тута красной профессуры. В Ленинграде он оказался в нужное время. Массовые аресты 1937–1938 годов расчистили место для коренной ротации руководящих кадров. Уцелевшим работникам быстрое продвижение по служебной лестнице обеспечивалось почти автоматически. Крутиков стал одним из «выдвиженцев террора». В 1938 году он был назначен заведующим отделом пропаганды и агитации одного из райкомов партии в Ленинграде. В том же году переведен в ЦК ВКП(б) на должность инструктора, а затем на должность заместителя наркома в Наркомат внешней торговли СССР, изрядно обезлюдивший в результате репрессий[230]. Хотя мы не располагаем точными доказательствами, можно предположить, что выдвижению Крутикова способствовало его несомненное знакомство со Ждановым, набиравшим силу в Москве. Резкое ухудшение состояния здоровья Жданова совпало с новым выдвижением Крутикова. Проработав десять лет в должности заместителя наркома (министра) внешней торговли, Крутиков попал в особую милость у Сталина. 9 июля 1948 года Сталин подписал постановление Политбюро о назначении Крутикова заместителем председателя Совета министров СССР и председателем Бюро по торговле и легкой промышленности при Совете министров. А. Н. Косыгину, ранее возглавлявшему это Бюро, было предложено сосредоточиться на работе министра финансов СССР[231].
Об обстоятельствах выдвижения Крутикова писал в своих мемуарах А. И. Микоян, занимавший в 1948 году пост министра внешней торговли. Микоян утверждал, что в 1947 году в разговорах со Сталиным он положительно оценивал своих заместителей по Министерству внешней торговли, в том числе Крутикова. «Через год Сталин неожиданно предложил Крутикова на должность заместителя председателя Совета министров СССР с возложением на него обязанностей, связанных с внутренней торговлей. Я резко возражал, убеждая Сталина, что он не готов для такой ответственной должности, что для этого надо ему еще поработать министром, но даже министром внешней торговли он сегодня не может еще стать, но через год это может быть реально […] Сталин со свойственным ему упрямством, несмотря на мои возражения, в июле 1948 года все же провел назначение Крутикова, даже не побеседовав с ним»[232]. Микоян объяснял это решение капризностью и упрямством Сталина. Однако это слишком простая трактовка сталинских расчетов. Через год уже сам Микоян будет заменен на посту министра внешней торговли другим своим заместителем М. А. Меньшиковым. Выдвижения Крутикова и Меньшикова были звеньями одной цепи. Сталин постепенно готовил замену или, по крайней мере, кадровый противовес старым членам Политбюро.
Составной частью этих манипуляций было продолжавшееся давление Сталина на своих соратников. Одним из объектов сталинского недовольства был прощенный Г. М. Маленков. Характерный эпизод произошел через два месяца после возвращения Маленкова на пост секретаря ЦК. В сентябре 1948 года на борту теплохода «Победа», прибывшего из США с армянскими репатриантами, произошел пожар. По версии МГБ, которую Маленков доложил Сталину, находившемуся в отпуске на юге, американцы подсыпали горючее вещество на пароход еще в Нью-Йорке. Сталин в ответной телеграмме сделал выговор Маленкову и потребовал искать среди репатриантов, плывших на пароходе, американских шпионов, главная цель которых — «поджечь [советские] нефтяные промыслы»[233]. Маленков, как обычно, был абсолютно послушен и оперативен. 13 сентября 1948 года он послал Сталину сообщение: «Вашу телеграмму о теплоходе “Победа” получил. Несомненно, Вы правы, что среди армянских переселенцев есть американские разведчики, которые произвели диверсию […] Сегодня же вместе со всеми друзьями примем меры и решение в полном соответствии с Вашими предложениями.
О принятых мерах незамедлительно доложим»[234]. Уже на следующий день Маленков докладывал об отправке в Баку заместителя министра госбезопасности Н. Н. Селивановского во главе группы из восьми ответственных сотрудников этого министерства, а также еще одной группы МГБ в Ереван. Оперативно принятым постановлением Совета министров СССР от 14 сентября была полностью и немедленно отменена репатриация в СССР зарубежных армян и воспрещен прием армянских переселенцев в Армению, откуда бы они не направлялись[235].
Этот эпизод демонстрировал многие существенные черты как характера самого Сталина, так и его взаимоотношений с соратниками. Как обычно, именно Сталин был инициатором наиболее жесткой реакции на события. По его приказу рядовая авария была объявлена диверсией и повлекла за собой репрессии. Маленков, как до этого много раз и он сам, и другие члены Политбюро, покорно принял очередной непрогнозируемый выговор. Сталин вновь напомнил соратникам о своих неограниченных правах и решающем слове. Непредсказуемость сталинских интервенций и требований держали членов Политбюро в необходимом состоянии напряжения и незащищенности.
Подобные атаки были особенно чувствительны в периоды интенсивных перестановок в высших эшелонах власти. Нестабильность ситуации, вызванная нарушением прежнего баланса сил в связи со смертью Жданова, заставляла конкурентов в Политбюро действовать более активно и напористо. Развитие событий в 1949 году позволяет предполагать, что основная борьба развертывалась между двумя группами среднего поколения сталинских соратников. Главной силой первой из этих групп был, скорее всего, Н. А. Вознесенский, к которому тяготели А. А. Кузнецов, А. Н. Косыгин. Именно эта тройка в будущем в той или иной степени пострадала в результате так называемого «ленинградского дела». Вознесенский, Кузнецов и Косыгин были связаны общностью ленинградского политического происхождения — они делали карьеру и работали в Ленинграде в 1930-е годы под руководством Жданова. Кузнецов и Косыгин также были связаны родственными отношениями через жен[236]. Кроме того, эти «ленинградские руководители» имели хорошие отношения с некоторыми старыми членами Политбюро. Вознесенский был близок к Молотову[237]. Дочь Кузнецова и сын Микояна готовились к свадьбе и проводили много времени вместе поочередно в домах своих родителей[238].
Другую противоборствующую группу составляли Г. М. Маленков и Л. П. Берия. Они также были связаны совместной работой в конце 1930-х годов и в период войны как члены ГКО. После войны Маленков и Берия, подвергшиеся гонениям со стороны Сталина, взаимодействовали в Совете министров СССР. Сохранив это взаимодействие, Маленков и Берия тесно сотрудничали при организации новых властных структур сразу после смерти Сталина. С Вознесенским у Маленкова и Берии были напряженные отношения, по крайней мере, с предвоенного времени, когда Сталин начал активно выдвигать Вознесенского. Их соперничество усилилось после войны. Как уже говорилось в предыдущем разделе, Сталин в 1946 году вновь выдвинул «ленинградцев» и подверг опале Берию и Маленкова. Это создало почву для усиления соперничества в Политбюро, против чего Сталин совсем не возражал.
Следует подчеркнуть, что документы не подтверждают существование принципиальных, «программных» противоречий между сталинскими соратниками. Они боролись за влияние на Сталина, за его благосклонность и старались скорее очернить друг друга в глазах Сталина, чем отстоять определенные решение или инициативы. В этой борьбе существовали определенные правила. Конкуренты имели право поставлять Сталину компрометирующие материалы друг на друга, но решения об использовании этих материалов, о прощении или наказании, о степени наказания, мог принимать только сам Сталин. Это касалось и содержания компромата. Соратники могли обвинять друг друга в служебных ошибках, превышении полномочий, халатности, недосмотре за подчиненными и т. п. Однако политические оценки, обвинения во «вредительстве», «шпионаже» и т. д. могли исходить только от Сталина. Все эти правила в полной мере проявились в 1949 году, в ходе так называемого «ленинградского дела». Однако хронологически первой акцией, которая свидетельствовала о сталинской решимости подвергнуть систему высшей власти новой реорганизации, был новый раунд атак против Молотова, а также снятие Молотова и Микояна с министерских постов.
Смещение Молотова и Микояна
Регулярные нападки на соратников, как уже говорилось, были обычным методом, при помощи которого Сталин контролировал членов Политбюро. В. М. Молотов в силу причин, о которых уже говорилось в первой главе, был одной из главных мишеней сталинских атак. Поводом для очередного демарша в послевоенные годы стали поправки Молотова к проекту конституции Германии. Получив этот документ в отпуске на юге, Сталин 21 октября 1948 года направил шифротелеграмму на имя Г. М. Маленкова, в которой говорилось, что замечания Молотова «неправильны политически и ухудшают конституцию. Нужно сообщить немцам, что поправки не отражают позицию ЦК ВКП(б), и ЦК ВКП(б) не имеет намерения вносить в конституцию какие-либо изменения, считая немецкий проект конституции правильным»[239]. Эта телеграмма, как указал. Сталин, предназначалась «для друзей» и поэтому была направлена, помимо Маленкова, Молотову, Вознесенскому, Кагановичу и Косыгину (Берия и Микоян, вероятнее всего, находились в отпуске). Несмотря на ограниченность рассылки, фактически сталинские требования означали политическую компрометацию Молотова, как минимум, еще и в глазах немецких лидеров. Эта очередная атака против Молотова в какой-то мере могла быть связана с недовольством Сталина ситуаций в Германии. Однако главной причиной сталинских нападок было, скорее всего, нараставшее напряжение между Сталиным и Молотовым в связи с фабрикацией дела против жены Молотова П. С. Жемчужиной.