Джим быстро схватил футболку. Все вокруг уже начали кашлять. Он сунул футболку в ручки Кейси и, закашлявшись, сказал:
– Вот, прижми к лицу, солнышко. Дыши только через нее!
А потом он словно ослеп. Вонючее облако было таким плотным, что он не видел даже малышку у себя на руках, да и клубов дыма тоже не различал. Когда закрываешь глаза, видишь хотя бы яркие точечки, образующие на внутренней стороне век узоры, но тут чернота была беспросветной.
До трещины во фюзеляже оставалось, наверное, футов двадцать. Сбиться с пути невозможно, проход – единственный путь к спасению.
Джим затаил дыхание. В конце концов, минуту можно продержаться, это не так уж и долго. Вот только он уже успел вдохнуть едкий дым, и горло горело, будто обожженное кислотой. Он закашлялся и снова непроизвольно вдохнул чертов дым.
Еще футов пятнадцать.
Хотелось заорать тем, кто шел впереди: «Шевелитесь уже, мать вашу!»
Джим понимал, что они и без того стараются как можно быстрее выбраться из этого ада, но все равно еле сдерживался, чтобы не закричать. Внутри нарастала ярость, и Джим понял, что он на грани истерики.
Под ноги попали какие-то шарики, Джим покачнулся, но сумел сохранить равновесие.
Кейси давилась от кашля. Джим не мог этого слышать, но он чувствовал, как содрогается ее тельце, и понимал, что малышке очень хочется убрать от лица мешающую дышать футболку.
Прошло всего секунд тридцать с того момента, когда Джим взял Кейси на руки, но казалось, он идет по задымленному тоннелю уже целую вечность.
Несмотря на страх и закипавшую в нем злость, Джим все еще мог трезво оценивать ситуацию. Где-то он читал, что при пожаре дым в помещении поднимается к потолку. Если через несколько секунд они не доберутся до спасительной трещины, остаток пути придется ползти, чтобы не отравиться угарным газом.
И тут вдруг его обдало жаром.
Джим живо представил, как шагает в печь, как его кожа мгновенно слезает, а плоть надувается волдырями и дымится. Сердце, которое и так билось о ребра, точно дикий зверь в клетке, загрохотало еще сильнее.
До трещины во фюзеляже всего несколько шагов. Джим открыл глаза – из глаз брызнули слезы. Непроницаемая темнота уступила место клубам дыма с кроваво-красными всполохами, вокруг носились хлопья пепла. Еще секунда, и огонь, выскочив из-за дымовой завесы, обглодает его до костей.
Ну уж нет.
Нечем дышать.
Пламя подступает со всех сторон.
Еще секунда, и ему конец. Расплавится, как свечка.
В откровении, сотканном страхом, а не высшей силой, Джим ясно видел, как все будет: он упадет на колени с маленькой девочкой на руках, он сдастся и оба сгинут в адском пламени…
В лицо вдруг ударил ветер, и завеса черного дыма ушла влево.
Дневной свет. Серый и холодный. Так не похожий на пламя горящего топлива.
При мысли, что они с малышкой сгорят в двух шагах от спасения, Джим рванулся вперед, в этот серый холодный свет. Естественно, трапа не было, внизу его ждала голая земля, но, по счастью, поле только недавно перепахали под мульчу. Он чуть не задохнулся, ударившись спиной о землю, зато кости не переломал.
Джим крепко прижимал к себе Кейси и, пытаясь восстановить дыхание, пару секунд ловил ртом воздух. Потом, не отпуская девочку, перевернулся, встал и на нетвердых ногах пошел подальше от горящего, изрыгающего жар лайнера.
Пассажиры, которым удалось выбраться из этого ада, вели себя по-разному. Одни бежали от «ДиСи-10», точно он был начинен динамитом и в любую секунду мог взорваться и стереть с лица земли половину Айовы. Другие в шоке бродили по полю. Третьи лежали на земле, не в силах сделать больше ни шагу, среди них были раненые и, возможно, мертвые.
Вдыхая благословенный свежий воздух и сплевывая черную слюну, Джим оглядывался по сторонам в поисках Кристины Дубровик. Он несколько раз выкрикнул ее имя, но женщины нигде не было видно. Джим забеспокоился, не осталась ли она в горящем лайнере. И пока шел по проходу, не переступил ли он не только через чемоданы и сумки, но и через ее тело.
Кейси убрала от лица футболку и, словно прочитав мысли Джима, стала звать маму. Судя по ее жалобному тоненькому голосу, она боялась, что случилось худшее.
Охватившая Джима безумная радость спасения уступила место ужасу. Он, казалось, превратился в узкий стакан, в котором позвякивают кубики льда. Ни лучи августовского солнца Айовы, ни жар горящего лайнера не могли его согреть, он будто оказался посреди арктической пустыни.
– Стив!
Джим не отреагировал на чужое имя.
– Стив?
И тут он вспомнил, что представился Стивом Харкменом (весьма вероятно, и она, и ее муж, и настоящий Стив Харкмен будут до конца своих дней ломать головы над этой загадкой). Джим оглянулся на голос и увидел Кристину. Она, вся в маслянистой саже, босиком шагала по перепаханному полю, вытянув вперед руки.
Джим передал ей Кейси.
Мама с дочкой крепко обнялись.
Кристин посмотрела на Джима через плечо дочери. По ее щекам текли слезы.
– Спасибо вам, спасибо, вы нас вывели. Господи, Стив, даже не представляю, чем мне вас отблагодарить.
Благодарности Джиму были не нужны. Ему была нужна Холли Торн, живая и невредимая.
– Вы видели Холли? – с тревогой в голосе спросил он.
– Да, она услышала, как ребенок зовет на помощь, и подумала, вдруг это Кейси.
Кристину трясло, она будто все еще не могла поверить, что худшее позади. Будто ждала, что земля вот-вот разверзнется, изрыгая потоки лавы, и начнется очередной кошмар.
– Не понимаю, как мы разминулись. Мы ведь шли друг за другом, а потом оказалось, что вас с Кейси рядом нет…
– Холли, – нетерпеливо перебил ее Джим. – Куда она пошла?
– Она хотела вернуться за Кейси, а потом поняла, что ребенок плачет в первом классе. – Кристина протянула Джиму сумочку Холли и затараторила: – Вот, она захватила свою сумочку, думаю, сама не знала, что делает. Отдала ее мне и пошла назад. Она знала, что это не может быть Кейси, но все равно вернулась.
Кристина показала в сторону самолета, и Джим только теперь увидел, что носовая часть целиком оторвалась от фюзеляжа и лежит в двухстах футах от основного корпуса. Пожар там бушевал не так сильно, но нос был искорежен сильнее, чем хвост.
Джим обмер при мысли, что Холли успела вернуться в смятую секцию первого класса.
Кабина пилотов и вся носовая часть высились над бескрайним полем Айовы, точно исполинское надгробие. Странное, будто из других миров, жуткое зрелище.
Джим бросился к носовой части, неумолчно выкрикивая имя Холли.
Холли не могла поверить, что растерзанный носовой отсек «ДиСи-10» еще совсем недавно был частью современного пассажирского лайнера, на котором она вылетела из Лос-Анджелеса пару часов назад. Сейчас он скорее походил на творение безумного скульптора, который воплотил свою фантазию о лайнере, собрав в кучу и сварив между собой обломки настоящего самолета, сковородки, формы для выпечки, мусорные контейнеры, старые водопроводные трубы, решетки радиаторов, пучки голых проводов и секции кованой ограды. Заклепки повыскакивали, иллюминаторы потрескались, вырванные с корнем сиденья напоминали груды не раскупленных на аукционе кресел, сваленных в сарае. Обшивка и все металлические детали были погнуты и перекручены, а местами и раскрошены, как кристалл под ударом тяжеленного молотка. Панели внутренней отделки вогнулись внутрь, из стен салона торчали металлические балки, пол пошел волнами. Внутренности носовой части «ДиСи-10» были похожи на кладбище старых машин, по которому прошелся торнадо.
Холли двигалась на голос испуганного ребенка. Выпрямиться в полный рост было нереально, приходилось ползти на карачках, отпихивать, если хватало сил, с пути препятствия, протискиваться между или пролезать под ними. Ровные ряды кресел превратились в настоящий лабиринт.
Холли вздрогнула, увидев, что справа возле переборки, которая отделяла салон от кабины пилотов, вспыхивают и пляшут желто-красные языки пламени. Этот пожар не шел ни в какое сравнение с тем, что бушевал в хвостовой части лайнера. Конечно, огонь и здесь может вдруг разгореться и начать пожирать все на своем пути, но пока, судя по всему, ему еще не попались горючие материалы, да и кислорода было мало.
Вокруг вились серые струйки дыма, но они скорее раздражали, чем пугали. Дышать можно, Холли даже почти не кашляла.
По-настоящему пугали трупы. Если бы Джим Айронхарт не вмешался, жертв наверняка было бы куда больше, но в салоне первого класса все равно погибли люди. Одного мужчину пригвоздило к креслу дюймовой металлической трубой. Она вошла ему в горло, и он остался сидеть с широко открытыми удивленными глазами. Рядом на боку лежало вырванное из пола кресло, женщина в нем не успела отстегнуть ремень безопасности, ее голова была наполовину оторвана. Почти все ряды кресел, с корнем вырванные из пола, наехали или навалились друг на друга. В страшной мешанине раненых и мертвых различить, кто из пассажиров жив, можно было, только двигаясь на стоны.
Холли приказала себе не бояться. Она сознавала, что все вокруг залито кровью, но старалась ее не видеть. Она отводила глаза от изувеченных тел и отказывалась признавать реальность этого кошмара. Для нее окружающие трупы превратились в абстрактные цветные объекты, которые нарисовал на холсте какой-нибудь подражающий Пикассо кубист. Позволь себе Холли думать о том, что видит, она бы уползла прочь или свернулась калачиком и давилась бы от ужаса слезами.
Холли насчитала минимум шесть пассажиров, которые нуждались в экстренной помощи, но все они были либо слишком крупными для нее, либо чем-то придавлены. Кроме того, она слышала плач ребенка, а инстинкт подсказывал, что детей нужно спасать первыми.
Издалека донесся вой сирен. Холли не остановилась. Она знала, что к месту катастрофы едут профессиональные спасатели, но не могла вернуться и просто ждать, пока те сделают свою работу. Минута промедления могла стоить ребенку жизни.