на своей шее. Я от стыда готова была под землю провалиться. И самое странное, что я абсолютно ничего не помнила:
– Что я делала? Что говорила?
И только лучистые глаза Греся рассказывали, что ему общение с такой маленькой сорвиголовой понравилось.
А вчера было еще хуже. Я вошла на кухню, чтобы как обычно поинтересоваться: ждать ли мне на ужин мое любимое лимонное суфле, и надо же было Мельхиоре, нашей горячолюбимой кухарке, мастерице на все руки и просто хорошему настоящему наполовину эльфу наполовину человеку, оказывается бывают и такие межмировые расы, надо же было веселой щебетухе Мельхиоре рассыпать плошку с черным перцем прямо посреди кухни. Я зашла, сморщила носик и звонко чихнула, и тут же ока залась маленькой девчушкой – чертенком в веселом, розовом комбинезончике с двумя хвостиками.
– Ой как интилесно! – сказала я оглядываясь вокруг и замечая двух белых крысок, доедающих специально приготовленные для них дорогие кушанья из тарелки германского отборного фарфора, стоящей на полу.
Это были волшебные крысы моего вредного архимага. Очевидцы потом рассказывали, что я увлеченно порассматривала их несколько секунд,а потом словно решив, что сгодятся, схватила одного крысиного короля под одну подмышку, другого – под другую и убежала, что-то увлеченно лопоча на каком то непонятном языке.
Зайдя в библиотеку, я тут же заметила яркие бутылочки с веселой акварелью и кисточки, должно быть их оставил Мирт, он очень любил художествовать и делал это постоянно, когда не был занят розами, при чем у парня действительно был талант.
Я быстро сообразив что к чему, посадила одного бойца в оставленную после полива цветов, пустую банку, а другого тут же увлеченно стала разукрашивать акварельными красками. Одна крыска у меня по лучилась розовая как поросенок с голубым пятнышком на мордочке между ушками, а вот вторую я собиралась покрасить в яркозеленый цвет сдобрив это оранжево желтыми и красными пятнышками.
– Ну вот теперь вы класивые! – сказала я и гордо посмотрела на свои художества, которые сидя на столе тихо попискивали от неудовольствия.
– Попугайки мои! – гордо сказала девчушка и захлопала в ладоши, а потом не удержалась и громко чихнула. Это нелюбимый архимаг, уже несколько секунд вошедший в библиотеку и с гневом взирающий на плоды таких манюниных художеств, гневно закрыл древний фолиант, подняв облако старой книжной пыли.
Я снова превратилась в юную хрупкую эльфиню, только вот мои руки по локоть были в акварельных красках и по скорчившемуся в приступе веселого смеха Мирту и полуулыбке, озарившей глаза подоспевшего на шум Греся, я поняла, что плоды моих художеств есть и на моей симпатичной мордашке. А яркие, как попугайчики крыски пищали на магикане – магическом языке эльфов:
– Несносная девчонка! Хозяин, если ты ее не накажешь – мы объявляем голодовку! Не видать нам голландского сыра три дня! Поиздеваться над нами – волшебными крысами самого великого архимага нашего королевства. Непорядок! Мы требуем справедливого возмездия! Зуб за зуб! Кровь за кровь! Плоть за плоть! Лишить несносную девчонку всех вкусностей Мельхиоры в пользу бедных несчастных крысят! – и еще что-то…Но уже не было слышно. А Гресь, который кажется уже неделю не смеялся в моем присутствии после того жаркого поцелуя в гроте и отчуждения между нами, которое последовало за ним, стал хохотать как ребенок.
Мои щеки стали пунцовыми, уши наверное горели, как вишни на близлежащем плодовом дереве и мне от стыда хотелось провалиться под землю. Тут и рассказывать ничего не надо, я и сама поняла, что произошло.
– Надеюсь, мои магические превращения поскорее закончатся тихонько прошептала я, выходя и еле сдерживая слезы.
– О, нет дорогая Эль! – сказал Гресь, вытирая слезы и посмеиваясь через них. – Я надеюсь, что вы еще хоть раз порадуете нас встречей с этой непосредственной очаровашкой.
И стал икать, потому что трехминутные приступы смеха дали наконец то о себе знать.
– Так тебе и надо! – злобно подумала я и побежала зализывать свои раны.
Мои планы сладкого возмездия после этого случая стали быстро всходить как пироги на кухне у Мельхиоры. Дождавшись полночи, когда особняк и все его обитатели погрузились в глубокий сон, я прокралась в кабинет эльфийского государя. Я девочка запасливая, ключ подобрала заранее, открыв тихонько дверь и юркнув мышкой в середину, я зажгла свечу и сразу же увидела этот горе-фолиант. От него исходило особое свечение и я сразу же поняла, что все будет не так просто: фолиант волшебный, он в реке не утонет. На нем магия самого лучшего ученика этого противного архимага Гелиптуса.
– Ну, конечно же, нашего драгоценного красавца, королевича Греся, драного принца серебрянных зеркал, – буркнула я себе под нос.
Я постаралась взять фолиант в руки, но он подпрыгнул и убежал в сторону. Но я то уже вошла в азарт, а когда я в таком настроении я могу горы свернуть.
– А была не была! – я махнула рукой на все предосторожности и стала бросать спикулы пытаясь ослабить силы фолианта и чем больше он их отбивал, тем больше во мне зрела решимость победить этот несносный голубой сверток. Когда мои волшебные энергетические ресурсы существенно поисчерпались и я уже готова была сложить руки, я заметила, что мощность магического щита, защищающего фолиант несколько уменьшилась, я уже могла взять его в руки, но открыть никак.
Потушив свечу, я темной грациозной кошкой стала пробираться по ступенькам, но уткнулась в какую то гранитную стену, точно помня что здесь ее быть не должно я, я зажгла свечу и встретила гневный взгляд моего серебристоглазого мучителя. Он молча отстранился и бросил с холодным высокомерием:
– Все гулящие кошки когда то возвращаются домой! Что ж, вы не исключение! – и продолжил спускаться вниз.
Я от страха вся сжалась, ведь украденный магический фолиант в присутствии своего хозяина мог даже заговорить, но видно он бедный был очень ослаблен моими варварскими атаками, а я предусмотрительно спрятала его в складки широкого атласного халата. И только когда я дошла до дверей своей комнаты до меня дошел смысл его слов:
– Боже! Как он может, ведь большинство эльфийских женщин глубоко порядочны, почему же он так плохо думает обо мне. Что я из чьей то тепленькой постели, после сладких любовных утех, бежала чтобы благочестиво встретить утро в своей комнате. Боже! Как он может! Как он может! – слезы застилали глаза, а боль казалось разрывала душу.
– Каким богам молиться! У кого просить помощи! В людском мире был Господь Бог и сын его Исус Христос, а здесь?! Кто мне поможет пронести эту боль и выстоять, выдержать?
Постепенно в моем затуманенном мозгу стал говорить внутренний голос разума, он оправдывал его:
– Он знает, что ты дитя Черного Рэйва, который всю жизнь отдал разврату и грехопадению, поэтому и ожидает этого и от тебя.
И тоненький едкий голосишко пищал:
– Если он ожидает этого, может мы ему это и предоставим. Ведь любой, любой из эльфов полевых цветов хочет узнать сладость твоего тела.
А другой голос вопрошал:
– Они хотят не только твое тело, но и твою душу, а ты ее уже отдала. Так что смирись, залижи раны и снова в бой. Ты сильная и смелая, Эль, у тебя все получится.
Я положила злополучный фолиант на высокую подушку из фламандского батиста, прикрыла глаза и заснула. И мне снова снилась эта холодная вершина горы, сильный пронизывающий ветер, пробирающий все нутро до последней косточки, треск моих красивых обледенелых крылышек, рвущихся под сильными порывами этого воздушного господина и боль и страдание, и белый силуэт гордой фигурки вдалеке, до которой я очень хочу добраться.
Я снова проснулась в слезах, было около 4 утра, рассвет только начался.
Немного успокоившись, я расчесала свой водопад волос, который на удивление, вымахав длиной до моих лодыжек, перестал расти и пропустив эти серебристые пряди сквозь пальцы, пряди, которыми восторгались все мои кавалеры и на которые заглядывались даже счастливо женатые эльфийские мужья, горько усмехнулась и невесело подумала:
– А ему хоть чуть-чуть они нравятся? Или ему нравятся только нежно розовеющие щечки юной Беатрис Черилье, которые покрываются сияющим румянцем при его приближении, или красивая грудь Виолет Лавуайе, которая начинает ходить бурунами упругих волн, когда он нежно целует ей ручку и заглядывает в вырез не по девичьи глубокого декольте.
– Убила бы эту красивую тварь! – подумала я и почувствовала как кровь закипает в жилах.
Я провела рукой по волшебному фолианту и вскрикнула: твердыня все таки была взята, он сам раскрылся. И я стала смотреть на каракули древнеэльфийского. Я хорошо знала его на подсознании, но сейчас сознание не хотело отключаться и моя сущность бабочки не хотела мне по мочь найти разгадку тайны серебристоглазого хищника. Что ж прошло уже занятий десять и Даня смог вложить кое-какие азы языка в мой воспаленный ночными событиями мозг.
Здесь постоянно звучало «Ля лилонгве», через каждые пару строк оно повторялось вновь и вновь, а потом, потом были признания в любви на дренеэльфийском, это я поняла точно.
– «Ля» – моя, моя «Лилонгве», надо знать: кто такая эта «Лилонгве»? то что это было признание причем красивое поэтическое признание в любви на древнеэльфийском я осознала и сразу же почувствовала недоброе чувство к этой бедной эльфийке.
– Ну я устрою тебе – «Ля лилонгве»!Готовся! И тебе кудлатый, тоже придется несладко, – решила я. Быстро телекинезировала фолиант на место, этим искусством я овладела в совершенстве, при чем называлось оно обратный телекинез. Двигать вещи, которые никогда не были в моих руках, я не могла, а те которые хоть раз в них побывали были подвластны силе моей мысли и подчинялись ей мгновенно. Предупредительно поставила защиту на этот голубой сверток и привела в божеский вид его магический щит и отправила восвояси.
– Даст Бог, никто ничего не заметит!
Я быстро сбегала к любимому озерцу, поплескалась в его чистых водах, с полчасика полежала в коротенькой батистовой рубашечке на его бережку, и когда волосы пушистым водопадом заструились по спине, стала спешно одеваться. Но услышала тихий шум в близлежащих камышах, это меня не встревожило ведь здесь места гнездования многих птиц, да и камышовые коты бывают заходят. Поэтому я в хорошем настроении, насвистывая, стала возвращаться домой.