– И еще вам надо угомонить леди Сандру, вы же не надеетесь завоевать расположение совета, подложив под него свою фрейлину?
– Да как вы смеете! Сандра лишь кокетничала с ними.
– Как и со мной пыталась, видимо. Вам следует…
– Это вам следует перестать диктовать мне, что делать, а чего не делать!!!
Мой вопль, казалось, несколько раз пронесся по комнате, король вдруг резко повернулся ко мне. Я сжала кулаки на случай, если он вздумает меня ударить. Все тело напряглось, готовое к стычке или спору.
– Хорошо, – кивнул Генрих.
Я опешила.
– То есть как это – хорошо?
– Не хотите, не делайте. Я не собираюсь вас заставлять. Это был совет, леди Эллен, а не приказ. Сожалею, если я не так выразился.
Наверно, на моем лице отразилось полное недоумение.
– Простите, что разочаровал… – Он прошелся по комнате, положил ладони на спинку кресла и продолжил, не глядя на меня: – Эллен, я не ваш отец. Если вы до сих пор не поняли, я принял ваши правила игры: мы муж и жена, пока идет эта война, после победы я отпускаю вас в другой мир. Я не собираюсь вас ломать и перестраивать под себя.
– Только потому, что я ваша жена лишь временно? – с подозрением спросила я.
Разговор принимал неприятный для меня поворот. Я выглядела капризной, а не восстающей против власти мужа женщиной. Ярость начала сбавлять обороты. Похоже, Генрих был осведомлен о деталях моего противостояния с отцом. Я, наверное, со стороны кажусь ему психованной девицей. Постепенно становилось стыдно.
– Нет. Я не стану творить с вами то, что творил ваш отец, просто потому, что не собираюсь перевоспитывать. Оставайтесь собой. Но и мне позвольте быть таким, какой я есть.
– Я, похоже, ошиблась, ваше величество. Простите меня. Отец подавлял меня и говорил, что мой муж будет делать то же самое. Я поставила знак равенства между вами обоими, не узнав вас. Мне неловко…
Я опустила голову и совершенно неожиданно для самой себя заплакала, потому что вся горечь детских унижений вдруг всколыхнулась в душе удушливой волной.
– Прекрасно вас понимаю, Эллен… – Голос Генриха вдруг стал человеческим, бархатистым, полным чувств. – Мой отец был жесток со своими женами. И я наблюдал за тем, как они ненавидели его и предпочитали смерть жизни с ним. Я не хочу, чтобы моя жена, настоящая или нет, жила в аду и ненавидела меня.
– Значит, стань я женой вашего отца, он не пожалел бы меня. В мои пятнадцать лет…
Генрих отвернулся, опустил голову и долго стоял так, прежде чем ответить. Я видела, что разговор дается ему нелегко. Даже голос выдавал его волнение. Мы коснулись темы, болезненной для нас обоих. Еще никогда прежде, даже глядя в глаза друг другу, мы не были так по-страшному откровенны, как теперь, когда стояли далеко, не видя лиц друг друга.
– Я рад, что вы тогда сбежали!.. – В голосе короля звенела боль. – Вы действительно спасли себя от гибели. С вашим своевольным характером вы бы не вынесли и недели с моим отцом.
– Подождите-ка… Но жены короля Карла умирали из-за болезни и родов…
– Официальная версия, – сухо откликнулся Генрих. – Моя мать вскрыла себе вены, а четвертая жена повесилась, когда отец пришел к ней вскоре после родов и, несмотря на ее мольбы и слезы, исполнил… свой супружеский долг.
Мороз пробежал у меня по коже.
– А вы…
– А я… наследный принц, – горько прозвучал ответ. – И в те моменты, когда мой отец оставался без жены, он принимался за воспитание сына. В основном через наказание.
Так мы с ним оба пострадавшие стороны… Я-то думала, он мерзавец и сухарь, а оказалось, что Генрих научился прятать свои истинные чувства за маской равнодушия из-за деспотичного отца.
– Мне очень жаль… Я не знала…
Я сделала к нему шаг. Не знаю, что я хотела: подойти ли поближе или даже положить руку ему на плечо, но он повернулся и смерил меня одним из своих равнодушных и холодных взглядов, от которых меня особенно передергивало.
– Идите к себе, леди Эллен. Доброй ночи.
Это прозвучало отвратительно. Он отсылал меня, как служанку, пожалев, что слишком много рассказал о себе. Я подобралась, поняв, что он ненавидит меня за свою минуту слабости, развернулась и вышла из гостиной в будуар. Гнев и обида жгли меня изнутри. И я еще извинялась перед ним! Он все равно обращается со мной как с вещью. Даже если и разглагольствует о моей свободе. Ничтожный гордый мерзкий муж! Как бы я хотела уже оказаться в другом мире, в объятьях любящего мужчины! А вместо этого терплю все это безумие!
Глава 17
Однако этот разговор, несмотря на его неприятное завершение, пошел всем на пользу: на следующее утро я примирилась с Витторино и познакомилась с Алессио – своим секретарем.
Надо сказать, что во Франкии, в отличие от Альбиона, все были просто помешаны на моде. В Альбионе женщины носили довольно закрытые платья, а мужчины предпочитали удобство роскоши, и даже самые богатые семьи избегали излишеств в одежде.
Франкия же была очень пестрой: цветные ткани здесь носили даже бедные люди, а богатые прибегали к вышивке, драгоценным камням, жемчугу, перламутру, кружевам для украшения своей одежды. Мужчины носили высокие сапоги, брюки в обтяжку и камзолы примерно до середины бедра, под ними рубашки, как простые, так и кружевные. Женщины либо носили верхнее и нижнее платье, либо одно платье с широким твердым поясом. Оба варианта обыгрывались по-разному, у меня в гардеробе было около шестидесяти платьев, которые мне успели нашить портнихи. Но они до сих пор приходили и приносили новые вещи или забирали уже ношенные платья, чтобы их либо немного переделать, либо продать. Носить платье с плеча королевы считалось очень престижным, и столичные модницы с удовольствием их покупали.
Я привыкла, что мужчины при дворе одеваются очень пестро. Разве что король предпочитал темные цвета. Но на праздники и он одевался то в красное, то в белое, то в синее. При этом даже самая неброская одежда была из дорогих тканей и непременно с вышивкой или пуговицами из камней, оправленных в золото.
Поэтому, когда следом за Витторино, который сегодня был в небесно-голубом кафтане с красными птицами, похожими на попугаев, в кабинет ко мне вошел человек в очень простом черном наряде, я подумала, что кто-то скончался.
– Это Алессио, ваш секретарь, – представил его Витторино.
Алессио молча поклонился. Позднее я поняла, что он немногословен. Среднего роста, немного худощавого телосложения, Алессио казался даже каким-то болезным из-за бледности лица, светлых соломенного цвета волос и серых глаз. Черный цвет ему совсем не шел, но, возможно, Алессио рассчитывал таким образом оставаться незаметным.
Витторино быстро помог ему разобраться с корреспонденцией, а затем выслал с поручением.
– Его вам выбрал король. Алессио – проверенный человек, так что мы можем при нем общаться на любые темы, – сказал мне Витторино, присаживаясь в кресло напротив меня.
– Он немой? – спросила я. – За все утро не сказал ни слова.
Витторино хмыкнул.
– Нет, когда надо, он говорит. Но мы с его величеством подумали, что вам достаточно и меня. Я слишком говорлив. Алессио – моя противоположность.
Я улыбнулась. После всего произошедшего я сделала вывод, что лорд-канцлер не доложил о нашем разговоре королю, и была ему благодарна за это. Все-таки эту тему лучше было оставить между нами.
– Рада, что вы снова со мной беседуете, Витторино. Я скучала по вам.
– А я по вам. Но его величество проверял, насколько все настроены против вас, много ли будет желающих навредить вам, если почувствуют слабость вашей позиции.
– И много?
Витторино неоднозначно приподнял брови и скривил губы.
– Белые Лилии ожидаемо попытались устроить случайную встречу Оливии и короля. Но больше всего Генриха беспокоят настроения в народе. Вам необходимо укрепить свои позиции в глазах людей. Поэтому пока король здесь, вы будете вместе с ним раздавать милостыню по четным дням. По нечетным – посещать больницы. Короля любят. Он надеется, что, увидев вас вместе, люди примут и вас. Но… от меня вам совет, ваше величество: демонстрируйте свою любовь и преданность королю. Он никогда бы от вас этого не потребовал, потому что сам чужд проявлению эмоций, но вы не можете раздавать милостыню с равнодушным лицом. Улыбайтесь людям, смотрите с нежностью на супруга, ведите себя скромно, и вы покорите их сердца. Пока что выигрывают ваши конкуренты. Потому что королеву никто не видит. Покажите им особенную, тихую королеву. И тогда восстание вам не грозит.
– Я понимаю.
Восстание – самое страшное, что может случиться, если страна ведет войну. Поэтому я была полностью согласна с Витторино: надо показать народу, что королева-иностранка смотрит своему мужу в рот, а не диктует ему, как жить.
– У меня к вам еще один вопрос, Витторино. Возможно, это ерунда, но… – Я вытащила из кармана маленькую узелковую куколку, полненькую, в просторном платьице, с волосами из оранжевых нитей. – Она лежала на моей кровати. Нисия клянется, что это не она, а как куколка попала в спальню – не знает. Я ей верю. Она сказала, такие делают для разных ритуалов.
– Да… – Витторино взял у меня с ладони куколку и присмотрелся. – У нее нет ничего в руках, странно. Обычно назначение куклы ясно по внешнему виду. – Он помял куклу пальцем, поднял ей подол. – А живот набит чем-то иным, и там вроде камешек прощупывается… Возможно, это кукла про материнство. Замужние женщины иногда преподносят такие своим мужьям, чтобы сообщить о беременности.
– Но я не беременна от короля. И кукла с волосами не моего цвета. Что она делала на моей постели?
– Это сообщение?
– Хммм… значит, кто-то из беременных дам проник ко мне в спальню, чтобы оставить свою куклу? – Я усмехнулась. – Зачем ставить в известность о своей беременности королеву? Разве что сообщить, что беременность от короля?
– Это невозможно!
Витторино покачал головой.
– Почему? Генрих – красивый мужчина, Наверняка у него все же есть пассия в замке. А вы злились на меня за такое предположение, – уколола я его.