Он развернулся и покинул захламленную квартиру.
— Ты еще обо мне услышишь! — несся ему вслед голос Леонхарда. — Запомни, мужик: Евровидение!
Вернеру повезло: как только он вышел на площадку, открылась соседняя дверь. Женщина в светлом плаще, бросив на него быстрый взгляд, зазвенела ключами, торопливо запирая замок.
— Доброе утро, — улыбнулся Вернер. — Скажите, вы хорошо знаете своего соседа? — Он показал большим пальцем на дверь Леонхарда.
— Еще бы мне его не знать, — проворчала женщина. — Мне пришлось подарить ему наушники неделю назад.
— Наушники? — нахмурился Вернер.
Женщина пошла к лифту. Он захромал вслед за ней, опираясь на трость.
— Почему-то вдохновение посещает этого психа исключительно с трех часов ночи до восьми утра, — сказала женщина. — Я не хотела обращаться в полицию. Он обещал, что вот-вот заработает денег и купит наушники, но… — Она вздохнула. — В общем, наверное, это был глупый поступок, но я вот уже неделю спокойно сплю по ночам.
— Неделю, — повторил Вернер.
— Ну да. А почему вы интересуетесь?
— И он никуда не уезжал за эту неделю?
— Мне кажется, он вообще смутно представляет себе, что существует мир за пределами нашего квартала.
Лифт приехал, двери раскрылись, и женщина вошла.
— Вы едете? — Ее палец замер на кнопке.
— Нет, езжайте. Спасибо вам.
Вернер достал телефон и, как только лифт уехал, отстучал сообщение Тиму:
«Леонхард в Берлине. Не похоже, что куда-то уезжал. Не похоже, что этот полудурок вообще в состоянии провернуть такое дело».
36
Мысленно Вероника схватилась за голову. Нет, она, конечно, знала, что за человек Тиша, не первый год находилась рядом с ним. Но все же — подозревать родную мать?..
Вероника была далека от иллюзий, она понимала, что и матери, и отцы совершают преступления. Но Тимофей говорил о матери так же, как говорил бы о совершенно посторонней женщине. Хотя, может, после того, что случилось, она и была в его жизни совершенно посторонней…
Тем временем Брю удалилась к себе в комнату. Габриэла же, встав, решительно подошла к Тимофею. Нависла над ним, уперев руки в бока. Вероника торопливо включила планшет.
— Все зашло слишком далеко, — сказала Габриэла. — Ты собираешься что-нибудь делать или нет?
Тимофей молчал, глядя в глаза своей старой подруги. Вероника, вспомнив про свои должностные обязанности, откашлялась, привлекла к себе внимание.
— Что-то хочешь сказать? — посмотрела на нее Габриэла.
— Ага, — кивнула Вероника. — Если Тимофей взялся за какое-то дело — значит, он над ним работает. Даже если просто сидит, застыв как истукан, — он работает. Бегать по потолку, размахивая руками, он не станет, разочарую. Максимум это могу делать я. Так что будь добра, не мешай ему думать.
Вероника сама поразилась тому, с каким чувством произносила эти слова. Защищала Тимофея, как медведица своего детеныша. Уверенность ее лишь крепла от того, что Габриэла вынуждена была смотреть не ей в глаза, а вниз — читая перевод с экрана планшета. Из-за этого Габриэла выглядела поверженной.
Однако когда она подняла взгляд, Вероника поняла, что победа была мнимой. И теперь уже ей пришлось опустить голову, вчитываясь в быстрые злые слова, которые появлялись на экране сперва на немецком, а затем и на русском языке.
— Моя сестра в истерике, — отчеканила Габриэла. — Она уже боится собственной тени, у нее в голове мутится. Мне осточертела эта ситуация. От того, что Тим думает, пока никакого толку не было. Так что или пусть он расскажет мне, что надумал, или…
Она замялась, и в разговор вступил Тимофей.
— Или что? — мягко спросил он.
Обманчиво мягко. Вероника слишком хорошо его знала — для того чтобы верить интонации. А вот Габриэла не видела друга детства четырнадцать лет.
— Или я сама возьмусь за расследование! — метнула она на Тимофея яростный взгляд. — Посмотрим, как это понравится твоим подписчикам, если я первой дам освещение этого дела. «Габриэла, блогер-путешественник, которую все считали безмозглой куклой с красивыми глазками, раскрывает преступление раньше самого гениального Неона!»
Тимофей пожал одним плечом. Выглядело это так, будто он посчитал нерациональным тратить энергию на второе.
— Для моих подписчиков Неон — это актер, который снимается в роликах. Даже если ты покажешь мое лицо, это никому и ни о чем не скажет.
— Значит, ты уже сдался? — сложила руки на груди Габриэла.
Тимофей вздохнул. Потом он уперся руками в подлокотники кресла и медленно поднялся на ноги. Казалось, что на плечи ему давят бетонные плиты, так тяжело он двигался.
— Габриэла, — тихо сказал он, — я знаю, что я — не такой, как нужно. Не такой, как хотелось бы тебе. И вообще всем. Это создает мне множество проблем в жизни. Но от одной беды я избавлен: я не вру себе. Давай посмотрим на ситуацию честно. Мне не жаль твоей сестры.
При этих словах Габриэла вздрогнула. Веронике — и то стало не по себе. А Тимофей спокойно продолжал:
— Тот факт, что Брюнхильда в панике и истерике, никак не влияет на ход моих мыслей и действий. Разве что подтверждает, что у нее совершенно нормальная реакция на обстоятельства, учитывая происхождение и воспитание. Я взялся за это дело только потому, что считаю себя должным. Тебе, Вернеру, своей матери. Я отдам долг и улечу обратно в Москву, вот и все. В этом я могу честно признаться. А вот в чем не можешь честно признаться ты — так это в том, что ты такая же, как я. Тебе тоже, по большому счету, плевать на эмоциональное состояние твоей сестры. Все, что тебя волнует, — это твой блог. Но заниматься им тебе хочется в комфортном для тебя состоянии. Ты хочешь жить в своей квартире, а не с сестрой и матерью, и отправляться в путешествия тогда, когда пожелаешь. Именно поэтому ты пытаешься как можно скорее разобраться с проблемой Брю — а вовсе не потому, что ты ее любишь или тебе ее жалко. Если хочешь, я могу дать тебе индульгенцию: бери проводника, садись на снегоход, езжай куда душе угодно и снимай свой материал со спокойным сердцем. Я все равно вычислю анонимщика быстрее, чем ты, — как бы тебе ни хотелось меня опередить. Твои действия никак не повлияют на результат.
Сначала Веронике казалось, что Габриэла сейчас ударит Тимофея. Потом ей показалось, что она вот-вот заплачет. Но Габриэла взяла себя в руки.
— Вызов принят, — процедила она сквозь зубы и, развернувшись, вышла из столовой.
Как только в коридоре хлопнула дверь, телефон Тимофея издал негромкий звук. Тимофей вытащил его из кармана комбинезона, открыл сообщение и кивнул.
— Что там? — спросила Вероника.
— Леонхард Кляйн.
Вероника вспомнила парня, чью страницу в соцсети видела на экране компьютера Брю.
— И что с ним?
— Все в порядке, жив и здоров. Все это время безвылазно находился в Берлине. Следовательно, послать анонимку из Мюнхена не мог физически…
Тимофей задумался.
— Но? — осторожно предположила Вероника.
— Но он может сливать информацию кому-то, кто живет в Мюнхене.
— В том числе и твоей маме, да? — догадалась Вероника.
Тимофей медленно кивнул.
37
Следователь сказал, что в школу они позвонят сами, сообщат все, что положено. Проблем с переводом Тимофея на домашнее обучение не будет.
Тимофей догадывался, что директриса от него с большим удовольствием избавилась бы вовсе, но порядок есть порядок. Пока идет следствие, вина Тимофея не доказана. Выгнать его не могут — если об этом узнают органы опеки, нападок директрисе не избежать.
Вопрос об отчислении Тимофея не тревожил. Не станет этой школы — появится какая-то другая. Одни идиоты-одноклассники заменят собой других, только и всего. Прозвище «русский псих» Тимофей получил давно, сразу после того памятного припадка. С тех пор одноклассники старались обходить его по дальней дуге — все, кроме Габриэлы.
Тимофей отчего-то был уверен, что рано или поздно она, не сумев до него дозвониться, появится на пороге их дома. И сейчас, открыв окно кладовки у заднего крыльца, помог Габриэле забраться внутрь.
Она перевалилась через подоконник. Поморщилась, потрогав ссадину на коленке, — ободрала о декорированный под камень фасад, когда залезала.
— Но это же неправда? — сказала Габриэла, выслушав его рассказ.
Прозвучало скорее утвердительно, чем вопросительно.
— Что именно?
— То, что ты… напал на своего отчима? — Габриэла ухитрилась избежать слова «убил».
— Я не знаю.
— То есть? — Габриэла изумленно вскинула брови. — Как так — не знаешь?
— Я не помню, что там произошло.
— Это не страшно, — уверенно объявила Габриэла. Она уселась на кухонный табурет, деловито, по-взрослому закинула ногу на ногу. — Полиция во всем разберется. Не беспокойся.
— Я не беспокоюсь.
Тимофей сказал правду. Беспокойства как такового он действительно не испытывал — возможно, потому, что в принципе не умел его испытывать. То, что ощущал, не было беспокойством. Это было какое-то другое чувство.
— Но полиция уверена, что это сделал я.
— Почему? — Габриэла нахмурила брови.
— Я же сказал. Потому что меня нашли над трупом Штефана с окровавленной отверткой в руках.
— О, ну да… — Габриэла поежилась, но быстро взяла себя в руки. Уточнила: — Это — с той странной штукой, которую ты носишь с собой?
— Больше не ношу. Теперь отвертка — вещественное доказательство. Она осталась в полиции.
— Ясно. — Габриэла перекинула через плечо длинные каштановые волосы, собранные в хвост. Задумчиво накрутила на палец волнистую прядь. — А когда же ты успел взять эту отвертку? Ты ведь сказал — ее отобрали перед входом на аттракцион и отдали Штефану?
— Не помню.
— Совсем-совсем не помнишь?