– Понимаю, малыш, но в нашей ситуации надо было общаться именно так. У Друга, как он себя называет, есть информация, а нам, чтобы разобраться в происходящем, надо вытащить из него эту информацию.
– Я думал об этом больше как о… Не знаю… Как о явлении. Полагаю, явившись Моисею и вручив ему Десять заповедей, Бог просто сказал: вот, держи. А если Моисей и хотел что-то уточнить, то решил не раздражать вопросами парня, мечущего молнии.
– В стене был не Господь Бог, Джим.
– Я знаю. С этой идеей я распрощался. Но это был инопланетный разум настолько выше нас в развитии, что вполне может быть Богом.
– Это не точно, – терпеливо сказала Холли.
– Еще как точно. Представь, сколько тысячелетий развивалась цивилизация, способная путешествовать по галактикам! Господи, да мы обезьяны в сравнении с ними!
– Вот об этом я и говорю. Почему ты считаешь, что этот якобы Друг из другой галактики? Потому что он так сказал. Почему ты думаешь, что на дне пруда лежит его корабль? Потому что он так сказал.
Джим начал немного нервничать.
– Зачем ему врать? Чего он добивается?
– Я не знаю. Но не нужно забывать, что он может нами манипулировать. И когда он вернется, как обещал, я хочу быть готова к встрече. В следующие час-два, сколько бы ни понадобилось времени, мы составим список вопросов. Мы утроим ему дотошный допрос. Нам нужна стратегия, чтобы выжать из него полезную информацию – факты, а не фантазии. Список вопросов – часть этой стратегии.
Джим нахмурился, и Холли, опасаясь, что он ее перебьет, заговорила быстрее:
– Допустим, он не способен врать, допустим, он благородный и непорочный, допустим, все, что он сказал, – святая правда. Но послушай, Джим, это никакое не явление. Друг установил свои правила, заставив тебя купить блокноты и фломастер. Он задал формат «вопрос – ответ». Если бы он не хотел общаться с нами в такой манере, он бы просто попросил тебя заткнуться и начал вещать из неопалимой купины!
Задумчиво покусывая нижнюю губу, Джим во все глаза смотрел на Холли. Он перевел взгляд на стену, в которой совсем недавно плавала светящаяся сущность.
– Ты даже не спросил, почему он отправляет тебя спасать людей и почему именно этих, а не всех подряд.
Джим снова посмотрел на Холли. Он явно удивился, что не задал Другу, в общем-то, самый важный вопрос. При молочно-белом свете газовой лампы его глаза снова стали голубыми, зеленоватый оттенок исчез.
– Хорошо, – кивнул он. – Ты права. Наверное, я плохо соображал от потрясения. Но, Холли, черт возьми, что бы это ни было, оно просто невероятно!
– Да, просто невероятно, – согласилась Холли.
– Сделаем все, как ты хочешь, составим список тщательно продуманных вопросов. А когда он вернется, действовать будешь ты. Ты быстрее и лучше среагируешь, если его ответ потребует уточнений.
– Договорились, – согласилась Холли, обрадовавшись, что ей не пришлось на него давить.
Она была опытным интервьюером, но, кроме того, просто лучше подходила для общения с Другом. У того с Джимом сложились давние отношения, и Друг уже однажды поработал с его памятью, заставив забыть об их встрече двадцатипятилетней давности. Холли с сожалением признала, что Джима не только использовали, но искажали в той или иной степени его восприятие. Друг десятки и даже сотни раз мог копаться в неокрепшем мозгу Джима, когда тот еще только формировался как личность и к тому же был уязвим из-за потери родителей и, следовательно, легче, чем большинство десятилетних мальчиков, поддавался манипуляции.
Холли понимала, что балансирует между трезвой предусмотрительностью и паранойей и, пожалуй, чаще клонится к последней. Но в данных обстоятельствах немного паранойи – то, что доктор прописал.
Однако, когда Джим собрался выйти по нужде, она предпочла спуститься с ним, а не оставаться одной в верхней комнате.
Пока Джим мочился на изгородь кукурузного поля, Холли стояла у «форда» спиной к нему и смотрела на черную гладь пруда.
Снова квакали лягушки и стрекотали цикады. События прошедшего дня выбили Холли из равновесия, и теперь даже эти естественные звуки казались ей зловещими.
Что могут противопоставить неведомой и невероятно могущественной силе неудавшаяся журналистка и бывший учитель? Не лучше ли бежать с этой фермы? А позволят ли им бежать?
Друг ушел, а страх Холли остался и, если уж на то пошло, даже усилился. Ее не покидало ощущение, что над ними подвесили тысячетонный груз, причем груз этот удерживает на волоске некая магическая сила и она постепенно ослабевает, а волосок становится хрупким, точно нить стекловаты.
К полуночи они успели съесть шесть шоколадных пончиков и исписать вопросами семь страниц блокнота. В трудные моменты шоколад придает энергии и успокаивает, но, когда нервы уже расшатаны, от него никакого толку. Тревога Холли стала острой как бритва.
– И на этот раз мы не позволим Другу прятаться за письменными ответами, – говорила Холли, расхаживая по комнате с блокнотом в руке. – Это замедляет общение. Будем настаивать на прямом диалоге.
Джим лежал на спине, положив руки за голову.
– Он не умеет говорить, – сказал он.
– Откуда ты знаешь?
– Предполагаю, в противном случае он бы сразу с нами заговорил.
– Не надо ничего предполагать, – осадила его Холли. – Если он умеет смешивать свои молекулы с известняковой стеной, плавать в камнях – и вообще в чем угодно, как он говорит, – произвольно принимать любую форму, значит он без проблем может сваять себе рот, голосовые связки и говорить, как всякая уважающая себя высшая сила.
– Похоже, ты права, – неохотно согласился Джим.
– Он уже поторопился сказать, что может предстать перед нами в любом виде – мужчины или женщины.
– Да.
– Я даже не прошу его материализоваться. Пусть будет только голос. Тихий такой, бестелесный голос и старое доброе световое шоу.
Прислушиваясь к себе в процессе разговора, Холли поняла, что заводит себя, чтобы к появлению Друга говорить напористо и даже задиристо. К этому приему она прибегала, когда предстояло интервью с человеком, перед которым она преклонялась, или с тем, кто внушал ей страх.
Джим сел.
– Хорошо, он может общаться устно, если захочет. А вдруг не захочет?
– Мы это уже обсуждали. Не будем играть по его правилам.
– Но тогда объясни мне, зачем настраивать его против себя?
– Я не настраиваю его против себя.
– Я считаю, нужно проявить немного уважения.
– Да я его уважаю донельзя!
– Что-то непохоже.
– Уверена, он может в любой момент раздавить нас, как тараканов. Тут хочешь не хочешь зауважаешь.
– Я о другом уважении говорю.
– Другого он пока не заслужил, – сказала Холли и стала ходить не взад-вперед, а вокруг Джима. – Когда он перестанет мной манипулировать, когда перестанет пугать меня и начнет говорить правду, тогда, может быть, я зауважаю его по-другому.
– По-моему, ты просто немного боишься, – заметил Джим.
– Я?
– Ты такая агрессивная.
– Никакая я не агрессивная.
Джим серьезно посмотрел на Холли:
– Похоже на необоснованную враждебность.
– Это называется «конфронтационная стратегия». Интонация и стиль современного репортера. Ты не задаешь своему визави вопросы, призванные разъяснить читателю, что происходит, – ты нападаешь. У тебя есть план и своя версия правды, которую нужно опубликовать вне зависимости от реальной картины. Я никогда не одобряла такой метод и никогда им не пользовалась, поэтому постоянно проигрывала другим репортерам и с публикациями, и с продвижением. Но здесь и сейчас я за атакующий стиль. Только с одной существенной поправкой – я действительно хочу докопаться до правды, а не слепить ее из того, что дают. И я намерена вытрясти реальные факты из нашего инопланетного друга.
– Может, он больше и не придет.
– Сказал, что придет.
– Зачем, если ты намерена так себя вести? – покачал головой Джим.
– Хочешь сказать, что он меня испугается? Тоже мне высшая сила!
Зазвенели колокольчики. Холли подскочила на месте.
– Спокойно, – сказал Джим, вставая.
Колокольчики умолкли, снова зазвенели и снова умолкли. После третьей трели в стене в одном месте появилось тусклое красное пятно. Оно становилось все ярче и увеличивалось в размерах, а потом внезапно взорвалось, и Джим с Холли будто оказались на шоу фейерверков. Когда колокольчики перестали звенеть, искры слились в уже знакомые пульсирующие, постоянно меняющие форму пятна.
– Очень эффектно, – похвалила Холли.
Пока свечение становилось из красного оранжевым, а потом янтарным, Холли завладела инициативой.
– Мы просим тебя отказаться от утомительной писанины и говорить с нами напрямую.
Друг не отвечал.
– Ты будешь говорить напрямую?
Нет ответа.
Сверившись с блокнотом, Холли прочитала первый вопрос:
– Ты и есть та высшая сила, которая посылает Джима спасать людей?
Холли ждала.
Тишина.
Она повторила вопрос.
Тишина.
Она упрямо повторила вопрос в третий раз.
Друг так и не заговорил, зато подал голос Джим:
– Холли, посмотри.
Она обернулась и увидела, что Джим листает второй блокнот. Просмотрев страниц десять-двенадцать, он показал его Холли. Света, который лился из стен, было достаточно, чтобы Холли узнала почерк Друга.
Холли взяла блокнот у Джима и прочитала первый ответ на первой странице.
ДА. Я ТА СИЛА.
– Он уже ответил на все заготовленные вопросы, – сказал Джим.
Холли отчаянно швырнула блокнот через всю комнату – тот угодил в окно, но стекло не разбил и упал на пол.
– Холли, нельзя… – заговорил Джим, но она так на него посмотрела, что он осекся.
Движение света в стене ускорилось.
– Бог дал людям Десять заповедей, написанных на скрижалях, но у него хватило вежливости поговорить с Моисеем, – сказала Холли Другу. – Если уж Господь снизошел до разговора с человеком, соизволь и ты.
Холли не беспокоило, как реагирует Джим на ее конфронтационную тактику, – главное, чтобы он ее не перебивал.