– Говорю же, не надо!.. А почему вы так смотрите на меня? – возмутилась женщина.
Таз устремился к земле, но не упал, повис на одной руке.
– Потому что Ольга уже приехала домой. Вчера.
– И где она?
Таз с грохотом упал на деревянное крыльцо.
– На пустыре, тут недалеко. С вечера лежит…
– Как лежит?
Варвара Евгеньевна, не переодеваясь, рванула к дочери. Крюков и хотел ее удержать, но не смог. Может, оно и к лучшему. К гибели родной дочери привыкнуть невозможно, смириться тоже, лишь время может притупить остроту восприятия утраты.
Севастьян не сразу последовал за Дробняковой, сначала осмотрел дом, вдруг там кто-то посторонний, а может, и Харитонов прячется.
Варвара Евгеньевна застыла в оцепенении, увидев покойную дочь. Сержант из патрульно-постовой службы стоял перед ней, раскинув руки, преграждал путь к телу, но она к нему и не рвалась. Стояла и смотрела, не в силах поверить в происходящее, вид обморочный, дыхание слабое. Севастьян, приближаясь к месту преступления, слышал, как Милованов вызывает скорую, и правильно, все знали, чем может закончиться такой ступор.
Милованов отключил телефон, Севастьян подошел к нему, а Дробнякова все стояла, безумными глазами глядя на дочь.
– Варвара Евгеньевна ждала дочь на следующей неделе, – тихо, почти на ухо сказал Крюков. – А Ольга приехала вчера.
– Как, на чем?
– Не знаю. Если с Харитоновым приехала, почему он ее к дому не подвез?
– Может, поссорились. В дороге. Может, он ее до Питомника довез, там и бросил. А там автобус.
– Двадцатка, – кивнул Севастьян. – Как раз через нашу остановку.
– Может, поссорились… – в раздумье над своей версией проговорил Милованов. – Ольга домой, Харитонов за ней, догнал и убил… Сначала изнасиловал. Не мог не изнасиловать…
– Изнасиловал, убил, и снова на озеро. За ним ехать надо.
– Сколько там?
– Семьдесят километров дрянной дороги.
– Двадцатый маршрут отработай, найди водителя автобуса…
Севастьян кивнул. За Харитоновым они всегда успеют съездить, сначала нужно установить его причастность к убийству. Если это возможно.
Все нужные телефоны всегда под рукой, Севастьян позвонил в автобусный парк, знакомый диспетчер назвал имя водителя, который вчера ездил по интересующему Крюкова маршруту, без всяких официальных запросов дал его адрес. Улица Трудовая находилась неподалеку от места преступления, уже через десять минут после разговора Крюков останавливал машину возле кирпичного дома на две квартиры. Ромов Роман Викторович уже ждал его, он вышел к воротам, но калитку не открыл, в дом не пригласил.
Фотографию Ольги Дробняковой Севастьян хранил в телефоне, Ромов узнал ее сразу, едва глянул.
– Ну да, была такая, – кивнул он. – На остановке у Питомника села.
– А этого мужчину не видели?
Ромов качнул головой, глядя на представленный снимок Харитонова.
– Чего не видел, того не видел.
– А синяя «четверка» вас не преследовала?
– Ну в Питомнике не видел, а из Питомника выехали, темнеть начало… Не видел, не преследовали…
– Меня интересует остановка на Пионерской улице. Женщина там выходила?
– Да, выходила.
– Прозвучало уверенно. Вы видели, как она выходила?
– Да, видел.
– Может, еще на что-то обратили внимание?
– Не знаю, но, кажется, за мной машина встала.
– Какая машина?
– Легковая… Встала и встала, а фары зачем выключать?
– Номер машины вы, конечно, не заметили.
– Совсем уже темно было, когда я на Пионерской остановился.
– Марка машины? Цвет?
– Говорю же, темно было, и смотрел я в зеркало…
– Может, еще кто-то с Дробняковой выходил?
– Да нет, поздно уже было, с работы все вернулись. Пятница же, короткий день…
Оставив Ромова, Севастьян вернулся к остановке на Пионерской улице, осмотрел место, где могла остановиться легковая машина, замеченная из автобуса. Ничего интересного не нашел, но осмотрелся, взял в прицел дом через дорогу, однако работа со свидетелями результата не принесла. Да и не могла, поскольку в ночь убийства фонарь над остановкой светил тускло, облака закрывали луну, машина стояла погруженная в темноту – через дорогу от возможных, но так и не состоявшихся свидетелей.
В поисках свидетелей Крюков провел не один час, труп уже увезли, когда он вернулся к месту, несчастную мать отправили домой, эксперты свернули удочки, их увез дежурный микроавтобус. Патрульно-постовая служба сняла оцепление, на месте преступления остался только Милованов. Он стоял на тропинке и, не мигая, смотрел на березку, под которой нашла смерть Ольга Дробнякова. Смотрел на дерево, Крюкова как будто не видел, но палец поднял, призывая к тишине.
Севастьян остановился, молча закурил.
– Пришел? – выходя из транса, спросил Милованов.
– А ты?.. Стоишь, как будто с духами общаешься?
– Неплохая, кстати, идея… Что ты там про машину говорил?
– Легковая, цвет, марка, номера – неизвестно.
– Думаешь, «четверка»?
– Харитонов мог убить сгоряча, – кивнул Крюков. – Но с холодной головой. Нервы у него крепкие.
– Нервы у него крепкие… – эхом повторил Милованов.
– Что-то нашли?
– Харитонов сидел, когда задушили Канарееву.
– И Долгов сидит. Когда задушили Дробнякову.
– Значит, не Долгов. И не Харитонов. Был один душитель, убивший обеих.
– Березка подсказала? – усмехнулся Крюков.
– Молчит березка, ничего не говорит, – совершенно серьезно ответил Милованов. И улыбнулся, давая понять, что шутит.
– И Канарееву ограбили, и Дробнякову. Но Канарееву еще и косынкой душили, уже мертвую. А косынку Дробняковой не тронули. Канарееву насиловали на животе, Дробнякову на спине…
– Маньяк пытается изменить почерк… – пожал плечами Милованов. – Но почерк изменить нельзя.
– И подпись тоже… Посмотрим, что скажет экспертиза.
– В любом случае Харитонова нужно брать.
– Сам же говоришь, что это не он.
– А ты что думаешь?
– Похоже, что орудует маньяк. Изнасилование, убийство, и то в удовольствие, и другое…
– Маньяк охотится на определенный тип жертвы. Посмотрим, что связывает Дробнякову и Канарееву.
– Что связывает?.. Харитонов их связывает. И одну изнасиловал, и другую. И с одной потом прелюбодействовал, и с другой.
– Но Харитонов сидел, когда убили Канарееву.
– Но ведь он все равно их связывает.
– Канарееву выслеживали… По крайней мере, могли выслеживать. Выслеживать, готовить убийство, а Дробнякову никто не ждал. Она приехала черт знает откуда. Села в автобус у Питомника, сразу на Пионерскую, через этот чертов пустырь… Если маньяк существует, как он мог узнать об ее приезде?
– Никак.
– Значит, все-таки Харитонов.
– Значит, все-таки он.
– Жаль… Маньяк – это признание, маньяк – это повышение.
Милованов откровенно загрустил. Севастьян снисходительно усмехнулся. Сам себе маньяка придумал, надоело в рядовых следователях ходить на старости лет. Что ж, его можно понять. Севастьяну проще, приказ на майора уже подписан, осталось только довести до личного состава, ну и «поляну» накрыть, это само собой.
– То, что Харитонов – убийца, еще доказать надо, – сказал Севастьян.
– Докажем. Под ногтями у Канареевой нашли эпидермис Долгова. Под ногтями у Дробняковой найдем эпидермис Харитонова. И под юбкой у нее, думаю, следы, оставленные Харитоновым, найдем.
– Под юбкой немудрено. Дробнякова жила с Харитоновым, а душа там нет, баня раз в неделю, ну, может, два.
– Ну да, и под юбкой следы Харитонова могут быть, и на одежде. Даже следы по ногтями можно будет объяснить. Милые бранятся – только тешатся. – Милованов смотрел на Севастьяна в легком замешательстве.
– Свидетели нужны, а их пока нет.
– Работай, ищи!
– Если Харитонов сам не признается, убийство может подвиснуть. Так что все непросто. И Харитонов сам по себе бонус.
– Где он там у нас обретается? – сбрасывая хандру, бодро спросил Милованов.
– Село Подозерное плюс шесть километров.
– Съездим?
Севастьян пожал плечами. Путь неближний, затратный, к тому же следствие пока не располагало доказательствами вины Харитонова. Но подозреваемый – рецидивист, одно это уже основание для задержания. И если Милованов считает, что его нужно брать, Севастьян готов ехать. Но желательно на служебном автомобиле. Бензиновой коровы у него нет, а доить кошелек особого желания не имеется.
7
Суббота, 13 мая
Тихо в селе, куры где-то вдалеке кудахчут, женщина кого-то позвала, но звуки мгновенно растворяются в густом, будто патока, воздухе. Черемуха цветет, холодно, ненастно, но ветра нет, дым от субботних бань стелется над селом, запах горящих березовых дров навевает дрему. Шесть-семь километров осталось, еще есть возможность немного покемарить в патрульном «уазике» по пути к озеру. Но сначала магазин, и водички надо бы купить, и с продавщицей поговорить, с самым осведомленным на селе человеком.
А за прилавком знакомая женщина, яркая, ироничная, немного разбитная. Слегка за тридцать, не толстая, но и не худая, то ли чепчик на голове, то ли корона «Мисс Подозерная»: столько томности в ней. И прическа – хоть на конкурс выставляй, пышная, пепельного цвета и с завитушками. Глазки блестят, губы ярко накрашены, белый халат с декольте, в узкой ложбинке меж пышными холмами притаилась капелька фианита в золотой оправе. И маленькие сережки тоже под цвет глаз.
– А-а, товарищ капитан! – белозубо улыбнулась она, игриво глядя на Севастьяна. – Что на этот раз?
– И я вас запомнил, Татьяна Ильинична! – Крюков с интересом смотрел на женщину.
Перстень у нее с камушком на правой руке, а обручальное кольцо – на левом. Похоже, разведенка. А женщина видная, Севастьян мог бы с ней закрутить, а почему бы и нет?
– И я вас вспоминаю! – Чередникова кокетливо подкрутила локон над ухом. Наклеенный ноготь цвета слоновой кости тускло блеснул в отраженном свете. – Каждый раз, когда ваш крестник появляется. Ну, Леня этот, Харитонов.