только раскашлялся. Не прошло и двадцати минут, как через белую пелену впереди замаячили два темных пятна. Два хаммера с наклеенными цифрами пять и семь. Была такая наклейка и на Куртовом джипе, но он ее отковырял. Снегом сыпало мелко и мерзко, в час по чайной ложке. Никакой опасности эта пороша не представляла, но и хорошей погоду назвать было сложно. Приближающиеся машины казались размытыми и нечеткими. Гуде стоял, прислонившись спиной к сво