– Байрона я в клетке оставлю… Или спать будешь? – спросила она.
– Оставляй, спать не буду, – погорячился он.
И до двух часов ночи действительно не смыкал глаз. И по двору ходил, и в шашлычной сидел у витринных окон, откуда просматривался участок за домом. Но потом понял, что поступает глупо, еще раз убедил себя в том, что Харитонову сейчас не до него. А вместе с этим на него всей своей тяжестью навалился сон.
11
Воскресенье, 7 июня
Взгляд умный, но хищный и угрожающий. И еще Байрон рычал, обнажая клыки. А Жуков стоял и посмеивался над незадачливым соперником, карабин он держал за ствол, прикладом в пол. Один глаз у него выше другого, слева-направо, а рот перекошен с наклоном в другую сторону. Лысый, уши приплюснутые, подбородок широкий, раздвоенный, как сахарная кость. Жуков стоял спиной к окну, на фоне утреннего солнца, над головой, казалось, светился нимб, но святого в нем ничего, взгляд не злой, но в нем будто кипящая смола и угольки из самой глубины ада. И внешне он похож был на дьявола из преисподней, рослый, и шея у него борцовская, и плечи. Он и без собаки мог доставить Севастьяну массу неприятностей.
Севастьян попробовал подняться, но Байрон громко зарычал, еще больше обнажив клыки.
– Ну и что ты здесь делаешь, Сева? – спросил Жуков.
Костюм на нем спортивный брендовый ну с очень зауженными брюками, умные часы, судейский свисток на веревочке, там же, как будто он физрук. Или тренер семейной команды? Привык, чтобы у него все двигалось по свистку. Еще секундомер осталось рядом повесить. Впрочем, у него имелись смарт-часы, чтобы расписывать жизнь по секундам.
– Ирину могут убить.
– Кто?
– Маньяк. Он убивает всех женщин, которых я знаю.
– Мстит?
– Мстит.
– А ты переживаешь за Иринку?
– Переживаю.
– Тогда застрелись. Не будет тебя, и мстить будет некому.
– Откуда такая уверенность?
– Застрелишься?
Севастьян молча мотнул головой. Не готов он отвечать на глупые вопросы.
– Не мужик! – презрительно скривился Жуков.
Он ушел, а собака осталась. Севастьян снова попытался подняться с дивана, но Байрон сорвался с места, собираясь атаковать, однако остановился в шаге от него. Последнее предупреждение.
Положение спасла Ирина, принесла завтрак, творожную запеканку, кофе с горячими бутербродами. Она отогнала Байрона, закрыла за ним дверь.
– Что это все значит?
– А спать не надо было! – зыркнула на него Ирина.
– И что мне теперь делать?
– А я знаю?.. Сказал накормить тебя, приятного аппетита!..
– Он что, на Белом море отдыхал? Почему так быстро вернулся?
– Я не знаю. – Ирина глянула в окно, нет ли где поблизости мужа.
– Ты ему позвонила?
– А ты думал, я с тобой спать лягу?.. – фыркнула она. – Ты охранять меня должен, вот и охраняй! А в нашу личную жизнь не лезь!
– Больно нужно!
– Хочешь уехать – уезжай, мне все равно! – сказала Ирина, поворачиваясь к нему спиной.
Севастьян уже пил кофе, когда появился Жуков.
– Я звонил твоему следователю, там реальная печаль, – сказал он, усаживаясь за стол. – Твоих баб убивают… Только Иринка не твоя баба.
– Ну так повесь баннер, чтобы Харитонов это знал!
– Может, лучше в баньку? А то ты заваниваться стал… Давай без обид!
– Может, я лучше домой, а ты сам тут?
– Сам не справлюсь.
– Из ЧОПа людей найми, деньги у тебя есть.
– Зачем деньги тратить, если у тебя приказ?.. Короче, не ломайся, условия для работы я тебе обеспечу, ствол следователь обещал подвезти. А пока возьмешь карабин.
– И в баньку.
– Ну вот видишь! – благодушно улыбнулся Жуков.
Севастьян невесело смотрел на него. Лучше бы Лева злился на него, как на своего соперника в сердечных делах. Тогда бы он чувствовал себя пусть и отвергнутым, но мужчиной своей любимой женщины, а Жуков смотрит на него как на полнейшее ничтожество, которое и близко не способно составить ему конкуренцию. Он уверен в своей жене, поэтому Севастьян для него не более чем бесплатный охранник.
Баня находилась в пристройке с бассейном, и сауна там, и моечная. Жуков растопил баньку, но мыться Севастьяну пришлось в одиночестве. Ну да, не барское это дело – с охранником париться.
Банька хорошая, жаркая, в шашлычную Севастьян вернулся в состоянии приятной истомы, а там дым коромыслом. Уголь в мангале дымится, Жуков мясо на шампуры нанизывает. Рядом с ним банка с пивом, запах просто волшебный.
– Давай присоединяйся! – сказал он.
– К пиву?
– К мясу! Бери шампур… Или к пиву? Ну да, после баньки… В холодильнике там.
Севастьян мотнул головой. Он только рад выпить пива, но делать этого не станет. Пьянству бой, и в этой схватке он капитулировать не собирается… Только почему-то и холодильник уже открыт, открыта и банка, и с волшебным ароматом влага промочила сухое горло. Но ведь несколько глотков – это не страшно?
Крюков заставил себя оторваться от пива, поставил банку на холодильник, сел на диван и прислушался к ощущениям. Действительно, ничего страшного не произошло, горло промочил, освежился, все хорошо, на продолжение особо не тянет.
Угли прогорели, Жуков поставил мясо, достал из холодильника две банки, одну протянул Севастьяну. Он и не хотел спаивать его, но, как оказалось, пиво нужно, чтобы поливать шашлыки.
Севастьян с честью выдержал испытание, не выпил из банки ни капли. Но эта победа сыграла с ним плохую шутку. За столом, с куском шашлыка во рту он и не заметил, как в руке оказалась полная банка. Он выпил до дна, только тогда спохватился. В голове зашумело – настолько сильно он сжал челюсти, напрягая при этом мышцы всего тела. И этим усилием он остановил себя.
– Я так понял, ты, Сева, кобель еще тот! – с благодушной усмешкой сказал Жуков.
Он как будто и не замечал его метаний, даже не пытался провоцировать на продолжение банкета. Все равно ему, пьет Севастьян или нет, это и подкупало.
– Не кобель…
– Но бабы были! – засмеялся Жуков. – Красивые?
– Ну-у!
– И всех убили?
– Там на самом деле все сложно. Не все мои бабы… женщины.
– Ну так ты расскажи, мы никуда не торопимся… Пока Иринка не подойдет.
– Ну не то чтобы сложно, просто непонятно, кто убил Лизу… А Татьяну Харитонов убил из-за Лизы…
– Но ведь убил!.. Давай за помин души!
На столе появилась запотевшая бутылка водки, Севастьян даже не понял, как в руке оказался стакан. А отказать Лизе, Ольге, Татьяне в добром слове он не смог.
Ирина не появлялась, не видно было и Яны, но Севастьян их уже не ждал. После первой стопки он думал о второй, после третьей о четвертой. А Жуков все подливал и подливал. Да и сам налегал, думая о чем-то своем и все больше при этом расстраиваясь. Какие-то неприятности у него, и он все глубже погружался в думы о них, все меньше обращая внимания на собеседника.
Расстраивался все больше и Севастьян. Остановиться он не мог, но голова соображала неплохо, он смог уговорить себя взять волю в кулак. Но завтра. Сам себя в узел свяжет, но не позволит себе выпить на опохмел. Завтра свяжет.
С каждой стопкой он расстраивался все больше, но при этом на душе становилось все легче и лучше, он уже практически находился на вершине счастья, когда глаза закрылись сами по себе.
– Эй! – откуда-то издалека донесся голос Жукова.
Но сам он находился совсем рядом, Севастьян почувствовал его руку на своем плече. Толчок, и он уже лежит на диване. Глаза закрыты, хочется спать, но в то же время душа требует разгула. Где Ирина, почему она так и не появилась? У него столько к ней вопросов…
Ее голос он услышал сквозь вязкий пьяный сон.
– Что это с ним?
Ирина стояла в дверях, смотрела на Севастьяна, он даже видел, как она презрительно кривит губы.
– Ну так баб его помянули, – сказал Жуков.
Его Севастьян не видел, только слышал, хотя и не знал, во сне или наяву. Пьяный сон – он такой, непонятно, где правда, где обман.
– Алкаш!
Севастьяну ничего не оставалось, как проглотить эту пилюлю. Не важно, наяву скормили ее или во сне. Как ни крути, а он действительно нажрался, как последний алкаш, в хлам. Даже подняться нет сил или хотя бы что-то сказать.
– Пойду я, – откуда-то издалека донесся голос Ирины.
Севастьяну все равно, куда ее понесло. Но не все равно, что она о нем думала. Не алкаш он! Целый год держал себя в узде! Зачем Ирина с ним так?
Возмущение, которое он испытывал, заставило его подняться, сесть. Звенящая тишина в шашлычной. Или это комар над ухом кружит? Дверь открыта, в проеме Байрон, сидит, угрожающе смотрит на Севастьяна. На столе давно уже остывшие остатки утреннего пиршества, бутылка с остатками водки на дне, пиво в банке. Ни Жукова в шашлычной, ни Ирины. В голове шум, а в душе ощущение произошедшей трагедии. Может, Ирина уже лежит возле бассейна, раскинув руки, голова откинута набок, мертвые глаза открыты…
Севастьян поднялся, его шатнуло, но он знал, как вернуть себя в рабочее состояние. Схватил бутылку, отхлебнул из горла и решительно вернул на место. Выдохнул в кулак, шагнул к двери, Байрон угрожающе зарычал, но Севастьян не испугался, не остановился.
– Отставить!
Пес растерялся, сдал в сторону, освобождая проход. И жалко гавкнул вслед. Не справился он со своей задачей, не смог удержать гостя.
Севастьян замедлил шаг. А почему это Байрон не должен был выпускать его из шашлычной? Почему Жуков приставил к нему собаку?.. Севастьян снова набрал ход – в поисках ответа на эти вопросы.
Три белые полоски на темно-серой куртке он заметил в купальном павильоне, согнутая в локте рука выглядывала из широкого дверного проема. Жуков стоял, двумя руками упираясь в стену, а между ними Яна, в купальном халате, прижатая к стене. Он так плотно приблизился к падчерице, что руки согнулись в локте.
– Не будь дурой! – услышал Севастьян. – Бросим все, уедем вдвоем!
– Не хочу! – пискнула Яна.
В ответ Жуков навалился на нее, вжимая в стену. Севастьян ворвался в павильон и увидел, как подлеца затрясло от перевозбуждения. Затрясло в самом настоящем оргазме. А ведь он даже штаны не снял.