де…
— Для психа это норма, — вставила Вероника. — Может, полнолуние повлияло. Или птичка на голову нагадила. Триггером могло быть все что угодно — тебе ли не знать.
— Допустим, — согласился Тимофей. — Продолжаю. Генрих устроился на работу в фирму, обслуживающую технику в Антарктиде. Для него это — хороший заработок вахтовым методом. Насколько я понимаю ситуацию, трудоустроился он примерно в то же время, когда Габриэла впервые высказала в блоге идею о поездке в Антарктиду.
— Пока все сходится.
— Что сходится? — Тимофей посмотрел на Веронику широко раскрытыми глазами. — Генрих же не мог знать, что Брюнхильда поедет с Габриэлой! Все сходится в том случае, если он хотел убить именно Габриэлу. Да и то — с натяжкой.
— Хм… — Теперь Вероника тоже призадумалась. — И вправду, странно… А может, он и хотел убить Габриэлу? Ну, мало ли, чего мы не знаем о той школьной истории. Может, Брю ему напакостила не так сильно, как Габ? Она вполне могла попытаться защитить сестру, и…
— Да, — решительно тряхнул головой Тимофей. — Эта мысль приходила мне в голову. Вот и получается, что мы имеем два разных дела: анонимщик и убийца. Но беда в том, что я не могу сложить их обоих в портрете одного Генриха Вайса. Человек, решившийся на убийство, не станет писать письма с угрозами. Человек, который пишет письма с угрозами, вряд ли решится на убийство. Тем более если речь идет о разных людях. Я мог бы предположить, что мы имеем дело с диссоциативным расстройством психики.
— Дис… чего? — поморщилась Вероника.
— Раздвоением личности. Однако и здесь возникает натяжка. Обычно личности как-то компенсируют друг друга, а в нашем случае мы имеем двух маньяков с практически идентичными маниями: месть. Это странно.
— По-моему, раздвоение личности — само по себе странно…
— Подожди. И вот тут возникает третий осложняющий момент — отвертка.
— Тиш, ну мы же обсуждали…
— Сказанные нами слова никак не влияют на объективно произошедшие события. Из старого уравнения — Габриэла, я, отвертка. Что, по-твоему, должен подумать компетентный следователь?
— Что все это — какая-то хрень, не имеющая отношения к делу?
— Нет, — покачал головой Тимофей. — Он должен подумать, что убийца — я.
Вероника вздрогнула, но руку Тимофея не отпустила. Пробормотала:
— А это еще что за новости?
— Генрих Вайс будет отрицать свою причастность к убийству и к анонимным письмам, — принялся перечислять Тимофей. — Никаких прямых улик, указывающих на него, нет. Все, что есть, — привязка к старой школьной истории с теми же действующими лицами. В этом плане мы с Генрихом — в одинаковом положении.
— Но ты же не мог убить! — воскликнула Вероника.
— Не так громко, пожалуйста. Объективно: я мог убить.
— Полная чушь! Мы вместе ездили смотреть пингвинов. Я и Конрад — свидетели. Мы вернулись вместе. А Габриэла уже пропала!
— Сколько прошло времени с тех пор, как я сказал тебе найти Габриэлу?
— Минут пять, — предположила Вероника. — Ну… Ну, может, десять.
— Если Габриэла уже была на улице, я мог незаметно выйти, прихватив отвертку, убить ее и вернуться к себе в комнату незамеченным. А может быть, кто-то меня даже видел. И это всплывет позже.
Вероника почувствовала, как, несмотря на два одеяла и свитер, ледяной холод ползет по ее коже.
— Тогда, четырнадцать лет назад, я тоже ни в чем не был уверен, — бормотал Тимофей, и рука его подрагивала. — Да, тогда я оказался невиновным. Но если во время припадков я не помню себя, то нельзя поручиться, что я невиновен и в этот раз.
— Бред и наркомания, — заключила Вероника. — Чтобы все это провернуть, тебе нужно было точно знать, где находится Габриэла. И она должна была стоять на этом самом месте. Это — невероятное везение!
— Или — совершенно холодный и беспристрастный расчет, — возразил Тимофей. — То есть именно то, что я умею. Перед тем, как ехать с тобой смотреть пингвинов, я запросто мог назначить Габриэле свидание — в определенное время, в определенном месте. Итого — в руках следователей будет зеркальное отражение давнего убийства и мои отпечатки в комнате Габриэлы: я пошел туда сразу после того, как ее начали искать. Этого будет достаточно для моего задержания или даже ареста. Потом будет психиатрическое освидетельствование, поднимут старую историю болезни, выяснится, что я вполне мог все это провернуть, и — дело закрыто.
Вероника решительно выпуталась из одеяла и села рядом с Тимофеем.
— Ты сам-то веришь в эту чушь? — спросила она, глядя ему в глаза.
— Вера тут совершенно ни при чем. Есть факты, и факты говорят против меня так же, как против Генриха. Против меня — даже больше. Генрих, по крайней мере, не приходил в комнату Габриэлы сразу после ее исчезновения.
— Это ты так думаешь.
Тимофей дернулся.
— Что?
— А то! С чего ты взял, что он не приходил? Он мог побывать там еще до тебя — это раз. У него было куда больше времени и возможностей убить Габриэлу — это два. И, наконец, три: ты при всем желании и при всех своих припадках не смог бы отправлять Брю анонимные письма из Мюнхена. Потому что, когда все это началось, ты был в Москве! Так что не льсти себе, Тиша. Ты, конечно, личность мефистофельского типа, но убийцей я тебя совершенно не вижу.
— Думаешь? — переспросил Тимофей.
— Уверена. И… Ну да, в общем, соболезную — насчет смерти Габриэлы.
— Она ведь тебе не нравилась.
— Зато нравилась тебе. И ты упустил еще один важный нюансик. Если у тебя могли быть причины убить отчима — хоть какие-то, — то причин убить Габриэлу у тебя не было от слова «совсем». Вы с ней даже в Сети — не конкуренты. Разные аудитории что по языку, что по направленности.
Тимофей медленно кивнул, а потом — резко встал. Покинутая рука Вероники упала на одеяло.
— Спасибо, — сказал Тимофей.
— Да не за что, — пожала плечами Вероника. — Если уж предполагать, что Габриэлу убил не Генрих, а кто-то другой, я бы поставила на мистера Плохого Парня.
62
Брю не спала. Она сидела и черкала в своем блокноте под светом настольной лампы. Эта привычка была у нее с детства. Что-то среднее между фрирайтингом и интуитивным рисованием. Отдельные слова и рисунки соединялись в сюжеты, а иногда так и оставались разрозненными и бессвязными осколками чего-то неведомого. Иногда из них получались песни, чаще — ничего не получалось. Главное же — это занятие помогало ей расслабиться и перестать думать.
Сейчас думать не хотелось.
В дверь тихонько постучали. Брю закрыла блокнот, отложила карандаш и подошла к двери.
— Кто? — спросила она.
— Брю, это я.
Сердце стукнуло. Лоуренс…
— Что… чего ты хочешь?
— Я просто подумал, что ты тоже, наверное, не спишь. Может, хочешь поговорить?
Брю несколько секунд подумала и открыла дверь. Лоуренс с грустной улыбкой показал ей бутылку вина:
— Раздобыл на кухне. По-моему, не помешает.
Брю сделала шаг в сторону, и Лоуренс вошел. В другой руке у него оказались два бокала. Он поставил их на стол и достал из кармана штопор. Брю тем временем закрыла дверь.
— Чувствую себя довольно паршиво, — сказал Лоуренс, возясь с пробкой. — Ведь отчасти я тоже виноват в случившемся.
— Нет, — сказала Брю; обойдя Лоуренса, она встала около окна, вглядываясь в бушующую пургу. — Все из-за меня. Я сделала Генриха тем, кем он стал. Я настояла на том, чтобы мы с Габ поменялись шарфами.
— А я изначально задумал эту поездку. Если бы не я — Габриэла здесь не оказалась бы.
Раздался тихий хлопок — пробка покинула горлышко бутылки. Зажурчало, разливаясь по бокалам, вино.
— Это ничего не значит, — мотнула головой Брю. — Ты ведь не знал, что так выйдет.
— Как и ты, — мягко сказал Лоуренс. — Не нужно корить себя. Знаю, трудно перестать, но… Нам надо научиться жить дальше.
Он приблизился сзади, Брю почувствовала его дыхание у себя на макушке. Над правым плечом протянулась его рука с бокалом. Брю взяла тонкую стеклянную ножку, и рука исчезла. В темном оконном стекле отразилось лицо Лоуренса. Брю показалось, что его губы кривит неприятная усмешка, когда он сказал:
— Самое паршивое — то, что все это действительно не имеет никакого значения. Весь мир скоро узнает о погибшей звезде блогосферы Габриэле и злобном карлике Генрихе Вайсе. Этот выродок купил себе место в истории, въехал туда на ее плечах.
— Но ведь он хотел убить меня… — Голос Брю дрогнул.
— Хотел. Только, помяни мое слово, если об этом кто-то и узнает — забудут быстро. Для миллионов истина будет проста, как апельсин: селебрити и злобный завистник. Джон Леннон и Марк Чепмен. Кеннеди и Освальд… А нюансы утонут навеки.
Лоуренс говорил все тише, все ближе, и от его слов по коже Брю пробежали мурашки. Она сделала глоток вина, и прохладный напиток обжег ей желудок.
— Если только, — промурлыкал Лоуренс, — эти Пинкертон и мисс Марпл из России не ошиблись и убийца до сих пор не на свободе. Вот тогда все будет совсем иначе…
63
— На кого бы ты поставила? — Тимофей удивленно посмотрел на Веронику сверху вниз. — На мистера Плохого Парня?
— Лоуренса, — поморщилась Вероника.
— А почему ты так его назвала?
— Когда ты был в подвале… Ну, в общем, перед тем, как ты вбежал в столовую, я случайно заглянула в его смарт. Лоуренс, собственно, из-за этого и взбесился. Он зареган под ником Mr. Bad Guy на каком-то форуме — типа того.
Глаза Тимофея широко раскрылись.
— Подожди, — скомандовал он и быстро вышел.
— «Подожди», — передразнила Вероника. — Все-таки все парни одинаковые. Пришел, удовлетворился, убежал, а ты — «подожди». Эх… Еще и спать теперь не хочется.
Она с тоской поглядела в окно. Все бы отдала, чтобы увидеть там привычный городской пейзаж, с фонарями и светящимися окнами. С шатающейся по улицам пьяной шпаной — а не сумасшедшим маньяком…
Тимофей вернулся быстро, с ноутбуком. Он опять сел рядом с Вероникой и принялся обновлять какую-то страницу. Интернет шустрее работать не стал, и пришлось подождать пару минут.