Севастьян постарался взять себя в руки, попытался сосредоточиться. Место в этот час безлюдное, прохожих не видно. Да и женщина не из прохожих. Халат на ней домашний, ночнушка под ним в мелкий горошек, колготки, калоша только одна. Колготки старые, заношенные, на большом пальце дырка. Из дома женщина вышла, зачем, пока не ясно, может, маньяк позвал. Вышла и попала в западню. Женщина крупная, а задушили ее легко, как какую-то курицу. Задушили, затащили в кусты. Когда волокли по земле, она потеряла одну калошу.
Потерянную калошу Севастьян обнаружил сразу же, она лежала за тротуаром, едва не свалилась в канаву. Значит, душили женщину не возле дома, а на тротуаре, нарочно или случайно пнув сброшенную калошу. И все-таки Севастьян подошел к калитке ближайшего от места обнаружения трупа дома.
А калитка заперта. И свет в окнах не горит. На шум никто не выходит. Севастьян заглянул во двор, ни собаки у будки, ни машины под навесом. И кнопки звонка у калитки нет, вызвать хозяина можно только криком.
Звонок имелся в соседнем доме. Севастьян нажал на клавишу, вышел хозяин. Криво застегнутая рубаха, семейные трусы по колено. Сонный вид, благодушное выражение лица, добрый взгляд. А в руке топор.
– Чего надо?
– Выходи! Убийство у вас тут!
– А ты кто будешь?
– Соседку твою убили!
Севастьян еще только вынул удостоверение из кармана, а мужик уже открыл калитку. Если кого-то убили, это одно, а если соседку, совсем другое.
К трупу подходили с трех направлений. Севастьян и мужчина с топором от дома, Милованов шел от больницы, с противоположной стороны на тротуаре маячил еще кто-то. Мужчина какой-то шел, крупный, шаг тяжелый, мощный, но неуверенно медлительный.
Зато Милованов двигался быстро. Он еще не видел труп, но уже учуял запах добычи.
– Крюков, ты снова здесь? – спросил он, мельком глянув на мужчину.
Топор в руке почему-то совершенно не смутил его.
– Давай без комментариев!
Крюков указал на труп, Милованов увидел ноги, сошел с тротуара. А разглядев покойницу, резко повернулся к Севастьяну, как будто он мог ударить в спину топором.
Но Севастьян уже смотрел на Харитонова, который медленно подходил к нему. Узнал он его. Не сразу, но узнал.
И Харитонов его узнал. Остановился, попятился.
– Крюков, ты хоть понимаешь, что все это значит? – и возмущенно, и восторженно протянул Милованов.
– Стой, стрелять буду! – крикнул Севастьян.
Да так громко, что Милованов подпрыгнул на месте. А Севастьян, не обращая на него внимания, рванул за Харитоновым.
Тот бросился бежать, Севастьян за ним.
– Стой, говорю!
Оружия нет, стрелять не из чего, даже парализатор и тот остался в машине. А ведь Севастьян собирался взять и электрошокер, и травмат, когда шел за Миловановым. Собирался, но все оставил на сиденье. Забыл. Преступная халатность… А может, у него с головой не все в порядке? Может, с ним и не происходит сейчас ничего? Спит себе дома пьяный, снится всякая чертовщина. Может, и Харитонова он сейчас преследует во сне? Но тогда почему в руке сам по себе не появляется боевой пистолет с мягкими пластилиновыми патронами? Почему одышка самая что ни на есть настоящая?
Очень быстро одышка появилась, еще толком разогреться не успел, а уже воздуха не хватает и остановиться хочется.
– Стой!
Харитонов бежал так же тяжело. Чувствовалось, что ему не хватает здоровья для изнурительного забега. И все же Севастьян, как ни пытался, не мог приблизиться к нему.
Зато Милованов бегал легко и быстро, не пил, не курил, каждое утро пробежка. За здоровьем следил, видимо, и жену собирался пережить, и мужа своей тайной возлюбленной. Но где же он? Почему не преследует Харитонова? Или хотя бы самого Севастьяна.
Дорога уходила к реке, еще немного, и город закончится, а это полное отсутствие патрулей и реальная возможность уйти от преследования. Но Харитонов почему-то свернул в другую сторону. Пересек дорогу, метнулся в проулок. Севастьян за ним.
Он знал это место. Проулок заканчивался Т-образным перекрестком и упирался в здание профтехучилища. Но Харитонов исчез еще до перекрестка. Натурально исчез. Севастьян забежал в проулок, а его нет, как будто сквозь землю провалился. И так вдруг захотелось остановиться, сил нет больше бежать. А то, что не догнал преступника, с кем не бывает.
И все же Севастьян устоял перед искушением, не упал, не сел за землю. И очень скоро увидел пролом в заборе, о котором, возможно, знал Харитонов.
Через этот пролом он вышел к покосившемуся от времени дому. Высокая, по пояс трава выдала Харитонова, он только что бежал по ней, оставляя за собой колею. Пробежал только что. В избе что-то громыхнуло, как будто бревно упало. Или балка с потолка. Дом древний, гнилой изнутри, все возможно.
Крыльцо даже не заскрипело, оно захрустело под весом тела. Доски крошились под тяжестью Севастьяна, но все-таки выдержали его, он смог зайти в дом через открытую дверь. Пол под ногами не треснул, лестница не развалилась, но из темноты сеней прилетело бревно. Или балка. Возможно, та самая, которая отвалилась от потолка. Прилетела Севастьяну в лицо. Или это был просто кулак?..
17
Воскресенье, 14 июня
Руки связаны, ноги тоже, кляпа во рту нет, но и кричать Севастьян не мог, голос охрип. За окнами светало, но в доме все еще темно. Хотя рожу Харитонова разглядеть можно.
– Будешь кричать – сниму носок и заткну пасть! – пригрозил он.
Севастьян лежал на полу в сенях, а Харитонов стоял на закрытой веранде у окна.
– Зачем ты женщину убил? – спросил Севастьян.
– Какую женщину? – Харитонов внимательно посмотрел на него.
– Рыжую, толстую, колготки в полоску. Калоши зеленые.
– Раиса? – скривился Харитонов. Он смотрел в окно, готовый в любой момент сорваться с места и убежать.
– Тебе видней.
– Это ведь ты ее убил!
– Опять с больной головы! – поморщился Севастьян.
– Не равнодушен ты к моим бабам.
– Я мент, убийства – мой хлеб.
– Чтоб ты подавился!
– Ну так ты все для этого делаешь!.. Зачем Раису убил?
– Не убивал я!.. За ней шел, но не убивал.
– Зачем шел?
– Как зачем? Я Раису жду, а ее все нет и нет. Она сказала, сейчас вернется, и все… Эй, а ты что, допрашиваешь меня?
– Ну ты же не убил меня, – усмехнулся Севастьян. – И не бросил. Значит, хочешь, чтобы я тебя допросил. Или нет?
– Да нет, это я тебя допросить хочу. Это же ты Лизку мою убил. И Ольгу. И Татьяну… И Раису!..
– А чего ж ты меня не искал? Чтобы отомстить… Сам бегал, как шелудивый пес.
– Базар фильтруй, мусор!
– Почему не искал?
– Сам нашелся!
– Потому что я тебя искал. За Лизу спросить, за Татьяну.
– Лизу я не мог убить!
– А Татьяну?
– Татьяну мог! Но это не я убил!
– А кто?
– Ты!
– А Раису?.. Раису я не мог, со мной Милованов был. Алиби у меня, – соврал Севастьян.
– Милованов, – скривился Харитонов.
– Что ты про него знаешь?
Милованов убить Раису не мог. Если только Севастьян не попал во временную ловушку, где пропадал по пути к больнице, пока Милованов убивал.
– Что я про него могу знать? Такой же мусор как ты…
– А про себя что знаешь? Мог ты убить Раису?
– Да пошел ты на хрен, мент!
– Но кто-то же ее убил. Задушил!
– Говорю же, не я!
– Зачем ты за ней шел?
– Зачем я за ней шел?.. Нет и нет бабы, вдруг к ментам побежала.
– В халате?
– Позвонили ей, попросили глянуть, приехали там какие-то Лыковы. Она собралась, пошла… Может, и не звонил никто. Может, придумала.
– Может, правда посмотреть ходила. А ты за ней.
– Зачем тогда я возвращался?.. Я бы насовсем ушел.
– Куда?
– Нашел бы.
– Раиску ты тоже когда-то изнасиловал?
– Когда-то. Вопрос, кто кого изнасиловал, – усмехнулся Харитонов.
– А с Лизой что было?.. Муж ее до сих пор на тебя злится.
– Муж… Злиться надо было, когда я морду ему бил.
– А ты бил?
– Разбираться ко мне пришел. А глазки бегают… Как у тебя сейчас. Потому что страшно… Тебе страшно, мент?
– Морду мне набьешь?
– Да нет, просто убью… Но потом. Когда уходить буду.
– Зачем тебе уходить? Если ты никого не убивал… Или кого-то все-таки убил?
– Никого.
– Даже Татьяну?
– Почему даже?
– А меня подставить!
– Нужен ты мне, мусор! – фыркнул Харитонов.
– Вчера утром… Рано… Очень рано утром где был?
– А что вчера очень рано утром было?
– Девушку в городском парке задушили.
– Ты?
– Может, ты?
– У Раисы я был, как у Христа за пазухой.
– Нет больше Раисы.
– Какая падла?
– Может, подскажешь?
Севастьян знал, с кем имеет дело, Харитонов мог убить и Ольгу, и Татьяну, и даже Аллу Горохову. Может, он и задушил ее, а Раиса узнала. За что и поплатилась. Но в то же время зачем Харитонов вернулся на место преступления? Может, обронил что-то, хотел забрать?
– Что ты там про Юру говорил?
– Юру Канареева?
– Канарейка долбаная.
– Ты его знал?
– Ну как знал… Знал, что есть такое чмо, – презрительно скривился Харитонов.
– Что с ним не так было?
– Почему было?.. Может, и сейчас водится… Всех кошек, сука, на улице передушил.
– Ну, это, конечно, ненормально, – усмехнулся Севастьян.
Не вопрос, человек с нормальной психикой кошек душить не станет, но не Харитонову с его биографией о нем судить, насильник чертов.
– Я как узнал, подошел к нему, за шкирку взял, так он в руках у меня обделался.
– Это когда было, до того, как ты Лизу изнасиловал, или после?
– До того… До того, как он Лизу чуть не придушил…
– После того, как ты ее изнасиловал?
– Уже не помню… – Харитонов отвел взгляд.
– А он ее душил?
– Ну, набросился. Как на кошку…
– Кошка драная, – кивнул Севастьян, вспомнив про надпись на стене подъезда.
Кстати, почему кошка, а не шлюха, например? Уж не потому ли, что Юра Канареев душил кошек?