И дважды черт: игра получалась такая, в которую играли на жизни, и в случае осознанной игры все они будут лично на его, Дмитрия, совести. Что, если за каждое свидание с Ольгой кто-то будет расплачиваться жизнью?
«Да будут ли они еще, эти свидания, после последнего разговора… Разве что вот по службе, ага, для дела. М-да».
Мысль использовать провокации для того, чтобы ходить с Ольгой на свидания, звучала настолько неправильно, что даже нравилась. В каком-то извращенном смысле.
«А можно просто ходить на свидания и держать это в голове. Приставив, разумеется, наружку. А можно, наверное, придумать и еще какой-нибудь более отвратный и аморальный вариант, мне на них сегодня как-то везет. Нет. Если играть с Ольгой – то честно, в открытую. Страх можно контролировать, особенно когда появляется какое-то дело. Ответная игра».
Тем временем отчеты продолжали поступать. Толпы пропавших женщин, превратившиеся в безличные грязно-белые папки, ложились на стол, продавленный диван, шкаф, подоконник.
Бардина Наталья Викторовна, сорока пяти лет, телосложение худощавое, глаза карие, состоит на учете в психоневрологическом диспансере с диагнозом «Пограничное расстройство личности». Пропала в прошлом году.
Сырмолот Оксана Викторовна, тридцати лет, волосы крашенные в рыжий, особая примета – нервный тик, характерно подергивает шеей. Пропала в феврале.
Ромашова Марина Викторовна, двадцати лет, полная, темноволосая. Пропала в прошлом году.
Женщины, девушки, почти девочки. Почему-то многие – Викторовны. Дмитрий устало потер глаза, понимая, что не выловит из этих папок ничего. Все они исчезли бесследно, будто их и не было. Зато Алена была здесь и сейчас, и на ноге у нее обнаружилась ссадина, полная земли и каменной крошки. Словно упала, глубоко, до крови рассекла колено, но кто-то ее придержал. Ссадина затянуться не успела, а значит, была получена незадолго до смерти. А значит, он свои жертвы обездвиживал.
«Ба-атюшки. Дело становится все «страньше и чудесатее».
Еще царапины на пальцах, с растительным соком…
Телефон зазвонил в третий раз. Дмитрий вздохнул, снимая трубку.
– Меркулов!
– Меркулов – это ты, – просветил довольно-уставший Изместьев, – а я нашел.
– Что ты нашел?
– Труп нашел. – Судя по голосу Миши, найденный труп выдал ему премию за год, повышение по службе и бутылку армянского коньяка. – На Морском кладбище. Подгребай.
Подгребать пришлось через пробки, сопки и майский, всегда внезапный ливень. Но как только Дмитрий подъехал к воротам кладбища, засияло солнце, ярко подсветив неприглядность картины. На каждом погосте есть такая куча, куда родственники усопших скидывают венки, сухую траву и прочие ненужные вещи с могил. Куча эта почти никогда не вывозится на мусорный полигон и со временем становится тем, что так любят археологи – культурными наслоениями. Вот в этих-то наслоениях Михаил и нашел куски тела.
– Понимаешь, – довольно излагал он, – я подумал, где можно спрятать что-то, чтоб наверняка не нашли? А в этой куче динозавра можно откопать, думаю. Если хорошо покопаться. Ну вот мы и покопались.
Тело было нарезано на куски, каждый кусок неизвестный пока душегуб завернул в обычную клетчатую клеенку, какие продают метражом в хозяйственных магазинах, а потом все это аккуратно увязал в большой узел из все той же клеенки. Остались кости, волосы, куски кожи да обрывки одежды. И крупный золотой кулон на массивной цепочке – «Екатерина».
– Зуб даю, это пропавшая Бутовец, – продолжал вещать Миша. – Помнишь, Катя-Ключик? Ну, шопен-филер, которая ключи от квартир вытаскивала и себе в подкладку юбки прятала? У нее такой кулон был. Как сейчас помню: когда брали ее, порвал случайно эту цепочку. Видишь, вот след ювелирной пайки? Она! В том году исчезла, думал, на юга подалась.
Была ли это Екатерина Сергеевна Бутовец, известная в определенных кругах Катя Ключик, достоверно могли сказать только патанатом да эксперты. Дмитрий отстраненно глядел на кладбище, кучу венков, свертки с останками – и пытался отделаться от чувства, что это все тот же маньяк, его личный Потрошитель. Эмоции не должны были довлеть над профессионалом, но избавиться от них было сложно. Нутряным, охотничьим чутьем Дмитрий понимал – это он, он начал убивать давно, год или два, может, три назад, и сейчас такие вот тела посыпятся, как из гнилого рога изобилия. И он убивает до сих пор, входит во вкус, оттачивает свои навыки, совершенствуется. И – совершенствует их, этих женщин?
– Напомни, а дело о ее пропаже было? – спросил он Михаила. – Понимаю, что мы-то не будем плакать от того, что город лишился Кати Ключика, но, может, родня заявляла? Сейчас обстоятельства пропажи поди раскопай, а тогда как было, не помнишь?
– Да кто по ней дело заводить-то будет? – удивился Миша. – Пропала и пропала. Родня у нее вся сидит, отец со строгой зоны не вылезает. А она с Дениской-коллектором путалась. Лысый такой, мордатый. На промке дела делал. Дениска на юга подался, а Катерина с месяц помыкалась и тоже пропала. Мы и подумали, что за хахалем своим укатила. А она – вот. Сильная баба была, отчаянная. Оперов, как мышат, раскидывала. А уж материлась – весь Тихоокеанский флот под юбку заткнула бы.
«Не помогло это, выходит».
То, что сильная и отчаянная не смогла защитить себя, лишний раз доказывало – он их обездвиживает. На голове жертв не было повреждений от ударов, не было следов удушья, на телах – следов борьбы. Значит, обездвиживает медикаментозно. В киношный трюк с хлороформом и платком Дмитрий в силу медицинского образования не верил – скорее миорелаксанты[2]. Значит, искать придется среди тех, кто мог их добыть: врачей и ветеринаров. Круг подозреваемых не сузился, но и не расширился. К тому же у Дмитрия появилась мысль, которую следовало обсудить с Ольгой.
Дверь лаборатории была приоткрыта, и из-за нее доносились голоса. В обычном мире подслушивать считалось делом стыдным и неодобряемым, но Дмитрий все же был следователем. У следователей, да и оперов, стыдным было не добыть информацию.
– Значит, решено, Олечка? – звучал мягкий баритон Шабалина. – Переезжаете?
– Да, так и правда получается удобнее и ненамного дороже, – ответила Ольга. – Спасибо, Сергей Александрович. Надеюсь только, что не сильно стесню вашу знакомую. Обычно ведь она, я так поняла, комнаты не сдает. Только по вашей просьбе…
«Правильно, незачем к ней переезжать, надо ко мне. У меня в квартире никакой Гали нет. Да и меня самого бóльшую часть времени нет… м-да».
Шабалин рассмеялся.
– Это Галя так сказала? Да она годами ноет, что в доме слишком пусто стало, как сын съехал, и что надо бы найти жильца, да она и искать не умеет, и страшно ей, и еще сто тысяч других проблем. Так что моей заслуги – что о тебе вовремя подумал да предложил. Так что рядом жить будем, получается, через улицу. И до работы пешком дойти можно. Кстати, тебе же, наверное, помощь с переездом будет нужна? У меня знакомый есть, с пикапом, могу…
– Да что вы, Сергей Александрович, – теперь уже рассмеялась Ольга. – Не нужно. Сколько у меня тех вещей. С одним чемоданом из Москвы выезжала, а тут много нажить еще не успела.
– Значит, получается два чемодана и несколько пакетов. Все равно помочь нужно, не буду же я вас обрекать на владивостокские пробки… значит, договорюсь.
– Если настаиваете. – Судя по голосу, Ольге решительность старшего эксперта не слишком понравилась, и Дмитрий в душе порадовался. Не одному ему доставались иголки при первом намеке на несамостоятельность и зависимость. – А у вас машины нет, Сергей Александрович? Я не напрашиваюсь, просто слышала, как у вас тут говорят, что во Владивостоке без машины не жизнь. Да и сама всего ничего здесь живу, а уже почти жалею, что не умею водить…
– У меня нет машины, – вздохнул Шабалин.
Дмитрий удивился было, потому что когда-то давно видел его с «жигулями», но эксперт продолжил:
– У меня есть изделие отечественного автопрома. Не столько ездишь, сколько чинишь. Давненько уже на приколе стоит, все никак ноги до мастера не дойдут…
Вот тут впору было сочувственно покивать. Неприязнь там к Шабалину или нет, ревность или нет, а отечественный автопром – это отечественный автопром, особенно если у самого руки растут не из правильного места и нет знакомого мастера.
Впрочем, интересное, кажется, закончилось, и Дмитрий, шаркнув ногой, распахнул дверь.
– Добрый вечер, Сергей Александрович, Ольга.
– Добрый. – Старший эксперт удивленно нахмурился. – Чем обязаны, Дмитрий Владимирович? Отчет ведь уже когда отправили, да и там ничего интересного, увы. Сами понимаете, какие там условия, за несколько месяцев. Даже уточнять нечего. Или недоработка какая?
«Что, помешал любезничать? Ничего, сейчас добавлю».
– Да нет, Сергей Александрович, никаких претензий, – честно ответил Дмитрий. От экспертов тут и правда ждать было нечего – не чародеи из киносказки Бромберга. – Я, собственно, не к вам… не к экспертам. Оля, можно тебя на пару слов? Побеседовать о том, о чем говорили на совещании и после него.
– Ей еще нужно закончить опись найденного у…
– Конечно, Дмитрий Владимирович, – прервала Шабалина Ольга. – С описью закончу позже.
До своего кабинета идти было далеко, с пустыми и чужими в управлении вечером был дефицит, поэтому устроились они в опустевшей и тихой к вечеру столовой, с краешка длинного стола.
«Так, возможно, и лучше. А то страшно подумать, какие слухи поползли бы, посиди мы час в кабинете за закрытой дверью».
– Я и сама хотела поговорить. И извиниться, потому что была не права. – Ольга заговорила первой, как только они уселись. – Эти новые жертвы – они ведь на меня вовсе не похожи. Одна – рыжая, крашенная из мышиного, вторая – русоволосая. И обе, ну… если по строению костей, то плотные. Значит, маяк – просто совпадение, и зря я вот так набросилась.