Отец смотрел иначе. Отчаянно-обреченно. Так мог бы смотреть человек, услышавший от врача подтверждение смертельного диагноза. Теперь уж — точно всё.
И в то же время в его взгляде читалось облегчение. Муки неизвестности закончились. Надежды не осталось — но не осталось и выматывающего душу ожидания.
— Это я убил Штефана, — сказал отец.
86
Мама сидела за кухонным столом перед наполовину пустой бутылкой вина. Пальцы сжимали ножку грязного захватанного бокала. Все жалюзи на окнах были опущены, свет не горел, и лицо мамы тонуло в тенях. Одна полоска жалюзи погнулась, и через нее проникал тонкий луч, слегка расширяющийся к столу, отражающийся от бутылки и бокала.
Тимофей стоял напротив мамы, как провинившийся школьник перед директором.
— Вы с Габриэлой так хорошо дружили в детстве, — пробормотала мама.
— Теперь она мертва, — сказал Тимофей.
Из теней появилась вторая рука и, взяв бутылку, наполнила бокал до краев. Тимофей молча наблюдал за этим, лицо его не выражало никаких эмоций. Однако он вспоминал почти такой же бокал на далекой станции в Антарктиде.
Мать сделала глоток и, поставив бокал, вздохнула.
— Одна — мертва, вторая — сядет в тюрьму…
— Сомневаюсь. Ярко выраженное гистрионическое расстройство личности. Брюнхильду будут лечить.
— Какая разница… — прошептала мать. — Какая, черт подери, теперь разница…
Тимофей опустил взгляд.
— Почему ты уничтожаешь все, к чему прикасаешься? — Шепот превратился в шипение.
— Я не убивал Габриэлу. И не имею никакого отношения к болезни ее сестры.
— Ты и тогда говорил то же самое!
— И тогда я тоже никого не убил! — резко поднял голову Тимофей.
— Ну конечно! — Бокал задрожал в крепко сжатой руке, и вино заплескалось внутри. — Ты никогда ни в чем не виноват! Просто каждый раз, как только у меня появляется хоть крохотный шанс наладить свою жизнь, — появляешься ты. И все летит в бездну!
— Для того чтобы наладить свою жизнь, нужно было работать и трезво оценивать свои силы, — сказал Тимофей. — Я буду помогать тебе деньгами. Но тебе придется продать этот дом и переехать в район подешевле. А лучше бы вернуться в Россию.
— Что? — Рука с бокалом перестала дрожать. — Вернуться? Чтобы все плевали мне в глаза? Смотрели как на несчастную идиотку, которая за границей ничего не смогла добиться и вернулась несолоно хлебавши?!
— Некому будет смотреть на тебя так. Прошло почти пятнадцать лет. В России у тебя нет уже никого, кроме меня.
— Да… Только ты. И ты будешь смотреть на меня, как инопланетный хирург. Ты не смотришь. Ты… препарируешь. — В несколько больших глотков мать опустошила бокал и поставила его на стол. — Зачем ты явился? Хочешь разрезать мне голову и посмотреть, как работает мой мозг?
— Хочу забрать свои вещи.
— Ну так забирай. И уезжай немедленно.
Тимофей сделал шаг к лестнице на второй этаж, но остановился. Повернул голову к матери.
— Ты ведь сама меня пригласила…
— Убирайся прочь!
Тимофей опустил голову и медленно начал подниматься наверх.
87
Первое время после развода родители Тимофея не общались. С Тимофеем отец тоже не виделся — хотя формально имел на это право.
— Почему? — спросил следователь.
Отец говорил торопливо, словно спешил поскорее выговориться — пока не прошел запал. Ломаный немецкий язык в его исполнении чудовищно мешался с русским. В сложных случаях на помощь приходила мама. Она то и дело всхлипывала, пыталась дополнять рассказ отца подробностями. Но следователь эти попытки пресекал.
— Почему вы не общались с сыном? Вы находились в ссоре?
— Нет. Разве можно поссориться — с ним? — Отец кивнул на Тимофея и горько засмеялся. — Просто… Парень тут вроде прижился. В приличной школе учится. А я — кто? Простой слесарь. О чем мне с ним говорить? Рассказывать, как унитазы чиню?
— У вас есть проблемы с алкоголем?
— Нет у меня проблем. Выпиваю иногда — ну так а кто не выпивает?
— Ясно. Продолжайте.
— Ну и как-то случилось, что мне деньги понадобились. За квартиру задолжал… еще там, по мелочи. Да и вообще домой хотел вернуться! Опостылело мне тут. А дома, известное дело, стены и те кормят…
— Стены? — удивился следователь.
— Поговорка, — объяснила мама Тимофея.
— Ясно. Дальше?
— А что — дальше? Где их взять-то, деньги? Вокруг соседи — такие же нищеброды… Ну я и поехал к Лене. Подкараулил возле работы, когда выходила. Она меня выручила. Ну, и разговорились. — Отец посмотрел на маму.
— Я в тот период находилась в крайне взвинченном состоянии, — поспешно сказала мама. — Мне казалось, что Штефан что-то от меня скрывает. Поделиться мне было не с кем — с подругами о таких вещах не разговаривают, а встреча с бывшим мужем спровоцировала на откровенность.
— Какого рода откровенность?
— Я сказала, что, как мне кажется, у Штефана есть от меня какие-то секреты.
Мама посмотрела на отца. Так, будто они находились на теннисной площадке и она подала мяч максимально удобно для того, чтобы отец его взял.
И он взял. Заученно проговорил:
— Я стал следить за Штефаном. Делать мне особо нечего, времени полно. И я узнал, что он ворует у своей компании деньги.
— Как именно вы это выяснили?
— Ну как… — Отец неуверенно посмотрел на маму. — Узнал, да и все! Какое вам дело?
— Мне есть дело до всего. Повторяю вопрос: каким образом вам удалось узнать, что господин Майер утаивает от компании часть дохода?
— Геннадий не знал этого доподлинно, — вмешалась мама. — Это было просто его предположение, понимаете? А для того чтобы проверить предположение, он написал Штефану первое письмо.
— Фрау Бурлакофф! — Следователь хлопнул ладонью по столу. — Я спрашивал не вас! Прошу отвечать лишь на те вопросы, которые адресованы вам.
— Конечно. Извините. Я всего лишь хочу помочь.
— Да-да. Именно так я и подумал… Вы ведь понимаете, что мы будем проверять всю информацию, которую сейчас получим? — Следователь снова посмотрел на отца.
— Понимаю, — буркнул тот. — Не понимаю зачем. Я вам — чистосердечное признание, а вы меня — проверять…
— Такова суть нашей работы. Продолжайте. Итак, вы узнали, что господин Майер занимается хищениями.
— Ну да! И написал ему письмо. Что, дескать, не заплатишь — твое начальство все узнает.
— Письмо выглядело так? — Следователь достал из папки конверт, переданный ему Тимофеем.
— Так, — убито кивнул отец.
— Это писали лично вы? — Следователь развернул лист.
— Да. Лично я! Кто еще-то?
— Письмо распечатано на принтере. У вас дома есть и компьютер, и принтер?
— Нету. — Отец виновато взглянул на маму. — У соседа есть! То есть был. Не у нынешнего моего соседа, а у другого, который переехал давно…
— Ясно. — Следователь оглянулся на помощника, что-то ему негромко сказал. Тот сделал запись в блокноте. — Итак, вы написали господину Майеру письмо с требованием выкупа и получили деньги. Верно?
— Верно.
— И какую сумму вы назначили в качестве выкупа?.. Каким образом передавали письма господину Майеру?.. Он платил вам наличными?.. Сколько всего писем вы отправили?..
Тимофею было физически неприятно слушать, как отец врет.
Дураку понятно, что генератор идеи с шантажом — мама. Ни о каких «просто догадался» тут и речи быть не может. Мама доподлинно знала о хищениях, она ведь работала вместе со Штефаном. Она — тот человек, который без особых усилий мог заметить «лишние» поступления денег на счет Штефана. Ей ничего не стоило составить на немецком языке письмо и распечатать его.
Мозг и разработчик операции — мама. А все, что делал отец, — простая грязная работа. Он передавал Штефану письма и получал от него деньги. Собственно, всё.
Это понимали все находящиеся в гостиной — за исключением разве что помощника следователя, в чей круг профессиональных обязанностей такого рода понимание не входило. И все понимали, что все это понимают. Но тем не менее следователь продолжал с серьезным видом слушать отца. В очередной раз кивнул:
— Ясно. Но последнее письмо, вот это, вы господину Майеру не отправили. Почему?
Отец снова взглянул на маму — словно ожидая подсказки.
— Потому что Штефан, видимо, начал о чем-то догадываться, — немедленно вмешалась мама. — Геннадий выпил и позвонил мне. Штефан случайно услышал наш разговор и сделал для себя какие-то выводы.
— А вы с господином Бурлакофф регулярно общались?
— О нет, что вы! Очень редко. И я, разумеется, понятия не имела о шантаже! Когда Геннадий сказал, что у него появились деньги и он готов вернуть мне долг, очень удивилась. Я сказала, что мне неудобно с ним разговаривать, повесила трубку. Но он позвонил снова и пригрозил, что, если не выслушаю его, позвонит Штефану. Он был очень настойчив.
— Выпивши был, — пояснил отец. — Тимку захотел увидеть. Все ж таки наконец деньги у меня появились. Мог бы с родным сыном сходить куда-нибудь.
Мама кивнула:
— Геннадий просил о встрече с сыном. Я сказала, что в ближайшие выходные никак не получится, Штефан обещал мальчику в субботу парк аттракционов. Кроме того, мне необходимо было подготовить Тима к встрече с отцом. Они очень давно не виделись, Тим даже не представлял, какой образ жизни ведет его отец. Я оберегала ребенка, как могла. А Штефан услышал наш разговор. Спросил, с кем я разговариваю.
— И вы сказали ему правду?
— Нет, конечно! Как я могла сказать правду? Штефан не знал, что я общаюсь с бывшим мужем, и вряд ли одобрил бы это. Ревность, все такое прочее… Ну, вы меня понимаете. — Мама посмотрела на следователя.