– Ха. Ха. Ха. Хочешь все испортить – валяй. У тебя все равно не получится. Я сказала, что для меня твоя скромность, как глоток свежего воздуха. А ты ответил – и вы для меня, мисс Торн. Даже сейчас, как вспомнила, сердце сильнее забилось. О, ты знал, что делаешь, чертов сердцеед. Назвал имя, сказал, где живешь, смотрел этими своими дьявольскими глазами, делал невинное лицо, а потом – бах! И вы для меня, мисс Торн. И ушел в закат, как какой-то Хамфри Богарт.
– Думаю, тебе лучше больше не пить.
– Да что ты! А я думаю, что буду сидеть тут всю ночь и пить одну за одной.
Джим вздохнул:
– Тогда придется и мне еще выпить.
Джим взял пиво из холодильника и снова сел напротив Холли.
Холли решила, что набирает очки.
Или он что-то задумал. Может, это какой-то трюк с пивом? Он умный, этого не отнять. Может, хочет напоить ее до бесчувствия? Тут-то он и проиграет. Она и так скоро свалится под стол!
– Ты хотел, чтобы я тебя нашла.
Джим промолчал.
– А знаешь почему?
Молчание.
– Ты хотел, чтобы я тебя нашла, потому что я правда для тебя глоток свежего воздуха, а ты – самый одинокий, самый несчастный парень отсюда и до Миссури.
Джим молчал. В этом он был хорош, лучше всех в мире умел промолчать в нужный момент.
– Ты меня бесишь! Так бы и врезала.
Джим молчал.
Уверенность, прибывавшая вместе с пивом, начала улетучиваться. Холли почувствовала, что снова теряет очки. Пару раундов она точно выигрывала, но теперь он снова добивал ее своим молчанием.
– И почему в голове постоянно вертятся эти боксерские словечки? – спросила она Джима. – Я ведь ненавижу бокс.
Джим отхлебнул пива и кивнул на бутылку, которую Холли опустошила лишь на треть.
– Ты действительно хочешь его допить?
– Да, черт побери!
Холли чувствовала, что захмелела, но не настолько, чтобы пропустить момент для решающего удара.
– Если не расскажешь мне про то место, буду сидеть тут и пить, пока не превращусь в жирную грязную старую алкоголичку. И умру здесь в восемьдесят два года, отрастив себе печень размером с Вермонт.
– Место? – переспросил Джим как будто даже растерянно. – О каком месте ты говоришь?
Вот оно. Решающие слова Холли решила произнести тихим, но отчетливым шепотом:
– О ветряной мельнице.
Джим не упал со стула, у него из глаз не посыпались искры, но Холли видела, что он потрясен.
– Ты была на ветряной мельнице? – спросил он.
– Нет. Хочешь сказать, что она существует?
– Если ты не в курсе, то как вообще о ней узнала?
– Из снов. Она мне снится. Уже три ночи подряд.
Джим побледнел. Верхний свет был выключен. Они сидели в полумраке, слабый свет просачивался только от лампочек в вытяжке и над раковиной, а также от настольной лампы в гостиной, но Холли все равно заметила, как он побледнел. Его лицо зависло над столом, словно гигантский белый мотылек с узором в виде человеческих черт.
Необычайные яркость и достоверность кошмара и тот факт, что он преследовал ее и после пробуждения в мотеле, – все это подталкивало Холли к мысли, что сон имеет некое отношение к Джиму Айронхарту. Два паранормальных явления за столь короткий срок определенно связаны. Но Холли все равно испытала облегчение, когда реакция Джима подтвердила ее подозрения.
– Стены из известняка, – описывала она. – Дощатый пол. Тяжелая, окованная железом деревянная дверь. Дверь выходит на лестницу из белого камня. Желтая свеча на синем блюдце.
– Она уже много лет мне снится, – тихо сказал Джим. – Раньше снилась раз-два в месяц. Чаще никогда. А сейчас снится три ночи подряд. Но как два человека могут видеть один и тот же сон?
– А где эта настоящая мельница?
– На ферме родителей моего отца. К северу от Санта-Барбары. В долине Санта-Йнез.
– С тобой на этой мельнице случилось что-то страшное? Или с кем-то еще?
– Нет, ничего подобного, – покачал головой Джим. – Я любил это место. Эта мельница… Она была моим убежищем.
– Тогда почему ты побледнел, когда я о ней сказала?
– Побледнел?
– Как кошка-альбинос, которая гналась за мышкой и, свернув за угол, налетела на добермана. Да, именно так.
– Ну, сны с мельницей всегда меня пугают…
– Охотно верю. Но если мельница была для тебя хорошим местом, как ты говоришь, убежищем, тогда почему она появляется в кошмарах?
– Я не знаю.
– Снова-здорово!
– Я правда не знаю, – стоял на своем Джим. – Почему она тебе снится, если ты там никогда не бывала?
Холли отпила еще пива, отчего в голове не прояснилось.
– Может, ты как-то транслируешь мне свои сны? Устанавливаешь между нами что-то типа связи и притягиваешь меня к себе?
– С чего мне тебя к себе притягивать?
– Вот спасибо!
– В любом случае я тебе уже говорил, что я не экстрасенс, у меня нет никаких сверхспособностей.
– Тогда это все твоя высшая сила, – сказала Холли. – Она посылает мне такие же сны, потому что хочет нас свести.
Джим провел ладонью по лицу.
– Все, с меня хватит, я слишком устал.
– И я. Но сейчас всего полдесятого, а нам еще о многом надо поговорить.
– Прошлой ночью я спал не больше часа, – сказал Джим.
Вид у него и правда был изможденный. Да, побрившись и приняв душ, Джим стал выглядеть более презентабельно, но круги под глазами потемнели еще сильнее, а с тех пор, как он услышал о мельнице, нормальный цвет лица к нему так и не вернулся.
– Давай продолжим разговор утром, – предложил Джим.
– Не пойдет, – нахмурилась Холли. – Утром я вернусь, а ты меня не впустишь.
– Впущу.
– Это ты сейчас так говоришь.
– Если тебе снится такой же сон, значит ты как-то со всем этим связана, нравится мне это или нет.
В его голосе снова зазвучали ледяные нотки, и Холли поняла, что «нравится мне это или нет» означает «даже если мне это совсем не нравится».
Джим был одиночкой, и, возможно, от рождения. Виола Морено, которая, очевидно, любила его, как сына, говорила, что студенты и коллеги относились к нему с большой симпатией, но поселившаяся в его душе неизбывная печаль не давала ему сблизиться с людьми. А оставив школу, Джим практически перестал общаться как с Виолой, так и с другими знакомыми. Да, его явно потрясло, что они видят практически один и тот же сон. Джим, в принципе, согласился, что Холли была для него глотком свежего воздуха, она ему даже в какой-то степени нравилась, но он не хотел, чтобы она нарушала его одиночество.
– Нет, я приеду сюда завтра, а тебя и след простыл. И я никогда не узнаю, куда ты подевался. Может, ты сюда больше и не вернешься.
Джим выдохся.
– Тогда ночуй здесь, – сдался он.
– У тебя есть вторая спальня?
– Есть, но второй кровати нет. Можешь лечь на диване в гостиной. Правда, он старый и вряд ли тебе будет удобно.
Холли, прихватив початую бутылку, прошла в общую комнату и попрыгала на продавленном коричневом диване.
– Сойдет.
– Тогда располагайся, – сухо сказал Джим, но Холли почувствовала, что его равнодушие напускное.
– А запасная пижама у тебя найдется?
– О боги!
– Ты уж прости, я свою не захватила.
– Моя тебе будет велика.
– В просторной пижаме всегда уютнее. А еще я бы душ приняла. Весь день на солнце пролежала, вся липкая от крема.
С лицом человека, к которому внезапно ввалился далеко не самый любимый родственник, Джим провел Холли на второй этаж, показал ей ванную комнату для гостей, вручил пижаму и набор полотенец.
– Постарайся не шуметь, – сказал он. – Я планирую уснуть через пять минут.
Утопая в клубах пара, Холли наслаждалась горячим душем и радовалась, что хмель не улетучивается. Прошлой ночью она спала дольше, чем Джим Айронхарт, но все равно за последние несколько дней ни разу толком не выспалась и теперь надеялась, что «Корона» гарантирует ей крепкий сон, пусть даже и на продавленном диване.
В то же время ее беспокоил сумбур в голове. Надо было как-то привести мысли в порядок.
Она собиралась заночевать в доме малознакомого мужчины, который оставался для нее ходячей загадкой. Холли не знала, что у Джима на душе, создавалось впечатление, что его сердце перекачивает не только кровь, но и какие-то темные тайны. Несмотря на холодность, он все равно казался Холли хорошим человеком, и она не чувствовала от него никакой угрозы. С другой стороны, кто не видел репортажией о маньяках, которые убивали своих друзей, родных или коллег, а потом растерянные соседи отзывались о них как об очень милых и добрых парнях?
Что Холли знает о Джиме? Он считает себя аватаром Бога. Но кто мешает ему днем спасать людей, а по ночам истязать котят?
Как бы то ни было, Холли, вытершись пушистым полотенцем, глотнула еще пива и решила, что ради крепкого сна без задних ног стоит рискнуть жизнью и устроиться на старом диване.
Она надела пижаму, закатала штанины и рукава, взяла бутылку, в которой еще оставалась пара глотков пива, тихо открыла дверь ванной и вышла в коридор.
В доме было тихо до жути.
По пути к лестнице она заглянула в открытую дверь хозяйской спальни. К стене по обе стороны кровати были прикручены штативы с лампами. Одна из них отбрасывала янтарный свет на скомканные простыни. Джим лежал на спине, закинув руки за голову.
Холли показалось, что он не спит. Она постояла секунду, потом шагнула в открытую дверь и тихо, на случай если Джим все-таки спит, сказала:
– Спасибо, теперь мне гораздо лучше.
– Рад за тебя.
Холли подошла к кровати достаточно близко, чтобы увидеть его голубые глаза в свете лампы. Простыня прикрывала только ноги, Джим не надел пижамную рубашку, так что Холли отчетливо видела его грудь и не слишком накачанные, но мускулистые руки.
– Я думала, ты уже спишь.
– Хотелось бы, никак не могу мозги отключить.
– Виола Морено говорит, в твоей душе поселилась глубокая печаль, – глядя на него сверху вниз, сказала Холли.
– Хвалю, умеешь собирать информацию.