Обыскав карманы и даже прощупав сорочку, впитавшую влагу, Ванзаров не нашел ничего. Если не считать медных монет, платка и расчески. Господин был совершенно чист от бытовых мелочей, как и его новый костюм.
Оставалось последнее. Ванзаров крепко взялся за волосы и приподнял голову. С лица полились струйки. Глаза, широко раскрытые, смотрели рыбьим немигающим взглядом. Рот отвалился и щерился сырой красной ямой. Словно господин никак не мог надышаться после долгого купания.
Ванзаров опустил его в деревянную купель, отряхнул руки и уселся ждать. Оставалось десяток минут, которые можно было потратить на самое полезное дело: размышления.
Вокруг сапог образовались лужи. Они росли, сливаясь в небольшое озерцо. С пристава текла вода. Сидя на табуретке, Недельский не замечал промокшую фуражку, булькающую кобуру и прилипшую к телу одежду. Ему было безразлично, что происходило вокруг. Он вздрагивал, тревожно прислушивался и вертел головой. Быть может, переживал, что поскользнулся и шлепнулся в воду на глазах у городовых. Только наметанный глаз заметил бы, что с приставом творилась полная ерунда.
Как только он увидел тело, плавающее в кабинке, сел на тележку и больше не принимал участия в составлении протокола. Новая жертва произвела на него такое глубокое впечатление, что пристава пришлось растолкать, чтобы двигаться обратно. Ноги у него заплетались, он мог бы искупаться не раз, если бы его не придерживали под руки. Теперь он перестал реагировать совсем. Сколько ни пытался Фёкл Антонович тормошить его, все было напрасно. Наконец он оставил пустое занятие.
– Это невозможный кошмар какой-то! – сказал предводитель, плюхнувшись в кресло пристава и схватившись за голову, готовую лопнуть от отчаяния. – Сумасшествие какое-то творится вокруг!
В участке действительно творилось не пойми что. Промокшие городовые выкручивали одежду, тут же сушились портянки и сапоги, наполняя присутственную часть мощным ароматом. Почему это не делалось в роте, никто сказать не мог. Полный хаос и неразбериха превратили участок в предбанник. Некому было навести порядок. Даже Ванзаров в одной сорочке, закинув ногу на ногу, выставив голую пятку, рассматривал штанины, трагически промокшие до самого пояса. До остального словно ему и дела нет.
– Родион Георгиевич, да что же вы молчите! – не выдержал Фёкл Антонович.
– Что вы хотите от меня услышать?
– Может быть, это несчастный случай…
– Вот как? – спросил Ванзаров.
– Разве это невозможно? Отправился искупаться, стало плохо, упал и утонул. Разве такое невозможно?
– Давайте вернемся ко вчерашнему пожару.
– Ну, давайте, – без всякого оптимизма согласился Фёкл Антонович.
– Чтобы не утомлять вас, сразу к тому, что происходило. Как, думаете, проник злодей в дом?
– Откуда мне знать! В окно влез…
– Куда проще. Стася его пригласил. Назначая встречу у себя дома, Зайковский рассчитывал, что здесь он в совершенной безопасности. Все-таки родные стены, сестра и кухарка рядом. Он ничем не рискует. И вот приходит некто, кого мы пока не знаем. Стася начинает с ним разговор, пытаясь получить доказательства по убийству Жаркова. Гость в долгие разговоры не вступает, а бьет Стасю по затылку. Затем методично оглушает сестру и кухарку. Такого развития событий никто не ожидает. В первую очередь Стася. Почему?
– Да не знаю я, Родион Георгиевич. Не мучьте своими вопросами.
– Все происходит очень быстро. Стася затихает после удара. Женщины вряд ли могут оказать сопротивление. После чего Стасю кладут на кровать, чтобы изобразить смерть во сне. Где лежат кухарка и сестра, не так уж важно. Из керосиновой лампы поливается дом и поджигается. Огонь уничтожает все следы. Что из этого следует?
– Что я могу тут сказать! Это какой-то кошмар!
– Все же очевидно. Стася ждал хорошо знакомого человека. Поэтому и был уверен, что разоблачит его. Кто это мог быть? Только тот, кто знал и его, и Жаркова. И мог втянуть их в некую подпольную ячейку или организацию.
– Этого только не хватало! – вскрикнул Фёкл Антонович. – Только не надо мне революционеров, умоляю!
– Разве я сказал про революционеров? Я сказал, что Усольцев мог втянуть Стасю и Жаркова в какую-то махинацию.
– То есть вы хотите сказать… – Предводитель замолчал, пораженный открытием.
– Это вероятно. Стася мог шантажировать Усольцева, за что и поплатился. Спросите меня: почему вы так думаете?
– Почему вы так думаете, Родион Георгиевич? – повторил Фёкл Антонович.
– Потому что в карманах Усольцева не нашлось новой записки. Они были мокрые, но пустые. Почему? Логично предположить, что автора двух предыдущих сегодня утопили, и писать было некому.
– Как у вас все просто… Хотя, конечно. У Жаркова была, перед пожаром нашли, а тут… Но позвольте! Как это вообще возможно? Ведь кабинка стояла посреди залива! Кругом вода. Да и сотни глаз на пляже. И никто ничего не видел! Невозможно! Это чудеса какие-то! Иллюзион!
– Проще некуда, даже вы справитесь, – ответил Ванзаров. – Чтобы оказаться в кабинке Усольцева, надо всего лишь подъехать к ней на другой кабинке. Или на лодке. Солнце светит в глаза, что происходит в заливе, тем более в отдалении, мало кто замечает. Из соседних кабинок ничего не видно: каждый в своей купается. Достаточно перейти в кабинку, ударить по затылку Усольцева и подержать его голову под водой. Всех усилий-то минут на пять. При этом свидетелей не будет, никто ничего не увидит. Попробуйте глядеть на солнце и блестящее море. Вот именно: отвернетесь. Никакого волшебства. Люди мало обращают внимание на то, что происходит вокруг. А в солнечный день – тем более.
– Но кто же придумал такую дерзость! – вскрикнул Фёкл Антонович.
– Скорее всего, сам Усольцев. Думал, что выбрал идеальное место: и публичное, кругом много народа, и в то же время уединенное. За что поплатился. Загнал себя в ловушку. Наверно, тоже был уверен в своей безопасности.
– Тогда надо бросить все силы на поиски кабинки!
– Нет, не надо. Я опросил вашего друга Чуркина. Он клянется, что за Усольцевым никто не выезжал. Кроме Катерины Ивановны и господина Ингамова.
– Только не это! – выдохнул Фёкл Антонович. – Их только не впутывайте.
– Как хотите, – мило согласился Ванзаров.
– Лучше бросить все силы на поиски лодки. Я распоряжусь…
– Оставьте городовых в покое, Фёкл Антонович. Лодку искать бесполезно. Даже если найдете какую-нибудь посудину на берегу, как докажете, что в ней был убийца?
– Что же нам делать? Как все это пережить?
– Еще раз вспомнить о пожаре.
Фёкл Антонович поднялся из-за стола.
– Выходит… Выходит, что смерть Жаркова – дело рук господина Усольцева?
– Такая вероятность есть.
– Но кто же тогда убил самого Усольцева?
– Это интересный вопрос, – сказал Ванзаров. – Только я бы спросил несколько иначе: за что именно его убили.
– У вас есть предположения?
Это Фёклу Антоновичу узнать не довелось, потому что пристав, о котором все несколько подзабыли, вскочил и выхватил шашку так, что разлетелись брызги.
– Что ж ты врал мне! – закричал он и принялся тыкать клинком в воздух. – Лжец! Изменник! Негодяй! Порождение хаоса и мрака! Так вот же тебе, гиена злобного гения…
И со всего маха взялся рубить стены и шкаф с бумагами.
Летели щепки и куски штукатурки. Металл вонзался в старое дерево. Сыпались осколки стекла покрошенных дверей. Пристав не сдавался. Перед ним вставала темная сила, которая строила рожи и ухмылялась, нагло приговаривая: «Что, съел, несмышленыш?» Больше всего оскорбляло, что друг оказался предателем. Он так верил его советам, так честно выполнял все, что тот поручал, и вдруг такое. Подвел самым неожиданным образом. Еще на пожаре пристав стал подозревать, что голос им играет. Но вот теперь убедился окончательно. Теперь с ним никаких переговоров. Никакой пощады. Только смертный и беспощадный бой. Ярость и обида овладели приставом. Но так уж выходило, что чем сильней он бился с врагом, тем больше наносил урона себе. И все равно решил сражаться до последней капли крови. Своей или его. Нет, своей, конечно…
Никто не рискнул лезть на рожон. Городовые жались к дверям, а чиновники затихли в своем углу. Фёкл Антонович схватился за сердце, но с места не сдвинулся. Все чего-то ждали. Или когда силы у пристава иссякнут, или когда шкаф разлетится вдребезги.
Выбрав момент, когда клинок застрял в дереве, Ванзаров схватил пристава в захват и сжал с такой силой, что шашка выпала у бедняги из рук. Пристав сразу как-то обмяк, повис в объятиях столичного франта. В этот миг он окончательно проиграл бой. Ему стало все равно, и он сдался. И как только сдался, так сразу полетел в темную сеть, которую расставил голос-обманщик.
Как только опасность миновала, нашлось много желающих помочь. Фёкл Антонович был впереди всех. Пристава приняли на руки, отнесли на диванчик и послали в аптеку за каплями.
Предводитель стал торопливо благодарить, но Ванзаров оборвал его на полуслове.
– Плохо дело, – сказал он. – Кажется, на некоторое время мы лишились помощи господина Недельского.
Очередной удар Фёкл Антонович принял героически. Он только бухнулся в ноги и, рыдая, стал умолять спасти его и весь город от ужаса, что так внезапно напал на них. И все пытался поцеловать руку чиновника сыскной полиции, называя «спасителем» и «заступником». Руку Ванзаров брезгливо одернул, поднял рыдающего предводителя и отвел к креслу.
Еще он приказал городовому срочно найти Асмуса и доставить в участок. Без помощи врача городской власти и полиции было не обойтись. Сам же покинул этот полицейский дом, впавший в безумие. Время поджимало.
– Не оставляйте нас! – истошно закричал предводитель, все еще всхлипывая. – Куда вы, Родион Георгиевич?
Ванзаров остановился в дверях.
– Для начала переодеться, – ответил он. – Не искать же убийцу в мокром костюме. Недельский промок, и вот результат. А нам сходить с ума – непозволительная роскошь.