– В школе как дела?
– А при чем здесь школа? – возмутилась Яна. – Меня здесь давят! Я даже из дома выйти не могу! Даже сейчас… Если Жуков узнает, знаешь, что будет?
– Ну хоть кто-то держит в ежовых рукавицах, – тихо сказал Севастьян.
– Что?! – психанула Яна. – Я ему душу открыла… Да пошел ты!
Она выскочила за дверь, Севастьян опустился на диван. Слишком жесткий и ровный, больше на мягкую скамью со спинкой похож, но спать будет хорошо. Только зачем ему все это? Правильно сказал Милованов, Харитонову сейчас не до него и тем более не до Ирины с ее дочерью. А он взял да и приперся…
Севастьян задумался. Харитонову не до Ирины, это верно, но Милованов-то уже просчитал возможный сценарий. Вник в суть вопроса, понял, что Ирине угрожает такая же опасность, как Татьяне, приехал сюда. Ему-то проще, он имел доступ к личному делу Севастьяна, мог навести справки о его бывшей семье. И заехал он по пути, детей к бабушке на лето вез. С ним понятно. Но и Харитонов, если у него мания мщения, рано или поздно будет здесь. А вдруг уже сегодня? Возможно, он уже знает о прошлом Севастьяна, и адрес в Загоровске ему известен.
Яна ушла, скрылась в доме, но вскоре появилась Ирина, в одной руке бутылка виски, в другой – коньяк.
– Проверяешь? – спросил он, косо глядя на нее.
– Да нет, просто бар нужно пополнить.
Она открыла створки барного шкафа, а там действительно арсенал «тяжелой артиллерии»: и коньяк, и виски, и дорогая водка, всего бутылок семь-восемь. Не так уж и мало, чтобы пополнять запас. Все-таки проверяла его Ирина. Чтобы в случае прокола выставить его за дверь. А Севастьян уже и не против, чужой он здесь, выкуривать его отсюда будут, а раз так, то нет смысла упираться.
– Может, и мяса пожарим? – с усмешкой спросил он, кивком указав на камин.
– Жуков вернется – пожарит!
Ирина стояла спиной к нему, ласкающими движениями рук выравнивала бутылки в баре. Волосы у нее густые, пышные, когда-то они закрывали спину ниже талии, а сейчас только до лопаток. А талия открыта для взгляда. Не тонкая талия, далеко не девичья, но изгибы очень даже угадываются. Даже мышцы спины под тонкой шерстью платья призывно поигрывают. Спина у Ирины красивая, Севастьяну нравилось смотреть на нее во время секса, смотреть, как переливаются в движении возбуждающие неровности. И сейчас нравилось смотреть, а возбуждала Ирина в высшей степени крепко.
– Ты работаешь?
– Да, на комбинате, в бухгалтерии. А что?
– Отпуск взять можешь?
– С тобой здесь сидеть?
В руках у Ирины вдруг появилась тряпка, она принялась протирать бокалы. За ними она тянулась к верхней полке, при этом приподнимаясь на носочках, спина под платьем напрягалась, генерируя сексуальные волны усиленной мощности.
– А как я тебя на комбинате смогу охранять?
– Не надо меня охранять.
– А что надо?
– Не знаю… Как-то странно все… Не было, не было, и вдруг здравствуйте, я ваша… охрана!
– Не только я к решению тебя охранять пришел, но и следователь.
– Этот, что ли?
– Милованов.
– Гладкий он какой-то… Такой гладкий, что аж сколький…
– Не знаю, болеет за свое дело, Харитонова очень хочет взять. Но лишние жертвы ему не нужны, поэтому тебя предупредил.
– Проездом.
– А ты бы хотела, чтобы он туда-сюда к тебе съездил?
– Кого этот Харитонов убил?
– Да тут запутанно… Канарееву изнасиловали и задушили, Дробнякову хотели изнасиловать, не получилось. Но задушили. Чередникову пытались, но не изнасиловали и задушили… Казалось бы, один почерк, просто преступник потерял над собой контроль, не успевает изнасиловать… Но Канарееву Харитонов убить не мог, он в это время сидел… Кто же тогда убил Канарееву?
Убить Лизу мог Долгов, но какое отношение к нему имел Харитонов? Или освободившийся уголовник просто вернулся к истокам и взялся за старое? Канареева – дело рук одного, Дробнякова и Чередникова – другого. Убийцы никак не связаны между собой, возможно такое? Конечно, да… А если Канареева, Дробнякова и Чередникова стали жертвами одного человека, вернее, нелюдя? Если да, то это не Харитонов? Тогда кто?.. Или отсчет действиям маньяка нужно давать, начиная с Дробняковой?..
– Эй!
Кто-то тронул Севастьяна за плечо, он вздрогнул, очнулся от мыслей и понял, что Ирина стоит вплотную к нему. Животик у нее, эластичное платье обтягивало также излишки на боках, бедра полноватые, но все равно волна возбуждения захлестнула его до самой макушки. Он не удержался, руками взял ее за талию, как в танце на приличном расстоянии, Ирина даже не шелохнулась. Но голос подала:
– Эй, Крюков, ты что себе надумал?
– Извини, задумался.
– Задумался?
– В прошлое провалился. И сразу в настоящее. Как будто мы и не расставались.
– Но мы расставались! – Она убрала его руки со своей талии, отошла на безопасное расстояние.
– И как тебе здесь живется?
– У нас все есть!
Ирина улыбнулась как женщина, действительно довольная своей жизнью, но при этом отвела взгляд в сторону. Или кривила душой, или боялась, что появится муж и задаст ей трепку.
– Но все равно что-то не так. – Севастьян внимательно смотрел на нее.
– Да нет, нормально.
– А с кем он там сейчас на море? – усмехнулся он.
– А вот это не твое дело! – Ирина резко глянула на него.
– Может, позвонишь ему, пусть приезжает! – немного подумав, сказал Крюков. – Мужик он крутой, ружье должно быть.
– Карабин.
– Вот сам тебя пусть и охраняет. А я, в общем-то, предупредить приезжал.
Севастьян смотрел на полку бара, сколько же там всего. Вернуться в город, купить бутылку водки, а лучше виски, закрыться дома, чтобы никто не видел момент падения. И падать, падать…
– Давай без истерик! – отрезала Ирина.
Она ушла, но тут же появилась Яна, в мешковатом спортивном костюме, призванном погасить исходящие от нее сексуальные волны. Как будто Севастьян на эти волны реагировал. Пришла она с подносом, поставила на стол кофе, тарелку с бутербродами: пара с бужениной, третий с красной икрой.
– Типа полдник!.. – сказала она. И, немного подумав, спросила: – На ужин останешься?
– Ну, если карабин организуешь… Код от сейфа знаешь?
– Там не код, там замок, а ключ у мамы. Ну мало ли что, а стрелять она умеет.
– Умеет, – кивнул, соглашаясь, Севастьян.
По тарелочкам Ирина била очень даже неплохо, через раз попадала, а вот по уткам и прочей живности стрелять отказывалась категорически. Вот и спрашивается, сможет ли она выстрелить в человека, если что? А Севастьян мог…
– И я умею. Там и ружье, и карабин…
– Мне карабин.
– А Жуков что скажет?
– А Жуков не узнает.
– Уже знает, мама ему позвонила.
– Зачем?
– Ну, во-первых, следователь ваш сказал. А во-вторых, Жуков ее убьет, если она ему не скажет… А если скажет, то меня убьет, – вздохнула Яна.
– Сколько тебя знаю, до сих пор не могу понять, когда ты… гм, шутишь, когда всерьез говоришь.
– Я не вру… А то, что до сих пор живая… А может, и не живая!
Яна досадно махнула рукой, с жалобным видом вздохнула и ушла. Севастьян перекусил, выпил кофе, захотелось по нужде, но проситься в дом не стал. Ирина не гнала его, и Яна не устраивала откровенных провокаций, но все равно он чувствовал себя бедным родственником. И сходил в обычный сортир в дальнем углу участка.
Туалетную кабинку поставили на всякий случай, по назначению ею не пользовались, чисто там, без запаха. И стояла кабинка у самого забора, через который Харитонов мог запросто перелезть. Перемахнуть ночью через забор, спрятаться за кабинкой, а затем двинуться к дому. И хорошо, если Севастьян его перехватит. А если нет?
Перехватить Харитонова могла и собака, сейчас пес в клетке, но на ночь его можно выпустить. Но тогда как быть Севастьяну? Ждать, когда Харитонов расправится с собакой, а потом уже брать его? Или стрелять по нарушителю, но имеет ли он на это право?
Крюков обошел двор, осторожно приблизился к вольеру. Взрослая овчарка расстроенно смотрела на него умными глазами, не рычала, не гавкала. Понимала, что клетка не позволит ей наброситься на Севастьяна, а рвать глотку впустую – удовольствие для безродных псов.
Крюков кивнул, соглашаясь, что перед ним чистых кровей немецкая овчарка, он смотрел на нее молча, с чувством собственного достоинства, даже не пытался заигрывать с псом, сюсюкать, выпрашивая дружбу или хотя бы понимание.
– Знакомишься? – спросила Ирина.
В одной руке она держала чисто вымытую миску с влажным собачим кормом, в другой – сахарную кость.
– Пытаюсь!
– Угости Байрона! – Она протянула кость, на которую облизывался пес.
Севастьян взял кость, пробросил между прутьями, но Байрон на нее даже не глянул. И на Севастьяна он смотрел, едва покачивая головой. Не принимает он подачки от чужаков. И не надо с ним заигрывать, бесполезно.
– Байрон, это свои!
Ирина просунула руку сквозь прутья, собираясь потрепать пса за холку, но собака обиженно отошла к дальней стене. И легла, недовольно глядя на хозяйку. Ирина заменила пустую миску на полную, но Байрон и не думал подходить к еде.
– Гордый! – сказала она.
– По хозяину скучает.
– Это да.
– Когда будет?
– Хозяин… Будет, – вздохнула Ирина. – Может, завтра… Или даже сегодня.
– Может, мне лучше уехать? – спросил Севастьян.
– Испугался? – Ирина смотрела на него с насмешливым возмущением. Так смотрела, как будто они гуляли по городу и он сбежал от уличных хулиганов, пристававших к ней.
– Карабин будет?
– Подам на десерт к ужину, – улыбнулась Ирина.
А на ужин она подала свою фирменную картофельную запеканку с грибами, а также капустный салат, который готовила так, что пальчики оближешь. Ужинал Севастьян в одиночестве и все время смотрел на бар, за дверцей которого скрывалось целое богатство. Выпить хотелось, спасу нет, Севастьян уже почти решился пропустить стаканчик-другой к ужину, когда появилась Ирина. И принесла ему карабин.