Вера заметалась по склепу в поисках подходящего топлива. Она набрала каких-то обломков и начала осторожно подкладывать их в костер. Дым стал наполнять небольшое помещение и полез в глаза.
«Нужно выполнить обряд как можно быстрее, – лихорадочно размышляла Вера, – а то я здесь задохнусь».
Костер как будто вполне разгорелся. Косясь на пламя, девушка встала на плащ-палатку и поспешно разделась, переступая мерзнувшими ногами через собственную одежду и только сейчас осознав, как тут все-таки холодно. Внутри склепа, непонятно почему, стоял настоящий мороз.
Она постаралась вспомнить заклинание, которое говорила баба Фрося, и очень пожалела, что не записала его. Как там?.. Кажется, начало такое. Ты, ты, дух нечистой красоты… Тут нужно назвать духа по имени… Значит, Амалия фон Торн. Дальше-то как? Убирайся… Куда убирайся? Ах да! Убирайся в бездну… Нет, бездна потом. Сначала: убирайся тут же прочь, прямо в бездну (вот!)… Вроде складно. Она еще должна куда-то убраться, кроме бездны. Ну, конечно! В ночь. Куда же еще! И потом: нам с тобой не по пути… Да уж! Буду… Буду век тебя клясти! Точно! Клясти тебя, заразу, каждый день буду, с утра до вечера! И теперь концовка. И проклятие мое кончит бытие твое. Вот так! Без запинки! Теперь все вместе.
Ты, ты, дух нечистой красоты – Амалия фон Торн!
Убирайся тут же прочь, прямо в бездну, прямо в ночь!
Нам с тобой не по пути. Буду век тебя клясти!
И проклятие мое кончит бытие твое!
Получи, сука!
Закончив таким образом свое гневное послание силам зла, Вера швырнула завещание баронессы в костер и, забыв про холод, наблюдала, как лист бумаги корчится, пожираемый пламенем. Горело завещание плохо, но все-таки горело.
Вера с трепетом ожидала: вот сейчас случится нечто! Что именно подразумевается под словом «нечто», она совершенно себе не представляла. Возможно, вздрогнут, затрясутся и рухнут стены склепа или трухлявые кости обрастут плотью, и перед ней в танце смерти закружится сонм мертвецов. Однако ничего не происходило. Если бы не довольно странное место действия, да и вид самой девицы, все оставалось самым обычным.
Вера поежилась. Озноб пробежал по телу.
– Околеваю, – вслух обозначила она свое состояние и принялась поспешно одеваться.
Дым от костра ел глаза. Стало трудно дышать. Носком сапога девушка разбросала горящие щепки, плюнула и, беспрестанно кашляя, полезла наверх. И только когда она вылезла из дыры и глубоко вдохнула ночной хрустальный воздух, кашель прошел.
Вера стояла перед склепом и размышляла: «Получилось или нет? Как узнать?»
Она вновь прочитала первые строки заклинания: «Ты, ты, дух нечистой красоты…»
– Да здесь же я, – услышала она рядом с собой знакомый голос и подпрыгнула от ужаса. – Ну, чего ты орешь на все кладбище? – насмешливо спросила Амалия.
– Я не ору… – наконец нашла в себе силы произнести девушка.
– Нет, орешь, орешь… От страха, должно быть… И как думаешь, сработали твои речи?
– Не знаю.
– А ты подумай.
– Может, и сработали.
– А может, и нет! Слушай, подруга, неужели ты думаешь, что можешь отделаться от меня так легко и просто? Залезла в склеп, сняла штаны, произнесла два десятка рифмованных слов, и все? Прощай, Амалия? Нет, мадемуазель Воропаева, вы ошибаетесь. И ошибаетесь весьма жестоко!
– Но как же?.. Ведь в первый раз подействовало?!
– В первый раз! – захохотала баронесса. – Нет, вы слышите?! В первый раз у нее получилось, а теперь нет. Вот странность-то! Ты что же, полагаешь, эти детские стишки могут действительно вызвать меня на землю из мира духов или, наоборот, вновь затолкать туда?
– Тогда почему?..
– …Я явилась к тебе в первый раз? Все очень просто. Ведь ты моя родственница.
– Как это?!
– Да так. Самая настоящая. Пра-пра-пра… Не помню уж, сколько этих самых «пра» нужно выговорить. Короче, ты из рода фон Торнов.
– Но каким образом?!
– Любопытствуешь? Изволь. Твой батюшка, которого ты отродясь не видывала, был самым настоящим бароном. Если помнишь мой рассказ, в семействе, кроме нас, сестер, имелся и младший братец Теодор. Вот от этого самого Теодора, сиречь Федора, и пошла новая ветвь фон Торнов. К началу двадцатого века семейство наше окончательно измельчало. Дошло до того, что твой прадед служил телеграфистом. Горьким пьяницей был, говоря между нами, но громкое имя нес сквозь все невзгоды. А потом пришли большевики, и фамилия стала звучать не только нелепо, но и опасно. И стал твой прадед Фонторновым и в этом качестве дожил до тридцатых годов.
– И что? – спросила несколько удивленная Вера.
– А то! Батюшка твой, последний из фон Торнов, сотворил тебя и сгинул.
– И что с ним случилось?
– Утонул.
– Неужели?
– Да, утонул в Черном море, во время крушения теплохода «Адмирал Нахимов».
– Какой ужас!
– Не нужно иронизировать. Все-таки он – твой отец. И фон Торн! Ты думаешь, сегодня, в гостях у твоих будущих родственников, речи о твоем дворянском происхождении – простая болтовня? Ошибаешься. Истинная правда.
– Не ты ли тогда говорила моими устами?
– Конечно же, я. Нужно было произвести впечатление на будущих свекра и свекровь. И, представь себе, они были если и не потрясены, то весьма обрадованы выбором сына. Словом, ты им приглянулась. Родня осталась довольна. И вот когда все, что называется, «на мази», ты выкидываешь такую штуку.
– Какую именно?
– Пытаешься избавиться от меня. Не понимаю, почему ты не одобряешь мой выбор?
– Он – дурак!
– Но ведь ты-то умная! А с помощью этого дурака ты заживешь, как у… у, сама знаешь кого за пазухой. Сейчас Павел Борисович баллотируется в Государственную думу и, будь уверена, станет в ней заседать. Жизнь в Москве!.. Ты не представляешь, какие возможности перед тобой откроются… Да чего мне тебя убеждать. Сама все понимаешь. Мужиков тебе мало? Выйди замуж за Павла Борисовича и меняй их как перчатки. Никаких возражений. Только выйди за Величко!
– Но зачем, зачем тебе это?!
– Неужели не понимаешь? А мне казалось, ты давным-давно догадалась… Ведь догадалась, сознайся? Ну, конечно! Конечно, Верочка, исключительно для того, чтобы снова стать живой. Как я об этом мечтаю! А это все… – Она широко повела рукой, видимо, подразумевая кладбище и его обитателей. – А это все, не задумываясь, отдала бы за один взмах собственных ресниц. Конечно, своего тела у меня уже не будет никогда, – вздохнула баронесса, – но и твое меня вполне устраивает.
– Ты станешь обитать во мне, а со мной поступишь так же, как со своей лучшей половиной. Задвинешь мой разум в самый темный уголок подсознания.
Баронесса засмеялась:
– Ошибаешься, дружок. Никакой светлой, но угнетенной Амалии не существует. Это опять же я подстроила. Для чего? Сейчас объясню. Хотела обезопасить себя. Девица ты с норовом. Все время стремишься поступить по-своему. Вот я и придумала трюк с завещанием. А ты решила, что у тебя есть против меня оружие. Выжившую из ума старуху послушалась. Неужели, думаешь, на меня могут подействовать эти глупые стишки, эти камлания в голом виде? Чушь! Я тут – повелительница. И никто мне не страшен. Я сама могу кого хочешь со света сжить. Вот смотри! Это моя армия!
Только теперь Вера обратила внимание на обступившие их фигуры. Мертвенный свет висящего в беспредельной вышине осколка луны освещал изъеденные тлением лица, вернее, личины, облезлые черепа, на которых еще сохранились куски сморщенной кожи и клочья хрупких волос. Провалы глаз тупо уставлены на свою повелительницу, челюсти распахнуты, костлявые руки выставлены перед собой. По первому знаку они готовы броситься на несчастного, забредшего в этот страшный час на погост, и растерзать его.
Рядом с баронессой стоял мальчишка в коротких штанишках.
– Вот Вова Диденко, мой маленький герой, – представила Амалия ребенка. – В последнее время ему досталось! Смог убрать двух моих конкурентов. Одного безболезненно для себя, а другой, этот убийца-профессионал, сумел лишить его руки и половины пальцев на другой. Рука до сих пор отсутствует. Она зажата тисками в доме убиенного. А вот и сами эти убиенные господа, ныне наши новоиспеченные заложные покойники! Вчера убили их, а сегодня они уже с нами и творят, заметь, серьезные дела. Правда, работать толком еще не научились.
Из тьмы выступили две фигуры. В одной Вера узнала Сабурова, в другой – Молчановского. Молчановский выглядел так, словно не меньше часа пребывал в бетономешалке, а из головы Сабурова до сих пор торчал обломок черенка лопаты.
– Они что же, и сейчас в том же виде? – изумленно поинтересовалась Вера.
– Именно, дорогая, именно! Теперь эти ребята навечно с нами. А что тебе не нравится? Палка, которая торчит из башки? Так мы ее извлечем. Сейчас же и извлечем! Но с палкой или без нее, он теперь твой верный слуга. Его мечты, так сказать, сбылись. И жениться не нужно. Вечный слуга! И остальные тоже. Что ты пожелаешь, то они и сделают. Только приказывай…
– Ты говоришь: у меня есть возможность переехать в Москву?..
– Конечно, милочка!
– А тебе от этого какой прок?
– Так и я с тобой туда… Мы теперь неразлучны.
– Но ведь тогда ты лишишься их?
– Мертвых душ, как выражался классик? Этих, возможно, и лишусь. Но там есть другие. И их неизмеримо больше. Уверена, они примут меня в свою веселую компанию. А теперь, по случаю твоего вступления в наше нестареющее общество, объявляю бал. Великий осенний бал под лунными лучами! – В лунном сиянье что-то там серебрится… – пропела она. – Веселись, моя нечисть! Веселись от всех своих поганеньких душ, которые даже в ад не пускают. Кружись, вертись, пляши! Да будет бал!!!
И началось! Все вокруг – голые кусты, надгробия, памятники вдруг осветилось тусклым светом, каким светятся гнилушки на болоте. Сияние шло неведомо откуда. Неподвижно стоявшие до этого момента фигуры вдруг пришли в движение, неуклюже запрыгали, завертелись на месте, подхватили друг друга за иссохшие конечности и пустились в пляс. Странная, дикая, но одновременно веселая мелодия разнеслась над кладбищем. Кто ее играл, оставалось непонятным. Возможно, это визгливо завывал вдруг разыгравшийся ветер или выводили свои жуткие рулады бродячие псы. Перед взором Веры замелькали страшные рожи, гримасничавшие и кривлявшиеся, подпрыгивающие и дергающие руками и ногами, как картонные паяцы. Вихри вздымали к унизанному яркими звездами небу столбы сухих листьев, и Вере внезапно представилось, будто она находится среди вращающихся колонн безбрежного зала. Ветер подхватил и ее саму и вознес ввысь. И теперь она парила над кладбищем, но руку ее держала в своей мертвой ладони девица, облаченная в черное, развевавшееся колоколом кружевное платье.