Король даже не нахмурился, а ровно и спокойно сказал:
– Ты меня не понимаешь, Эллен…
– Конечно не понимаю! – взорвалась я. – Ты же никогда ничего толком не говоришь! Я не знаю, что у тебя на уме! Извини, Генрих, но мысли твои я читать так и не научилась. У меня на лице, по крайней мере, многое написано, а твое как лицо статуи! Даже хуже! У статуи иногда больше эмоций, чем у тебя! Ты бесчувственный чурбан!
– Чего ты хочешь от меня? Я не умею этого делать! Мне говорили, что мужчины не плачут, не показывают эмоций, а уж правители и подавно!
Он провел рукой по мокрым волосам.
– Даже с друзьями? Я твой друг, Генрих, я твой союзник. Я тоже хочу выиграть эту чертову войну, но я не могу доверять тебе, не могу общаться с тобой, потому что не понимаю тебя. Ты молчишь, а я даже предположить не могу, радуешься ты или печалишься!
– Зачем тебе дались мои эмоции?! Ты все равно здесь на время. Что тебе даст, буду ли я хмуриться или улыбаться?
– Да ничего не даст! Это не мне нужно, а тебе! Как ты собираешься потом жить с кем-то, любить кого-то? Генрих, ты же вообще не живешь! Запер себя в этих своих трех «мужчины не» и смотришь свысока на тех, кто радуется или печалится. Ты превратился в камень. А камни мертвы. В них нет жизни! Они горячи, только когда солнце нагревает их. Они не могут дарить тепло и любовь!
– Так вот что тебе нужно? Тепло и любовь? – равнодушно спросил король.
– Что? – взмахнула я от бессилия руками. – Ты все время переводишь разговор на меня. Но я тут не одна с проблемами. Поговори со мной, расскажи мне о себе. Мне необходимо понять тебя!
– Потому что тебе страшно?
– Да! – Я так заорала, что чуть горло себе не содрала. – Да, черт возьми! Мне страшно! Я хочу доверять человеку, а не истукану. Мне страшно, что ты думаешь одно, а говоришь другое. Иногда мне кажется, что, если тебя ранят, ты даже боли не почувствуешь.
Генрих ничего не ответил, но я продолжала стоять и смотреть на него, а дождь выливал на нас каскады воды. К черту, я давно промокла насквозь. Я не отступлю. Молнии сверкали все чаще, гром гремел, казалось, без конца, гроза уже была над нами. Но я собиралась раз и навсегда понять для себя, что за человек стоит передо мной. Есть ли в нем хоть капля любви и нежности, или он играл это? Или же он играет роль камня, а сам внутри исходит болью? Если так, то я хотела быть с ним, когда эта боль откроется. Невозможно вечно держать лицо. Особенно перед опасностью. Я знала двух Генрихов. И я отчаянно хотела понять, который из них настоящий. Зачем? На этот вопрос я не искала ответа. Это была потребность, жизненно важная необходимость, но я не осознавала, почему мне так нужно понять его. Я чувствовала, что готова вывернуться наизнанку, лишь бы он показал свое истинное лицо. И тогда я пойму что-то важное про себя. Да…
Я вдруг опешила, не прерывая зрительный контакт с Генрихом. Я пойму что-то важное для себя…
Мое лицо вдруг смягчилось, губы приоткрылись, ушло упрямое выражение, и я уже без злости смотрела на короля. Я знала, что и взгляд мой поменялся. Из меня вышли ярость и обида. Я поняла, почему мне так важно почувствовать его настоящего. Я хотела понять его, хотела стать ближе к нему. Я испугалась своих мыслей, но тут король заговорил.
– Я боюсь, что проиграю войну, – тихо сказал Генрих, потупившись, потом медленно поднял глаза и продолжил: – Я боюсь, что не спасу свой народ. Что король из меня никчемный. Я боюсь быть слабым. Боюсь быть жестоким. Боюсь возненавидеть тебя и боюсь привязаться к тебе. Я боюсь дружить с кем-либо слишком тесно, ведь так я тоже проявлю слабость. Я весь – сплошной комок страха. Но я не показываю этого и не говорю об этом. Ведь король должен быть уверенным, смелым, строгим, сильным. Справедливым.
– Но ты любишь свой народ?
Страшно хотелось его обнять, но я боялась спугнуть эту откровенность между нами.
– Люблю. Я не столько трясусь за потерю власти, сколько за потерю тех, кого люблю. Если со мной оборвется мой род – нестрашно. Но если я не смогу защитить остальные семьи – это убьет меня. И если меня ранят, мне будет больно. Но мне придется держать лицо перед подданными. Я не могу быть слабым, Эллен. Я не могу, как ты, говорить все, что думаю. Ты смелая. Я трус.
По моим щекам текли горячие слезы вперемешку с холодным дождем. Я выдохнула, как выдыхают страшное напряжение. Боги, вот же он… настоящий…
– Ты очень смелый, Генрих. Ты сейчас очень смелый. Я так благодарна тебе за твои слова… Спасибо за доверие! Пожалуйста, если можешь, говори со мной. Если не выражаешь эмоции лицом, то скажи словами… Мне очень нужно понимать, что ты чувствуешь.
– Зачем?
– Так я доверяю тебе.
Я взяла его за руку и подошла ближе. Подняв лицо, улыбнувшись от того, как дождь забарабанил по щекам, я посмотрела ему в глаза.
– Ты не безнадежен, слава богам. Как хорошо, что ты все-таки живой, Генрих.
– Эллен…
Он вдруг наклонился ко мне, я испугалась, что он целоваться полезет, но он лишь сгреб меня в свои медвежьи объятья. Я крепко обняла его в ответ. Сама напросилась. После такого разговора любого потянет обняться и спрятать лицо на груди другого. Но его объятье было таким сильным, что на миг я почувствовала себя в абсолютной безопасности. Я снова оказалась к нему так близко, как только могут соприкоснуться души людей. Он словно разорвал свою грудь и показал мне на мгновение свое ярко-алое, полное огня сердце. Что бы он теперь ни говорил, я буду знать, что он настоящий. И его открыла я.
– Знаешь, – сказала я, чтобы скрыть неловкость, – пойдем в спальню, а то простудимся.
И, высвободившись, пошла первой, а Генрих нехотя зашагал за мной.
В спальне мы остановились перед кроватью.
– Если мы могли спать вместе на тесной лежанке, то сможем и на кровати поместиться? – спросила я.
Король сделал неопределенное движение, словно собирался выйти.
– Останься. Пожалуйста.
Он застыл, поднял на меня недоумевающий взгляд. Впервые я заметила янтарные всплески в его темно-карих глазах.
– Мы же друзья, правда? – спросила я.
У него явно отлегло от сердца, и он кивнул. Мы разошлись на мгновение, чтобы переодеться в сухое, а потом чинно улеглись на кровать с разных сторон. Между нами только меча не хватало для более лубочного изображения нашей невинной совместной ночевки.
Я улыбнулась, повернулась на бок и уснула, весьма довольная собой.
Посреди ночи сквозь сон я поняла, что лежу совсем рядом с Генрихом, положив руку ему на талию. От его древесно-пряного запаха я теряла голову даже во сне. Я никогда не думала, что естественный запах человека может быть приятнее любого парфюма. От него мне было тепло. И мне совершенно не хотелось отодвигаться. После того, как он раскрылся, Генрих стал мне как родной. Я уткнулась носом в его плечо.
И тут почувствовала его прикосновение. Нежно, едва касаясь, Генрих погладил брошенную на него руку. И глубоко вдохнул. В тишине я слышала быстрое, громкое биение его сердца. И начала понимать, что мое сердце набирает ритм, чтобы сравняться с его сердцем. По позвоночнику прошелся огненным дыханием жар, ладони закололо. О нет… только не это… не сейчас…
Магия, которая все эти дни прекрасно себя вела, потому что я расходовала ее на больных, вдруг снова накопилась в теле.
– Эллен, – тихо позвал король, видимо почувствовав магию.
– Может, само пройдет, – шепнула я, чуть отодвигаясь.
– Давай помогу? – предложил Генрих.
При воспоминании о его крепком объятии я уже хотела согласиться, но потом вспомнила остальное и отказалась от этой мысли.
– Тебе завтра контролировать летательные машины маэстро Фермина, – напомнила я. – А ты потеряешь силы.
– Тогда пойдем на балкон, научишься управлять дождем, – предложил король.
За окнами по-прежнему шумела гроза.
– Мне страшно, – призналась я.
– Мне тоже, – честно ответил Генрих. – Но тебе нужно учиться. И лучше со мной, чем в одиночку.
Я нехотя села на кровати. Вылезать из тепла не хотелось, но меня уже сильно потряхивало от избытка магии. Взяв короля за руку, я вышла на балкон. Было темно, по нам бил дождь. Я сосредоточилась и раздвинула пелену воды над нами. Словно отодвинула дождевые потоки в сторону.
– Молодец, – похвалил король. – Попробуй сформировать большие капли.
Приободренная, я постаралась сформировать в голове правильную мысль-импульс. В следующий момент вокруг нас застучал град.
– Не совсем то, но это потрясающий результат!
Руки короля вдруг обвили меня за талию и прижали к теплому телу.
По спине пробежал сильнейший разряд, вводя меня в то состояние возбуждения, которое раньше я испытывала только с Михаилом. Генрих говорил мне на ухо, его борода ласкала мне шею. Все точки наших соприкосновений стали яркими и от этого болезненно-приятными. Я вдруг поняла, что испытываю к королю влечение.
Осознание этого сильно испугало меня. Я потеряла концентрацию, град вдруг полетел на нас со всех сторон. Я пыталась вернуть дождь, но вместо этого застонала, когда в ключицу вонзилась ледяная острая градина. Генрих молниеносно оттащил меня назад в спальню и закрыл створки, град бил его по лицу и телу, но ему удалось захлопнуть дверцы. А потом пассом он оградил дверь от атаки града.
Я с ужасом зажимала ранку на ключице, из которой сочилась кровь. Король шагнул ко мне, его лоб был рассечен в двух местах. Он отодвинул руку, осмотрел ранку.
– Царапина, заживет.
Я растерянно шагнула мимо него к балкону и превратила ледяной град обратно в дождь. После этой манипуляции магия схлынула из моего тела. А влечение к Генриху не прошло. Я повернулась к нему и посмотрела новым взглядом. Я была слепа до этого и прозрела? Или обманывала себя, желая заполучить дружбу Генриха в то время, как подсознательно тянулась к нему ради другого? Приложив полотенце к его лбу, я протерла кровь, но застыла, заново разглядывая черты его лица.
Генрих заметил мой пристальный взгляд, мягко накрыл мою руку с полотенцем своей ладонью, снял с себя и отбросил полотенце в сторону.