Питер потрогал плечо и мысленно выругался. Оно кровоточило, отследить раненого в темной пещере теперь куда легче. Противник не понял, задел ли Питера или убил, но не произнес ни слова, просто двигался в огромном помещении, применяя жалкие уловки.
Охранника Питер явно превосходит в подготовке. Он перекатился на бок, наполовину спрятавшись под «фордом», и задержал дыхание. И, услышав, как дверь на лестницу закрылась со стуком, облегченно вздохнул. По крайней мере, Женевьева убралась с линии огня. Если повезет, то стрелок решит, что Питер вернулся на лестницу, и тогда можно устроить противнику сюрприз.
Со своей выигрышной позиции Йенсен мог видеть дверь и еще лучше разглядел, когда охранник включил мощный фонарь и прошелся лучом, осветив всю пещеру. Питер подальше забился под машину, но оставил мазок крови на бетонном полу, а даже самый худший дилетант не пропустит такое. В руке Питер ощущал холодное смертоносное оружие, и его затопило знакомое хладнокровие. Он должен встать и выстрелить со всей меткостью. И он понимал, что это лучший выход. Питер никогда не промахивался, но, с другой стороны, никогда и не проваливался так, как получилось в последний раз. Если настало его время, то будь что будет. По крайней мере, Женевьева вне досягаемости, Такаши за ней присмотрит.
Фонарь погас, Питер услышал какой–то шорох в пещере, кто–то старался передвигаться бесшумно, но безуспешно. Их двое, запоздало определил Питер. Почему он сразу это не понял? Выискивая его, по гаражу кружило двое.
Он выкатился из–под машины и, подтянувшись, сел, не издав ни шороха. У него превосходное ночное зрение, и без сомнения, в любой момент Питер мог достать хотя бы одного. Второй – уже проблематичнее, но агент Йенсен все–таки один из лучших стрелков в мире, и шансы были на его стороне.
Он выпрямил колени, хладнокровно выжидая. И ждал... ждал...
Все произошло разом, как бы в покадровой замедленной съемке. В лицо уперся свет фонаря, сквозь который удалось разглядеть дуло пистолета, в то же мгновение кто–то бросился к Питеру и сшиб его, увлекая за собой.
– Нет! – закричала она, и тут же он понял, кто этот второй человек.
Женевьева не нырнула в укрытие – она решила спасать его. Не будь Питер так разозлен, его бы тронула такая наивность, но в этот момент он просто сдернул ее с себя и всадил пулю в башку парня с фонарем за долю секунды до того, как тот открыл огонь.
Охранник упал, фонарь со стуком шмякнулся об пол и откатился. Питер подошел и встал над телом, но уже знал, что человек мертв. Даже ослепленный светом, Питер попал точно между глаз.
Он ощутил, как подошла сзади Женевьева, и с трудом сдержал себя. Потом отошел в сторону, подобрал фонарь и осветил лицо трупа. Питер не совсем понял, зачем это сделал – может, хотел наказать ее, – но она всего лишь задохнулась от ужаса. Хорошую же службу ему сослужит, если ее вывернет на него.
– Меткий выстрел, – охрипшим голосом сказала Женевьева, стараясь говорить беззаботно. – Почему народ всегда норовит попасть между глаз?
Питер обернулся и посмотрел на нее. Не так уж она спокойна, как можно судить по голосу, – лицо–то пепельного цвета. Уж не собирается ли дамочка потерять сознание, мелькнула у него мысль.
– Потому что у небольшого оружия пуля и меньше, и точнее. Носи я что–нибудь помощнее, разнес бы его башку вдребезги, все бы забрызгал мозгами. Ты собираешься снова пасть к моим ногам?
Эта речь вернула немного краски ее лицу.
– Я не собираюсь падать в обморок.
– И также не подчиняешься приказам. О чем, твою мать, ты думала, когда сунулась сюда?
Женевьева не ответила, да он, вообще–то, и не ждал ответа.
– В машину, – устало приказал Питер.
Лед испарился из его жил, оставив опустошенным и усталым.
– В какую?
– Ясно, что не в «порше», малютка, – выдавил он смешок. – Это тачка Гарри, она чересчур привлекла бы внимание. И кроме того, там труп на заднем сиденье.
Она истощила силы, как, впрочем, и он. Но ничего не сказала, обошла седан без опознавательных знаков со стороны пассажирского сиденья и села. К тому времени, когда Питер присоединился к ней, Женевьева уже успела пристегнуть ремень безопасности, и почему–то от этого захотелось смеяться.
– Если еще раз нарушишь приказ, я сам тебя прикончу, – пообещал Питер, заводя мотор.
Она не проронила ни слова. Просто отвернулась от него, уставившись в окно, пока он выбирался из подземного гаража, в котором сейчас находились «порше» и два трупа.
« Если еще раз нарушишь приказ, я сам тебя прикончу», – сказал он, и Женевьева не произнесла ни слова. Столько угроз, столько смертей – у нее притупились чувства, она устала, и сил сражаться не было. Пока машина ехала вверх, фары освещали темную пещеру, и у Женевьевы появилось глупая фантазия, что Питер вытаскивает ее из ада. Не считая того, что сам был дьяволом во плоти, и куда бы ни увозил ее, то место точно так же будет полно смертью.
– Я хочу обратно в Америку, – обретя голос, сказала Женевьев.
Она не смотрела на него и смотреть не будет. На руки, которые ее касались. На руки, которые убивали ради нее.
Его саркастический смех ничуть не улучшил ее нервозное настроение.
– О, неужели?
– Мне плевать, безопасно ли в этом болоте страны третьего мира, я хочу домой. Если не Нью–Йорк, то по крайней мере в Штаты.
Она краем глаза увидела, что он вытащил что–то похожее на крутой «Блэкберри» из кармана и нажал несколько кнопок. И мгновением позже перед ними открылась дверь в скале.
– Как насчет Калифорнии? – спросил Питер, закрывая за ними дверь.
Женевьева моментально замолчала, чувствуя себя глупой и сбитой с толку.
– Где мы?
– В окрестностях Санта–Барбары. А где мы, по–твоему? Что там сказала… какое–то болото третьего мира? Разве не туда ты с самого начала собиралась поехать? Через неделю я могу отправить тебя туда на корабле, и у тебя будет возможность барахтаться в грязи сколько душе угодно.
– А чем будет отличаться следующая неделя? – спросила она.
– Конец апреля. Гарри Ван Дорн умрет, а ты больше никогда не увидишь мою физиономию.
– Одни обещания, – прошептала она, откинув голову на сиденье. В первый раз Женевьева повернулась, посмотрела на него и чуть не прыснула. Он выглядел как нормальный американец из среднего класса, который вел консервативный седан по запруженным транспортом калифорнийским магистралям. Не считая того, что только что прикончил двоих. И его левое плечо истекало кровью.
Изобел Ламберт придется собраться и обратиться за помощью, куда она не предвидела. И это раздражало. Она всегда верила в данные обещания, и раз уж кто–то ушел из Комитета, то этот кто–то совершенно свободен, пока выказывает обычную осторожность.
Но и времена сейчас необычные. Все ее люди брошены на то, чтобы сорвать «Правило Семерки», и у них выходит время. В результате кропотливой работы сложились еще две части – Ван Дорн уподобился неонацистам и собирался устроить беспорядки на мемориале в Освенциме. И еще считал, что ему сойдет с рук, если он сможет взорвать здание Парламента Великобритании, несмотря на бдительность британских служб безопасности. Он переоценил свои способности в одном – хотя стопроцентная безопасность почти невозможна, он не сообразил, что Комитет специализируется на невозможном. Они вычислили выбранных Ван Дорном террористов–смертников случайными вариациями, и транспортные рабочие весьма любезно решили объявить забастовку на девятнадцатое и двадцатое апреля, а это значит, что никто не доберется до работы. Проблема решилась.
Но все еще остается Питер Йенсен, застрявший в центре Америки с партнершей, которую можно назвать не иначе, как занозой в заднице, и нет способа использовать агентурные ресурсы, чтобы вытащить его.
У мадам Ламберт есть только один человек, к кому она может обратиться. Возможно, он поможет не ради нее, а ради Питера. Хотя наверно полезет в драку, откажется ей помогать, но она знала, что в конечном итоге сделает то, что необходимо. Как всегда. Они спасали друг другу жизни бессчетное число раз. Настало время Бастьену Туссену сделать это снова.
Глава 17
– Я есть хочу, – сказала Женевьева.
– Рад слышать, что сцены насилия не испортили тебе аппетит.
Ей хотелось стукнуть противного сукиного сына, но силы истощились. В желудке сосало, Женевьеву трясло и шатало от слабости, и до такой степени хотелось есть, что ее так и тянуло вонзить зубы в ногу Питера. Она не собиралась упоминать его плечо. Хотя ее и заботило, что он мог истечь кровью до смерти, и им светило нырнуть с магистрали и врезаться в какой–нибудь прицеп, и тогда ей уже никогда не придется беспокоиться о том, как бы утолить голод.
– Он задел тебя, – неохотно сказала Женевьева.
– Спасибо, что заметила. Не беспокойся, задел поверхностно. Болит чертовски, но кровь идти уже перестала. Мне просто нужна первая помощь.
– От меня не жди. Мне все равно. Просто хочу убедиться, что ты еще можешь вести машину.
Он улыбался, мерзкий ублюдок, и Женевьева вспомнила, какой у него выразительный рот. Она отвернулась и закрыла глаза. Середина ночи, и повсюду люди. Вокруг яркие огни тысяч машин. Шум и цвета автострады обрушились на ее истерзанные чувства, и в глубине души ей хотелось снова заползти в темную дыру и спрятаться.
– Что ты хочешь поесть?
– Чизбургер, – мечтательно ответила она. – Самый огромный жирный чизбургер в мире с жареной картошкой и диет–колой.
– Никакого «Таба»?
– Наверно, в данный момент это не в твоей власти, – сказала Женевьева. – На крайний случай диет–кола.
Не успели слова вылететь изо рта, как Питер резко пересек четыре полосы автострады и добрался до съезда с дороги, визжа шинами и вызывая гудки автомобилей. К тому времени, когда они, обойдясь без жертв, покинули магистраль, и дыхание снова вернулось, Женевьева воззрилась на лихача.
– Ты что, смерти нашей хочешь? – возмутилась она.