Джим и Холли переглянулись. Они явно подумали об одном и том же: Друг не остыл, он снова кичится своей работой на благо человечества и в доказательство скармливает им подробности о спасенных. Вот только невозможно понять, правду он говорит или все выдумывает ради пущей правдоподобности своей легенды. Ясно одно: он очень хочет, чтобы ему поверили. Джим не мог понять, почему для сущности, в сравнении с которой они – серые мышки, так важно их мнение. Но факт оставался фактом, и в этом было их преимущество.
– Двадцатое августа. Пустыня Мохаве, Невада. Лиза и Сузи Явольски. Лиза окружит свою дочь любовью и заботой, Сузи пройдет реабилитацию и оправится от психологической травмы после убийства отца. Она вырастет и станет величайшим государственным деятелем в мировой истории на ниве просвещения и благотворительности. Двадцать третье августа. Бостон, Массачусетс. Николас О’Коннер, спасен от гибели при взрыве подземного трансформатора. Он станет священником и посвятит свою жизнь заботе о нищих из индийских трущоб…
Друг, будто ребенок, получивший замечание, старался выражаться о своей деятельность несколько скромнее, чем раньше. Маленький Баркитт станет не спасителем мира, а просто очень хорошим фельдшером. Николас О’Коннер уйдет от мира и будет жить среди нищих. Но другие оставались великими, гениальными и талантливыми, как боги. Видимо, Друг осознал, что ради правдоподобия надо снизить концентрацию величия, но так и не смог заставить себя разбавить его до удобоваримого состояния.
И голос. Друг говорил, а Джим все больше уверялся, что где-то уже слышал его. Нет, не в этой комнате двадцать пять лет назад, этот голос вообще никак не был связан с текущим моментом. Несомненно, голос Друг позаимствовал, потому как в естественном состоянии у него наверняка нет ничего похожего на человеческие связки. Друг имитировал голос, будто пародист в баре, и подражал человеку, которого Джим когда-то знал. Вот только кому?
– Двадцать шестое августа, Дубьюк, Айова. Кристина и Кейси Дубровик. Кристина родит второго ребенка – величайшего генетика следующего столетия. Кейси станет исключительной преподавательницей, она окажет на своих студентов огромное влияние и никогда не совершит ошибку, которая приведет к самоубийству одного из них.
Джима будто кувалдой в грудь ударили. Намеком на случай с Ларри Каконисом Друг буквально плюнул ему в душу, и последняя вера в доброжелательность инопланетного разума испарилась.
– Вот дерьмо! Удар ниже пояса, – воскликнула Холли.
Это было так подло и низко, что Джим почувствовал приступ тошноты – так он хотел верить, что у Друга самые благородные цели и намерения.
По стене закружил искрящийся янтарный свет: Друг явно был крайне доволен произведенным эффектом.
Джима захлестнула волна отчаяния, на секунду он даже подумал, что у этой сущности со дна пруда вообще нет светлой стороны, что она – беспримесное зло. А вдруг люди, которых он успел спасти с пятнадцатого мая, будут служить не на благо человечества, а, наоборот, посвятят себя его уничтожению? Николас О’Коннер станет серийным убийцей. Билли Дженкинс – военным пилотом, который однажды слетит с катушек, обойдет систему безопасности и направит несколько ядерных ракет на какой-нибудь важный густонаселенный район. Сузи Явольски станет не величайшим государственным деятелем, а радикальной активисткой и будет устанавливать бомбы в конференц-залах крупных корпораций и расстреливать из автомата своих оппонентов.
Уже стоя на самом краю пропасти, Джим вспомнил лицо Сузи, такое чистое и невинное. Джим никогда бы не поверил, что она может нести своему окружению что-либо, кроме света. Нет, он творил добро, а значит, и Друг, безумный он или нет, тоже творил добро, хотя и бывал жесток.
– Мы еще не все выяснили, – сказала Холли сущности в стене.
– Спрашивайте, спрашивайте.
Холли сверилась с блокнотом. Джим надеялся, что она помнит о своем обещании не слишком наседать. Он чувствовал, что сейчас Друга крайне легко вывести из равновесия.
– Почему ты выбрал Джима в качестве своего инструмента?
– Он удобный.
– Потому что жил на ферме?
– Да.
– Ты когда-нибудь действовал через кого-то, кроме Джима?
– Нет.
– Ни разу за все десять тысяч лет?
– Это вопрос с подвохом? Хочешь меня подловить? Все еще не веришь, что я говорю правду?
Холли взглянула на Джима – тот отрицательно покачал головой, давая понять, что сейчас не время приводить аргументы и осмотрительность не только не помешает, но в данной ситуации может оказаться их единственной надеждой на спасение.
Он вдруг задался вопросом, способен ли Друг читать его мысли так же легко, как программировать его на определенные действия? Навряд ли. Если бы мог, он бы уже знал, что они считают его сумасшедшим и относятся к нему соответственно. Мало бы им не показалось.
– Извини, – сказала Холли. – Я вовсе не собиралась ловить тебя на слове. Мы просто хотим тебя понять. Мы тобой восхищаемся. Если наши вопросы кажутся обидными, пожалуйста, поверь, мы задеваем тебя не специально, а по незнанию.
Друг молчал.
Теперь свет в стене пульсировал медленнее. Джим понимал, как рискованно объяснять действия иного в человеческих терминах, но чувствовал: перемены в свечении говорят о том, что Друг размышляет. Переваривает вопрос Холли и решает, можно ли ей верить.
Наконец голос зазвучал снова – и теперь намного мягче, чем в начале разговора:
– Задавайте свои вопросы.
Холли в очередной раз сверилась с блокнотом и спросила:
– Ты когда-нибудь освободишь Джима от этой работы?
– А он этого хочет?
Холли посмотрела на Джима.
Учитывая все то, через что ему пришлось пройти за последние месяцы, Джим сам удивился, когда ответил:
– Нет, если буду уверен, что служу добру.
– Так и есть. Почему ты сомневаешься? Впрочем, хочешь верь в мои добрые намерения, хочешь нет, я тебя все равно никогда не отпущу.
Последнее предложение Друг произнес таким зловещим тоном, что Джим снова засомневался, будут ли все спасенные служить на благо человечества.
– Почему ты…
– Есть и другая причина, по которой я выбрал Джима Айронхарта для этой работы, – перебил Друг Холли.
– Какая? – спросил Джим.
– Ты сам ее искал.
– Я?
– Цель.
Джим понял. Страх перед Другом никуда не исчез, но Джима тронуло его участие. Его жизнь была разрушена, а Друг дал ему цель и тем самым спас, так же как Джим спас Билли Дженкинса, Сузи Явольски и всех остальных. Только Джим спасал людей от неминуемой физической смерти, а Друг спас от гибели его душу. Все-таки Друг способен на сочувствие. Джим знал, что заслуживал сострадания, когда после самоубийства Ларри Какониса скатывался в глубокую депрессию. Слова Друга, даже если это была очередная ложь, подействовали на Джима гораздо сильнее, чем он ожидал, – у него даже слезы к глазам подступили.
– Почему ты ждал аж десять тысяч лет, а потом надумал использовать кого-нибудь вроде Джима для улучшения будущего человечества?
– Сначала надо было изучить обстановку, собрать данные, проанализировать, а потом уже решать, насколько оправданным будет мое вмешательство.
– И ты решал десять тысяч лет? Это дольше, чем наша летописная история.
В ответ молчание.
Холли повторила вопрос.
– Я ухожу, – наконец откликнулся Друг.
А потом, словно не хотел, чтобы они сочли сочувствие за слабость, добавил:
– Не пытайтесь уйти, а то умрете.
– Когда ты вернешься? – спросила Холли.
– Не спите.
– Но мы все равно рано или поздно заснем, – сказала Холли, когда янтарный свет начал темнеть и все в комнате окрасилось кроваво-красным.
– Не спите.
– Сейчас два часа ночи, – напомнила Холли.
– Сны – это порталы.
Холли не выдержала:
– Проклятье! Нам теперь до самой смерти не спать?!
Свет в стене исчез.
Друг ушел.
Где-то веселятся и смеются. Где-то слушают музыку и танцуют. Где-то любовники приближаются к экстазу.
Но верхнюю комнату, спроектированную как склад, от пола до потолка заполнили дурные предчувствия.
Беспомощность и невозможность что-либо предпринять выводили Холли из себя. Она всегда была человеком действия, пусть даже ее действия чаще что-то рушили, чем созидали. Если работа не оправдывала надежд, Торн, не раздумывая, увольнялась и двигалась дальше. Когда отношения портились или человек становился неинтересен, она сразу шла на разрыв. Да, она часто бежала от проблем: быть честным и совестливым репортером, когда в журналистике, как и везде, все покупается и продается, не сахар. Бежала от любви, боялась пустить корни, не хотела связывать себя обязательствами. Ну и что, бегство – тоже действие. А теперь она не может даже бежать.
С другой стороны, Друг не давал ей просто бросить сегодняшнюю проблему, так что, можно сказать, оказывал ей услугу.
Некоторое время они с Джимом обсуждали последний визит Друга и вносили поправки в оставшиеся вопросы. Заключительная часть затянувшегося интервью показалась им интересной, в ней содержалась потенциально полезная информация. Именно потенциально полезная, ведь оба чувствовали: все, что говорит им Друг, может оказаться неправдой.
К трем пятнадцати утра они устали стоять и напрочь отсидели задницы. Выбора не было – они расстелили и сдвинули спальники, легли бок о бок и стали смотреть в потолок.
Лампу, чтобы не заснуть, выкрутили на максимальную яркость. Ожидая появления Друга, они болтали о всякой ерунде, просто чтобы чем-то занять мозги, – трудно уснуть на полуслове. И потом, если один начнет засыпать, второй сразу поймет, почему нет ответа. И еще они держались за руки по той же логике, что и с разговорами: если рука вдруг станет вялой, значит пора тормошить.
Холли была уверена, что без труда продержится всю ночь. В университете перед экзаменами и перед защитой диплома она легко обходилась без сна до полутора суток. А в первые годы репортерства, когда еще верила, что журналистика – дело всей ее жизни, ночи напролет шлифовала свои материалы: перепроверяла информацию, по несколько раз прослушивала запись интервью и редактировала как умалишенная. Да и в последнее время она порой не смыкала глаз до утра, – правда, виной тому была банальная бессонница. И вообще по натуре она сова.