В его словах не было угрозы, но Ира, поняла, что ее беззвучный плач превратился в громкие рыдания. А Саша ведь ее предупреждал, что она обязательно попадется. Но все силы и храбрость закончились на моменте, когда она накричала на него. Сейчас же не осталось совершенно никаких ресурсов, чтобы как-то объясниться или что-то предпринять.
Внезапно сработавший будильник вернул Иру в реальность. Пришлось встать, открыть рулонные шторы и выключить свет. Так глупо, даже в детстве не боялась темноты, а сейчас даже спала со светом. Есть мнение, что люди боятся не темноты, а что-то или кого-то, кого эта темнота может скрывать. Если так, то Ира прекрасно знала, кто является источником всех ее страхов и заодно бед.
Пока Ира чистила зубы, пристально изучала свое отражение в зеркале. С этими синяками под глазами уже давно не справлялся ее даже самый плотный консилер. Видимо, слова производителей о том, что он перекроет даже татуировки, были наглой ложью и маркетинговым ходом, на которые Ира так глупо купилась. Она последнее время слишком часто верила людям, за что теперь так горько расплачивалась.
До столовой она шла одна, срезав путь по газонам, по которым нельзя было ходить, но ей уже было плевать на эти правила. Уже находилась мимо блока стаффов, ничего хорошего из этого не вышло, так что хватит с нее. Будь ее воля, Ира и завтракала бы в гордом одиночестве или бы вовсе не появилась в столовой, где казалось, что каждый сочтет своим долгом указать в ее сторону или сказать что-то обидное ей вслед. Но хуже всего будет не это, а жалость со стороны ее друзей. Лучше уж пусть ненавидят, как все.
Но, на удивление, Ира не заметила ни одного косого взгляда и не услышала ни одной злой фразы. Либо Гоша права и никто так и не понял, кто на фото, либо та же Гоша постаралась на славу, чтобы пресечь все разговоры и даже мысли. Не считая Насти, которая выглядела так, будто у Иры кто-то умер, завтрак прошел очень даже и неплохо.
Пары и ланч, также как и завтрак, пролетели незаметно, и Ира отправилась в класс рисования, в котором уже успела за эти дни обжиться.
Пока она рисовала, ее тело будто существовало отдельно от разума. Пока мозг обрабатывал одну за другой мрачные мысли, руки выводили не менее мрачные образы. Причем Ира до последнего никогда не знала, что же выйдет из-под ее кисти на этот раз.
В картине той ночи недоставало нескольких фрагментов.
Первый – как они с ним идут до блока стаффов. Ира помнила, что комнаты там точно такие же, как и у учащихся, но сам путь – нет. Пока они шли, она не понимала, куда и зачем они идут. Ей до последнего казалось, что ее проводят до комнаты и просто скажут больше никуда не шляться по ночам – опасно. Но знал бы кто, что учащихся нужно оберегать не от чужих, а от своих. И что она ему говорила? Пыталась ли оправдаться? Уже потом, изо дня в день, придумывая этот недостающий кусок, Ира осознала, что даже если бы захотела, никуда бы она не смогла от него убежать. Генри явно был не только выше и сильнее, но и быстрее (и зачем она только прогуливала физру в школе, а вместо смешанных единоборств пошла в художку?). Да, и у него точно была карта, открывающая все двери. От него ни убежать, ни спрятаться. Ужасно, что самым безопасным вариантом той ночи было остаться в комнате с Сашей.
Второй недостающий фрагмент вечера память надежно заблокировала – видимо, слишком уж травмировало то воспоминание. Цельную картинку Ире так и не удалось собрать, да и не слишком уж она и старалась. Помнила лишь отдельные ощущения: страх, переходящий в боль, и небольшое наслаждение, отвратительное своей неуместностью. В голове, как на барабане «Поля чудес», крутились мысли и идеи, что же делать. Но выпал сектор с самой неправильной и неподходящей, да и к тому же вбитой мужским обществом и оттого чужеродной идеей: «да ладно, просто расслабься и получай удовольствие». Но правда в том, что насильник остается насильником, даже если ведет себя нежно и переживает о состоянии и комфорте своей жертвы.
Нелогичность поведения убивала Иру и подпитывала никогда не дремлющего монстра вины, цепко обхватившего ее своими лапами.
А потом со словами «вытрись, сладенькая» Генри кинул ей рулон туалетной бумаги. Ира старалась не смотреть в сторону Гранта, который не видел в этой ситуации абсолютно ничего из ряда вон выходящего. Слез у Иры уже давно не было. Дрожащими руками она убирала сперму со своего живота – он даже не удосужился позаботиться о безопасности. В голове у Иры промелькнули десятки мыслей. От венерических разной степени тяжести до беременности. Руки затряслись сильнее, комната перед глазами закружилась, воздуха перестало хватать. Она пыталась дышать глубоко, чтобы успокоиться, и старалась вести себя как можно тише, чтоб не привлекать лишнего внимания. Ира подумала, что сейчас умрет, вот так: голая, в чужой стране, пытаясь оттереть с себя след насильника.
Будто бы не замечая состояния Иры, Генри сидел рядом на кровати, одевался, даже не смотря в ее сторону, и говорил, что произошедшее не должно выйти за пределы этой комнаты. Никто не должен об этом узнать, тем более Марго.
Как оказалось, он с первого их дня в Эмеральде, того самого, когда Настя сбежала с территории и познакомилась с Сашей, следил за их компанией. Не намеренно, просто находился всегда в нужное время в нужном месте. Генри знал, как часто они сбегали с территории и как часто прогуливали активитис. И самое главное, что друг Иры уже давно не ночует у себя – во время своих пробежек регулярно видел, как Максим по утрам вылезал из окна Насти.
А Ира все отрывала новые кусочки от рулона и терла свой живот. Даже несмотря на то что уже успела все убрать, она чувствовала себя грязной. И терла, терла, терла…
Не понимала все, что он говорит, но знакомых слов было достаточно, чтобы осознать, что ее положение – то еще дерьмо. Он с легкостью смог ее запугать тем, что если она кому-то хоть слово скажет, то проблемы будут не только у нее, но и у ее друзей, которые тоже попадут под раздачу и депортацию, стоит Генри дойти до начальницы школы. И что-то Ире подсказывало, что ее словам о том, что он с ней сделал, все равно никто не поверит. Мало ли девочек, которые сами клеются к парням постарше, а потом распускают слухи, как только их отошьют. Ситуация безвыходная. Момент, в который можно было что-то предпринять, был безвозвратно упущен, и теперь Ира загоняла себя все дальше вглубь лабиринта, где за каждым поворотом вместо выхода – тупик.
– Ты же не хочешь, чтобы у них были проблемы, сладенькая?
От этого прозвища тошнило. Или это было от ужаса осознания того, что произошло, и всей бедственности положения? Впрочем, отчего уже – не так важно. Важнее, что она ему поверила и тихо шепнула в ответ:
– Я никому не скажу, обещаю.
И если на себя Ире уже было наплевать, то рушить сказку лучших друзей ей не хотелось. А вдруг Генри переключит потом все внимание на Настю? Своей участи Вишневская даже врагу бы не пожелала, тем более лучшей подруге. Сама того не подозревая, Ира приняла эти вечно изменяющиеся правила игры, лишь бы уберечь друзей.
Ира не помнила, как оказалась у себя в комнате. Но прекрасно помнила, как сидела, сжавшись в комочек под душем, надеясь, что вода смоет остатки этого дня. Она чувствовала себя маленьким котенком из мема «я обязательно выживу». Убеждала себя, что сильная, что обязательно справится, что один такой темный эпизод сможет пережить. Что не убивает…
Но она ошибалась. Этот эпизод был первым, но не единственным. И с чего она взяла, что история не повторится?
В следующий раз Генри настиг ее уже на следующий день после дискотеки. Даже не дал передышки. Ира хотела сократить пару метров пути до столовой по газону, но решила лишний раз не нарушать правила школы и пошла по дорожке мимо кампуса. Напротив блока стаффов кто-то догнал ее. Чьи-то пальцы пощекотали ее за талию сквозь одежду. Сначала Ира подумала, что это Черный, очень уж в его манере так подкрадываться, но потом сделала глубокий вдох, прежде чем начать гневно-шутливую тираду. Запах. Тот же запах. Она читала, что самый короткий путь к мозгу от носа, поэтому из-за ароматов воспоминания надежнее всего въедаются в подкорку. Слова так и остались на кончике языка.
В тот день на ужин она так и не пришла. Подруге соврала, что не голодна. Из-за стресса и правда не хотелось есть, а из-за повторившегося кошмара и запаха сигарет, который, казалось, въелся в ее тело, тошнило, но это подруге знать не нужно. Для ее же спокойствия и безопасности. Мысль, что она должна защитить друзей, лишь прочнее засела в сознании. Она никому ничего не скажет. Хватит того, что неприятности будут только у нее.
Остаток того вечера Ира провела за вариантами ЕГЭ, то и дело проваливаясь в омут своих мыслей. Она чувствовала, как что-то по каплям неумолимо вытекает из нее. Всеми силами пыталась найти эту дурацкую трещину, эту брешь, чтобы заклеить ее хотя бы пластырем, но безуспешно. Ни одна фарфоровая чашечка не застрахована от неловкого движения руки, что превратит ее в осколки, которые уже нельзя будет склеить. Вернее, склеить можно, можно даже закрасить швы между черепками красивой золотой краской, но можно ли будет потом выпить из этой чашки чай? Приведет ли восстановление внешнего вида к восстановлению функции? Оставалось только сидеть над сборником, слушая пресловутое кап-кап-кап и смотреть, как идут волнами страницы и размытые чернила ручки (и почему она не может принять тот факт, что у нее есть право на ошибку и начать писать карандашом?).
Потом наступило двухдневное затишье. Ира даже стала свидетельницей того, как Генри делает Марго предложение, и успела обрадоваться, что все позади, но ее персональный кошмар лишь набирал обороты.
Эти два дня Ира старалась не нарушать правила, постоянно быть на виду, теряться где-то в толпе. Чтобы у него не было больше возможности застать ее врасплох одну. Или вновь прибегнуть к аргументу, что раз она продолжает бунтовать против правил школы, так это потому, что сама ищет встречи с ним. И параллельно с этим Ира старалась держаться подальше от своих друзей, чтобы случайно не сболтнуть лишнего. Это было сложно, они поняли, ч