ументами, например записями из дневников заключенных Вестерборка Мирьям Леви и Филипа Механикуса, а также другими письменными свидетельствами о том, что людям пришлось пережить в этом лагере, этот лагерь больше нельзя рассматривать как просто перевалочный пункт или «место сбора» на голландской земле. Совершенно очевидно, что это была промежуточная станция на пути к неизбежной смерти.
Глава 10«Пока грузовик не был наконец полон»Июль – декабрь 1942 года
Элизабет ван Лохейзен, хозяйка бакалейной лавки, г. Эпe
Пятница, 10 июля 1942 года
Все наши мысли о судьбах евреев, особенно евреев в Амстердаме. Говорят, что жители 1000 квартир в городе должны быть эвакуированы до 15 июля. Это, разумеется, касается только жилья еврейских семей. Если глава такого семейства младше сорока лет, ему и его семье в полном составе, включая малолетних детей и младенцев, предписывается явиться в участок в 1:30 утра. Там их загоняют в вагоны поезда, настолько плотно набитые людьми, что ехать в них можно только стоя. С собой им разрешается иметь продукты из расчета на три дня.
Похоже, план состоит в том, чтобы отправить их в Польшу, но что с ними там произойдет – посмотрим. Происходят совершенно душераздирающие сцены. Все это настолько бесчеловечно, что невозможно считать такое поведение христианским. Почему, ну почему же этим детям Божьим причиняют такие ужасные страдания? Порой во всем этом невозможно найти никакого смысла. Они же не виноваты в том, что идет война. Волна ненависти снова охватила нашу страну. Страдания будут неописуемыми…
Завтра Мик возвращается домой, и, возможно, у нее будут еще новости о тех, кому удалось сбежать и как-то избежать смерти. В Амстердаме на Стадионкаде[103] и Донаурстраат квартиры уже опустели. Похоже, что и этот район [Зюйд] также стал небезопасен. Эвакуируют также жителей домов в Иджмуйдене. Что будет дальше? Такое ощущение, что мы живем на вулкане.
Сегодня днем мы забрали одну семью (жену и троих детей) с железнодорожной станции и развезли их по домам – в три семьи на разных фермах. Глава этой семьи 22 апреля 1940 года уехал в Англию, а жена пережила бомбардировки, ее нервная система совсем расшатана. Когда я впервые увидела эту женщину на вокзале, то ее лицо было как маска. А когда я отвезла ее на ферму и она оглядела сельские идиллические виды, в глазах у нее опять появился какой-то интерес к жизни. Таким образом, я еще раз поняла, как же у нас тут, в нашей деревне, спокойно и как мало местные жители осведомлены о том, что происходит вокруг.
Суббота, 11 июля 1942 года
Семьи евреев-беженцев из Германии отправляют в провинцию Дрент[104]. Хорошеньких девушек отправляют в Берлин, а остальных… Здесь царит растущий хаос и нехватка всего. Почти нет овощей, очень мало фруктов, не говоря уже о многих других продуктах. Нам не разрешается обменивать продовольственные карточки на детскую обувь.
Понедельник, 13 июля 1942 года
Сегодня опять много мужчин были арестованы в качестве заложников (об арестах женщин пока ничего не слышно). Эта новость распространялась от деревни к деревне со скоростью лесного пожара. Сейчас мы пока не знаем ни имен арестованных, ни сколько человек было схвачено. Возможно, так поступают, опасаясь беспорядков против массовой депортации целых еврейских семей в Польшу. Мы все возмущены, но что мы можем сделать? Кто-то из нас пытается найти способы помочь евреям укрыться. Кого-то сегодня утром разместили в доме Г. и С.[105], а днем, в половине пятого, укрыли еще одного. У первого было удостоверение личности без штампа «J» («еврей»)[106]. Второй была женщина, и у нее из документов вообще ничего не было.
К счастью, для одного из них мне удалось найти хорошее укрытие, другой же так пока и остается у Гера и Сини. У нас в доме в эти дни так много гостей, что принять кого-то здесь было бы трудно. Согласно правилам, им запрещено даже просто входить в дома христиан, так что прятать их становится опасно. Но их жизни так же ценны, как и наши, мы должны помогать им и не бояться делать этого.
Доуве Баккер, начальник одного из полицейских управлений, Амстердам
Вторник, 14 июля 1942 года
Около 2 часов ночи неподалеку отсюда раздались взрывы гранат, затем над головой пролетели самолеты. На улице пасмурно и моросит дождь.
Что-то происходит. К счастью, забастовки железнодорожников нет, но, по-видимому, евреев в возрасте от 18 до 40 лет все равно забирают прямо на улицах. Когда я сегодня утром въезжал в город, то видел патрули «Зеленой полиции» и небольшие машины с евреями, как с мужчинами, так и с женщинами. Я слышал, наше подразделение тоже призывают для проведения этих мероприятий. Очевидно, евреи не являются, когда им вручают повестки, поэтому их приходится забирать. В Остерпарке была задержана группа евреев, и я видел еще машины на Амстеле, там было где-то шестьдесят евреев[107]. Днем я пошел с Тилли в кинотеатр Cineac посмотреть военные новости… Когда позднее мы вышли на улицу, шел небольшой дождь, но потом погода прояснилась, потеплело. Вечером – снова беспорядки.
Элизабет ван Лохейзен, хозяйка бакалейной лавки, г. Эпe
Среда, 15 июля 1942 года
Вчера некоторые наши знакомые ездили в Амстердам и видели там беспорядки. Евреи, которых преследовали, выпрыгивали из окон или прыгали в каналы. Несколько человек были застрелены на улице. Перед штаб-квартирой СС на Эйтерпестраат выстроили в ряд арестованных евреев и заставили их весь день стоять у стены. Только что привели школьников лет четырнадцати и старше. Тяжело и горько сознавать, что мы, свободные граждане Нидерландов, ничего не можем сделать. Теперь евреям не разрешается пользоваться телефоном, им не разрешается выходить из своих домов после 8 часов. Таким образом, они не могут общаться с остальным миром с 8 вечера до 6 утра. А что, если кто-то из них заболеет?
Четверг, 16 июля 1942 года
От нас потребовали подписать документ, в котором говорилось, что ни один еврей не может пользоваться телефоном [в нашем магазине]. Мы подписали, но остаемся свободными в своем выборе и будем поступать так, как захотим. Первый транспорт с евреями уже отправлен из Амстердама. Что станет с этими бедными душами? В письмах, которые им приходят, содержится приказ прибыть на железнодорожный вокзал в половине второго ночи. В настоящее время это относится и к евреям – жителям Амстердама. Они должны взять с собой два одеяла, четыре простыни, два комплекта нижнего белья, рабочую обувь, одежду и продукты питания на три дня. Им не разрешается брать с собой ценные документы или ювелирные украшения. Если они выполнят все эти условия, то «получают право» на то, чтобы их депортировали поездом.
Все это за гранью понимания. Такая транспортировка, должно быть, просто ужасна, и все знают, что никто из них не вернется живым. Отправляют целые семьи, даже младенцев. Что будет дальше? Весьма разумно, что в газете ничего не сообщается об этом. Тем не менее это честная газета, так что ей можно доверять. Вот интересно, а как себя сейчас чувствуют НСД-шники? Еврейский вопрос вообще не касается голландцев. Когда прекратятся страдания этих бедняг? Люди повсюду прилагают все усилия, чтобы спрятать евреев. Чем больше людей мы сможем спасти от лап нацистов, тем лучше.
Инге Янсен, домохозяйка, Гаага
Среда, 15 июля 1942 года
Сегодня Адриан наконец-то впервые приступил к своей работе. Дома так тихо без его пения по утрам. Ему приходится разбираться с огромным количеством бумажной работы, и ему очень скучно. Кроме того, в различных подразделениях работает так много сотрудников, это просто удивительно. В пятницу у нас будет небольшой ужин с мэром в доме Анса. Как мило, что Анс пригласил и наших родителей в гости. Неожиданно Бетс ван Дирен[108] оказалась в городе, поэтому мы с ней очень мило пообедали и поболтали в «Гауде Хоофд». Адриан пожаловался, что в офисе он чувствует себя будто в тюрьме. Там так скучно! По его словам, он там не может ни с кем поговорить. Разумеется, эта скука ненадолго!
Доуве Баккер, начальник одного из полицейских управлений, Амстердам
Суббота, 22 августа 1942 года
Ночь тихая, погода довольно хорошая, сухая. Сегодня утром мы обнаружили 180 000 брошюр в типографии на Кромме-Вааль, 22, и конфисковали их. Предполагалось, что эту «оранжевую»[109] пропагандистскую литературу будут раздавать 31 августа. Вчера днем я арестовал мужчину за прослушивание английского канала «Радио Оранье» и владельца фотоателье «Люкс» на площади Рудольфа Харта[110] за хранение тиража «Фрей Недерланд»[111]. Я нашел также две единицы огнестрельного оружия, которые были спрятаны в потайной нише в стене, за вешалкой для одежды. У него серьезные неприятности.
Элизабет ван Лохейзен, хозяйка бакалейной лавки, г. Эпe
Вторник, 1 сентября 1942 года
Сегодня утром мы получили тревожное сообщение из Роттердама. Друг соседа Мик по квартире, Фриц, позвонил и сказал, что Фрица и еще одного соседа[112] арестовали. Он должен был приехать к нам во вторник, но в понедельник днем в их доме появились полицейские детективы. Фриц, конечно, отрицал, что в доме был кто-то еще, кроме него и Мик, но, судя по всему, полицейские все знали. Что теперь будет? За укрывательство евреев полагается суровое наказание. Второй человек, которого укрывали, наверняка окажется в Маутхаузене. Мы также очень беспокоимся за Мик. Тем временем сюда прибыла семья К. из Апелдорна, и сегодня вечером мы отвезли их в другое место. Мы надеемся, что сможем снять для них дом, где они смогут укрыться.
Пятница, 4 сентября 1942 года
В Эпе дома и квартиры евреев, которым пришлось скрываться, сначала были опечатаны, а теперь из них все вывозят. Полиции было приказано поступить именно таким образом. Ходят слухи, что все имущество отправляют в Германию для городов, которые подверглись бомбардировкам, с надписью на транспортах: Liebesgaben[113]. Повезло тем, кто уже избавился от всего ценного. В каком состоянии люди обнаружат свои дома, если им доведется вернуться живыми? Мы живем сейчас как в каком-то кошмаре. Мы знали, что с евреями будут обращаться ужасно, но мы никак не предполагали, что все будет именно так. Их девиз: «Больше никаких евреев в Нидерландах»… Сопротивление народа ослабевает. Я похудела, и теперь мой вес стал 104 фунта[114].
Суббота, 6 сентября 1942 года
Арестован Альт ван Вемде[115], который вел активную торговлю на черном рынке, а также укрывал евреев. Его успели предупредить, и ему удалось помочь им всем скрыться, но он сам слишком задержался, и на следующий день его арестовали. Евреев перевезли в другое место. Мы до мая сняли дом, «Ларикшоф»[116], и семья Шолтен переедет туда в самое ближайшее время. Дай бог, чтобы все прошло хорошо! Так хочется помогать людям! Каждая жизнь того стоит.
Воскресенье, 7 сентября 1942 года
Сегодня вечером я отвезла семью Кан в их временный дом. Шолтен немного нервничал. Теа приедет завтра, а вечером приедет Фьетье де Вриз. Я надеюсь, что они смогут спокойно оставаться там до тех пор, пока эти мытарства не закончатся.
Суббота, 12 сентября 1942 года
Завтра мы с Диком отправимся в Роттердам, чтобы забрать одежду и постельное белье Мик. В целях безопасности она взяла бессрочный отпуск по болезни… потому что формально они освобождают дом к 1 октября, но они заплатили арендную плату до 1 декабря. Это самое безопасное, что можно было сделать. Мы просто не знаем, что произойдет. По крайней мере, в любом случае все будет находиться здесь.
Воскресенье, 13 сентября 1942 года
Все, что было в квартире в Роттердаме, теперь снова здесь, за исключением мебели. Замена Фрица говорит, что имя Мик не было названо в обвинениях, поэтому ее не будут допрашивать. Это был ужасный момент. Она никогда не забудет выражения лиц двух ее подруг, когда их увозили в полицейском фургоне. Несмотря на все это, мы продолжаем помогать. Сегодня еще одна[117] приехала из Амстердама. Мы подержим ее здесь несколько дней, а потом ей придется двигаться дальше. Список неуклонно растет. Как мы сможем помочь им всем?
Мирьям Леви, 25 лет, секретарь Еврейского совета, Амстердам
Вторник, 15 сентября 1942 года[118]
В нашу дверь позвонили около полуночи. На этот раз это действительно была полиция, со списком, в котором были указаны наши имена. Я открыла дверь, но сначала я велела спрятаться Бобби[119], а потом заправила ее постель. Полицейские приказали нам одеться и идти с ними. Я спросила, может ли бабушка остаться дома. Это было разрешено. Тогда я сказала им, что и мама тоже должна остаться дома, иначе некому будет присматривать за бабушкой. Сначала они были против, но позже все же согласились при условии, что мы с отцом (помните, что Бобби спряталась?) будем готовы через пять минут. А нам и так хотелось уйти как можно быстрее, потому что чем позже прибудешь на площадь Адама ван Шелтема[120] (куда нас доставили), тем меньше у тебя шансов быть освобожденным. И я была «вне себя от радости», что идти пришлось только нам двоим, потому что чем меньше людей нуждается в освобождении, тем легче. Я действительно не знала бы, как подготовить к этому маму. Она была буквально парализована страхом.
Мне пришлось одеваться в присутствии двух полицейских. Тем временем к ним присоединился кто-то повыше рангом, который обыскал весь дом и даже посветил фонариком на Бобби, которая пряталась на чердаке, но не увидел ее. Я забыла упомянуть, что полицейские спросили: «Сколько человек в семье?» Я ответила: «Пятеро: бабушка, родители и две дочери. У моей сестры есть разрешение на передвижение по вечерам, и она на работе».
К счастью, я не умолчала про Бобби. Я сделала это специально, потому что ее кровать находится в нашей комнате и во время обыска они увидели бы два шкафа и т. д. Как результат, один из полицейских сказал: «Девушка говорит правду. Я бывал здесь раньше и видел всех членов этой семьи». Я его не узнала, но это был один из тех полицейских, которые приходили забирать Боассонов. [Полицейские] вели себя довольно прилично, хотя один из них сунул бутылку вина в карман, заглянул во все шкафы и спросил, запасались ли мы едой. Я ответила: «У нас нет на это денег». Когда он взял бутылку вина, я сказала: «Это для ритуальных целей». И хотите верьте, хотите нет, но он вернул ее на место.
Как только я поняла, что забирать будут только нас с отцом, я пошла звонить в «Экспо»[121]. Линия была постоянно занята. Тогда я позвонила своему начальнику и рассказала ему о том, что произошло. Как видите, нам очень повезло, что у нас все еще был телефон. Позже наша удача оказалась даже больше, чем мы предполагали в то время. Полицейский, который отвез нас на «Хаутмаркт» (нынешнее название площади Мейера[122]), оказался весьма дружелюбен. Он сказал: «Тебя обязательно отпустят, и тогда мы заглянем к тебе просто в гости». Он добавил, что жаль, что я уже [помолвлена]. Он увидел кольцо у меня на пальце. Он определенно флиртовал со мной.
Когда мы добрались до машины (нас должны были отвезти на грузовике), нас передали ее охране. А потом начался настоящий ад. Сцены внутри этого грузовика были просто неописуемы. Люди в ужасной панике кричали, всхлипывали, визжали. Полицейские продолжали забирать все больше и больше людей, мы услышали, как в некоторых домах выбивают двери. Больных пожилых людей, одетых только в пижамы и пальто, буквально выволакивали из их домов и бросали в грузовик, как кучу тряпья. У грузовика была очень высокая подножка, и пожилые люди не могли забраться внутрь без посторонней помощи. Поэтому полицейские, сопровождавшие грузовик, поднимали их и буквально швыряли внутрь. И все это происходило в кромешной темноте. Подъемный мост между Весперстраат и площадью Мейера был поднят, и его приходилось опускать каждый раз, когда грузовику нужно было пересечь его. Мы ездили взад и вперед, пока грузовик не был наконец полон.
К тому времени была уже половина второго и я находилась в отчаянии, потому что потеряла надежду на то, что теперь, в такое позднее время, можно будет что-то сделать для нас. Но, как только мы прибыли на площадь Адама ван Шелтема, я пришла в себя. Оказалось, что худшее позади. Нашим делом уже занялись и успели рассмотреть его, несмотря на наше отсутствие, и мы были свободны. Выйдя из грузовика, я сказала отцу: «Держись за меня крепче, иначе мы потеряем друг друга». Это было похоже на какой-то фильм или дурной сон. Мы шли в темноте через двор. По обе стороны стояли солдаты с винтовками. Слева, справа и позади солдат стояли машины, готовые к отправке.
Выйдя из грузовика, я услышала, как Шлюскер[123] спрашивает: «Мирьям Леви в этой группе?» Тогда я поняла, что все в порядке. Нас не проводили в комнату, куда отвели остальных, а разрешили присоединиться к тем, кого освободили. Мы простояли полчаса. Конечно, мы были очень счастливы, но вид других людей в нашем грузовике, вынужденных остаться в группе депортируемых, был ужасен. Макс тоже был там, как и многие мои знакомые, и все они подошли поболтать с нами. Мне не найти слов, чтобы описать, что я тогда чувствовала.
Простояв полчаса, мы гуськом вышли на Ян ван Эйкстраат и разместились там в школе, где нам предстояло провести ночь, потому что мы не могли появиться на улице до шести утра. Однако за нами заехал Блют, который живет напротив школы. На кухне Блюта мы немного поплакали, а потом (было уже половина третьего) устроились поудобнее в гостиной вместе с четой Блют и Шлюскером, которые тоже провели там ночь. Макс уже позвонил матери, мы тоже позвонили ей в половине третьего, таким образом, она должна была перестать волноваться за нас. Я легла спать в половине четвертого. Отец вообще не ложился спать и ушел домой в шесть часов. Я проспала до десяти, пошла домой, а позже – в офис. Весь тот день я чувствовала себя усталой и сонной.
На следующую ночь, в половине первого, в дверь снова позвонили. Я подошла к входной двери, потому что всегда первой встаю с постели. Бобби снова спряталась. Те же самые полицейские пришли проверить, что нас освободили. В половине первого ночи! Как вам такое отсутствие сострадания? И это были еще вполне приличные люди. Должна сказать, что предыдущей ночью, когда мы направлялись на площадь Мейера, я ответила, когда эти полицейские пообещали нам, что придут и справятся о нас: «Тогда угощу вас бокалом вина». Я сразу поняла, что они пришли именно за этим. И если бы нас не освободили, они бы просто разграбили наш дом. У меня, например, был прекрасный ручной фонарик, и предыдущей ночью один из полицейских забрал его у меня, отдав вместо него свой, что на самом деле было еще довольно порядочно с его стороны.
Итак, трое из них вернулись и немного пофлиртовали со мной. Вы не поверите, они сочли, что у меня хорошая фигура для верховой езды. У меня было как раз подходящее для этого настроение. Мне стыдно признаться, но на самом деле я угостила их бокалом вина в попытке сохранить с ними дружеские отношения, потому что они сказали мне, что патрулируют наш район. И действительно, несколько дней спустя в десять часов в дверь позвонили: они принесли повестку бабушке об Arbeitseinsatz[124]. Но они при этом сказали, что не собираются забирать ее. Это был чисто светский визит, и они очень мило поговорили, среди прочего, об английском радио. Естественно, с нашей стороны они вряд ли смогли услышать что-либо занимательное, поскольку мы практически молчали.
Мейер Эммерик, 47 лет, огранщик алмазов, Амстердам
Примерно 21 сентября 1942 года[125]
В великий день Искупления – такой святой день для нас, евреев, – сотням людей пришлось стоять в очереди, чтобы получить штамп, и это заняло весь день и всю ночь. Макси[126], который в это время был серьезно больна, лежал в «Палатке Марии»[127], где на самом деле ей запрещено было находиться, потому что, спасибо фрицам, евреям больше нельзя лечиться нигде, кроме еврейской больницы. Такой же запрет распространялся и на санатории: ведь Макси был пациентом санатория, но по приказу немцев ребенок в возрасте до одного года также не мог там лечиться. В результате мы ужасно беспокоились о ребенке, отчасти потому, что я не доверял еврейским больницам, зная, что их могут велеть очистить в любой момент. Фрицы уже начали вытаскивать евреев из их домов после 8 часов вечера, в основном ночью, выгоняя людей на улицу в любую погоду, забирая людей любого возраста, от младенцев до стариков.
Забирали даже тех, кто до сих пор был защищен «печатью». Болен ты или здоров – хватали всех без разбору, маленьких детей будили и уносили среди ночи. Мог бы кто-нибудь выразить на бумаге то великое горе, которое постигло нас, евреев?
Родителей Сэма[128], двух моих братьев, их жен и детей, мою сестру и ее мужа вытащили из дома. Моему старшему брату выбили зубы на площади Адама ван Шелтема, потому что он недостаточно быстро снял с головы свою шляпу. Его 84-летнего дедушку, который жил с ним и уже не может ходить, двое из этих бандитов схватили и бросили в машину…
Я решил, по крайней мере, не сдаваться добровольно. Если настанет самое худшее, я решил скрыться. Сэм, однако, отказался поступать так же, он предпочел ехать в Польшу, а это означало, что Лене, а возможно, и детям тоже придется поехать с ним. Это очень беспокоило меня, поскольку я знал, что моя жена не станет прятаться без нашей дочери.
Когда дошла очередь до Фогельтье[129], мне удалось убедить ее остаться, и я отправил ей адрес в Амерсфорте, который я получил от одного из моих братьев. Он поручился мне за этого человека. Тот работал на подпольную организацию, и я договорился с ним, что в случае крайней необходимости мы с женой сможем спрятаться в его доме. Когда Фогельтье пришла повестка, я попросил [этого человека] прийти ко мне в офис и спросил его, не согласится ли он взять одну Фогельтье вместо нас двоих, потому что она находилась в непосредственной опасности. Он и его жена, которая была с ним, оба сказали, что спрячут ее и что я тоже могу прийти к ним позже, потому что у них вполне достаточно места. Поскольку Фогельтье больше не получала никаких талонов на питание, я договорился с ним, что буду платить им за нее 50 гульденов в неделю, и заплатил аванс в размере 600 гульденов. 15 сентября 1942 года Фогельтье уехала в Амерсфорт, чтобы пожить у Туинхофа (так звали человека в Амерсфорте). Позже выяснилось, что этот человек, к сожалению, оказался ненадежен (но я вернусь к этому позже). 14 октября я попал в больницу с серьезной проблемой, и все это время моя жена оставалась с Леной. Две недели спустя, 30 октября, моя жена и Лена навестили меня в больнице и рассказали, что двумя днями ранее полиция забрала Сэма из его дома.
Элизабет ван Лохейзен, хозяйка бакалейной лавки, г. Эпe
Воскресенье, 20 сентября 1942 года
Мисс де Хонд[130] живет у нас уже неделю, а мы все еще не подыскали для нее дома. Тем не менее я заметила, что она становится все более спокойной. Мы решили разрешить приехать еще супружеской паре с ребенком.
Четверг, 24 сентября 1942 года
Мы арендовали еще один домик, «Идво», и скоро ожидаем там гостей. К нам приходит много запросов на оказание помощи.
Пятница, 25 сентября 1942 года
Кроме Лени ван ден Бург, у нас еще один гость, Ротшильд, который живет с нами уже несколько недель. Теперь он переедет в «Идво» со своей женой. Поскольку она христианка, то сможет взять на себя руководство домашним хозяйством[131]. Он – торговец редкими книгами, очень чуткий и заслуженный человек. Он много путешествовал и посетил множество замков и монастырей, чтобы собирать старинные книги. А еще он очень музыкален. Он с восьми лет играет на виолончели и знаком со многими известными музыкантами.
Суббота, 26 сентября 1942 года
В дом № 2[132] сегодня заселятся первые жильцы. В 10 часов уже приехала пара с ребенком из Амстердама. Мама уехала отсюда по делам в 12 часов. За столом у нас было полно гостей, смешанная компания: пять евреев, Ирми, Аннелис Эрлих и, конечно же, мы. Мы таким образом знакомимся со множеством людей. Мы планируем сдавать в аренду домик «Блаувет», но у нас пока нет никаких новостей по этому поводу. Надеемся, что вскоре получим какой-то ответ. Люди ждут места. Террор в Амстердаме продолжается. Один еврей был застрелен на улице при попытке убежать, и его тело пролежало несколько часов, прежде чем его увезли. Вероятно, они оставили его там специально в качестве устрашения. На площади Рудольфа Харта христианин, который выступил против эсэсовцев, был забит до смерти. Они вытаскивают евреев из их домов. Ирми слышала, что гаитян в Амстердаме также интернируют, включая женщин и детей.
Понедельник, 28 сентября 1942 года
…Так странно: наш дом похож на пчелиный улей. Люди все приходят и приходят.
Среда, 30 сентября 1942 года
Сегодня вечером к нам присоединились еще две дамы. У одной из них есть докторская степень по биологии, и она учится на фармацевта. Ее сестра – биолог. Эти образованные дамы составляют замечательную компанию. Жена Ротшильда тоже приехала, так что наш дом снова полон людей. В пятницу вечером они все переедут в «Идво». Те, кто был в доме № 2, как мы называем «Идво», завтра переедут в дом № 3, «Блаувет». Так много всего нужно организовать! Вечером у нас собирается большая группа гостей (сейчас их шестеро), течет чудесная беседа. Никто не может понять, почему эти люди подвергаются преследованиям.
Суббота, 3 октября 1942 года
Сегодня у нас тридцатая годовщина свадьбы. Мы держали это в секрете, но все равно получили цветы, в том числе и от тех, кому мы помогаем. Мы не любим вечеринки. Кроме того, возможно, у нас было предчувствие того, что должно было произойти сегодня вечером. Везде происходит широкомасштабное преследование евреев, не только в Амстердаме и Роттердаме, но и в Зволле, Меппеле, Девентере, Зутфене, Арнеме и Апелдорне. Женщин и детей вытаскивают из домов, ночью отводят в школу, а утром депортируют. Всех от этого просто тошнит. В Амстердаме это продолжается часов до 5 утра. В то же время целые трудовые лагеря были опустошены. Гитлер сказал в своей речи, что евреи хотят уничтожить арийцев, поэтому вместо этого они, арийцы, уничтожают евреев. И с этим ничего не можешь поделать, кроме как попытаться помочь им. Как христианин, ты чувствуешь такую вину перед этими людьми, что ты просто обязан помочь им. Мы стараемся как можем. Мы ничего никому не говорим об этом, но мы стараемся помочь каждому.
Сегодня вечером нам позвонили из Венума. Приедет еще один гость. Оказывается, это 67-летняя дама по имени Хейманс, она – мать знаменитого пилота[133], который летал в Индию и обратно. Она милая, мужественная женщина, очень религиозная, первая из тех, кто соблюдает правила кошерности. Мы можем оставить ее у себя только на два дня, а потом она отправится в дом № 2. Она хотела бы остаться здесь, но это невозможно.
Воскресенье, 4 октября 1942 года
Сегодня пастор произнес серьезную проповедь о любви к ближнему. Я, конечно, не испытываю ненависти к другим, но для меня невозможно любить тех, кто поддерживает этот режим. Горе, которое они приносят каждому, так бесконечно велико, что я не могу распространить на них свою любовь. Неужели Христос действительно просил бы нас об этом? Я в это не верю. Нам очень повезло с нашими гостями. Они такие милые, хорошо образованные люди. Гер и Сини были здесь весь день с малышкой Марьей. Мы устроили прекрасный ужин с бутылкой очень хорошего вина от гостя из дома № 1. Сегодня прибыл еще один гость.
Понедельник, 12 октября 1942 года
У нас появился еще один дом. Это дом № 4, и он уже занят. Мы постараемся арендовать и другой такой же. Спрос по-прежнему огромен.
Понедельник, 19 октября 1942 года
Несколько дней я была слишком занята, некогда было писать. Я ездила в Амстердам в субботу и воскресенье. Мне нужно было передать сообщения от нескольких людей, и я пыталась получить средства для тех из наших гостей, кто без единого гульдена. Многие евреи все еще ходят по улицам – конечно же, в основном в Еврейском квартале. Они выглядят такими ужасно грустными. Будущее этих несчастных печально. То, как с ними обращались, неописуемо. Теперь увозят людей в возрасте до 90 лет. Я слышала об одной 88-летней женщине в Роттердаме, которую вытащили из постели в четыре часа утра и заставили просидеть 28 часов на стуле на каком-то складе. К счастью, у нее была невестка-арийка, которая смогла освободить ее. Невозможно понять, как они придумывают эти правила. Если подумать об этом серьезно, то становится трудно дышать.
Суббота, 24 октября 1942 года
К счастью, у нас есть надежные источники, которые сообщили нам, что завтра полиция начнет обыскивать фермерские дома в окрестностях в поисках ржи, а также евреев. Помоги нам бог, чтобы никого не выдали и чтобы все евреи, находящиеся на нашем попечении, остались в безопасности. О, когда же мы снова будем свободны и когда же эти люди снова смогут свободно ходить по городу? Это все так удручает! Я беспокоюсь не за себя, а за всех этих людей.
Есть такое ощущение, будто что-то витает в воздухе. Кажется, все с волнением ожидают каких-то перемен. Многие верят, что эти перемены настанут в ноябре. Я сомневаюсь, что это произойдет так скоро. Даже если этой зимой мы будем страдать от ужасного холода и голода, я бы смирилась с этим, чтобы избавиться от постоянного ужаса. Приходится постоянно следить за собой, быть бдительными, потому что предательство может прийти откуда угодно. Мы не привыкли к такому поведению. Раньше мы могли свободно делиться своим мнением, протестовать, когда это было необходимо, а теперь мы просто парализованы.
Гер идет – может быть, ему есть что сказать нам в этот поздний час. Если это хорошие новости, то нам не придется страдать от беспокойства.
Все остается по-прежнему. Завтра полиция проведет так называемые обыски в домах, будет спрашивать о евреях, но, надеюсь, ничего и никого не найдет. Все организовано так хорошо, что, если это будет зависеть только от полиции, она не найдет ни одного еврея. Этого не должно случиться. Я бы предпочла, чтобы меня саму забрали вместо кого-либо из евреев…
В доме № 1 их семь, в доме № 2 – шесть, в доме № 3 – шесть, в доме № 4 – двое, и с нами здесь еще двое. Они все должны быть спасены.
Завтра мой день рождения. Сейчас не время праздновать, но нельзя позволять такому дню остаться незамеченным. Мик попросили выступить с проповедью на молодежном служении.
Понедельник, 26 октября 1942 года
Вчера был напряженный день, было много посетителей, я получила много букетов цветов. Из дома № 1 я получила в подарок книгу, из дома № 2 – торт. В доме № 3 не знали, что сегодня мой день рождения, и им было неловко из-за этого. Я получила замечательную книгу о голландских пейзажах от наших временных гостей. Кроме того, они написали чудесное стихотворение. Иногда я задаюсь вопросом: эти люди возвели меня на такой пьедестал – не упаду ли я с него?
Проповедь Мик была очень хорошей. Мы создали укромное местечко за стеной нашего шкафа для одежды, куда наши временные гости могли бы сбежать в случае необходимости. Никогда не знаешь, что может случиться. Сегодня у всех было очень нервное настроение. Никто не знает, когда к нам приедут, чтобы обыскать деревню и окрестности. Гостей в доме предупредили, и все остаются внутри. Я надеюсь, что они сохранят спокойствие.
Гер был здесь в 10 часов. Полиция провела так называемый обыск, но на самом деле это было не так. Они подходили к двери и спрашивали: «Здесь есть евреи?» И когда кто-нибудь говорил: «Нет», они разворачивались и уходили. У нас новый гость, брат Джо Джуды[134], тихий мальчик. Надеюсь, мы все сможем поспать, день выдался волнительный.
Мейер Эммерик, огранщик алмазов, Амстердам
В конце октября[135] я договорился, что Макси возьмут в Голландскую еврейскую больницу (Г. Е. Б.)[136], потому что ему стало хуже в «Палатке Марии» и ему нужно специальное лечение в Г. Е. Б. После этого я немедленно связался с адвокатом, мистером Кастейном на канале Кейзерсграхт, который сделал все что мог, чтобы выяснить, где держат Сэма[137], но все это оказалось бесполезно.
Элизабет ван Лохейзен, хозяйка бакалейной лавки, г. Эпе
Понедельник, 2 ноября 1942 года
Мы арендовали дом «Дуйвеланд» еще на шесть месяцев за 100 гульденов в месяц. Вся группа из дома «Блаувет» отправится туда в четверг. Маленький домик «Идво», куда мы планировали отправить надоедливых дам, непригоден для жилья, так что теперь им придется отправиться в «Блаувет». Вчера я услышала еще несколько историй из Амстердама. Трехмесячный малыш был оставлен один в колыбели в пустом доме, позже его оттуда забрали. Матери (еврейки) вынуждены оставлять своих детей как подкидышей. В субботу Вим Леэсинк, знакомый Мик, Фрица и Брэма, был здесь, чтобы поговорить со мной. Он спросил, можем ли мы спрятать родителей Брэма. Завтра Мик отправится в Амстердам, чтобы все организовать. Все время хочешь остановиться, но, когда они просят, ты не можешь им отказать… Сейчас у нас пять домов и много жильцов.
Воскресенье, 22 ноября 1942 года
После того как некоторые из наших гостей переехали, в домах теперь царит хорошее настроение. Последние три месяца в нашем собственном доме тоже жили евреи, самые последние пробыли здесь пять с половиной недель. Завтра придет еще один.
На этой неделе мы снова получили газету «Хет пароол»[138]. Я испытываю большое уважение к тем людям, которые продолжают выпускать эту газету в наше время… В этом номере была важная статья, которую я переписываю: «Хотя мы знаем, что евреев выселяют из их домов, а их имущество разграбляется, а сами они часто подвергаются ужасному обращению, в газете «Гамбургер Фремденблатт» от 24 июля появилась следующая статья: «Из Амстердама сообщают, что голландские граждане ведут себя по отношению к евреям как звери. В результате евреи обратились к германскому вермахту с просьбой защитить их. Вермахт, несмотря на свое негативное отношение к евреям, взял их под защиту и перевез их, согласно их собственному желанию, в Германию, где они смогут безопасно заниматься делами по своей профессии. В знак благодарности за эту помощь евреи передали содержимое своих домов и свои драгоценности тем семьям в Германии, которые стали бездомными из-за английских авианалетов».
Без комментариев.
Мейер Эммерик, огранщик алмазов, Амстердам
21 ноября[139] Лена получила письмо от Сэма[140] из лагеря Амерсфорт от 5 ноября, из которого мы выяснили, что его содержали под стражей с 28 октября по 2 ноября, а затем без каких-либо допросов отправили в лагерь Амерсфорт. Мы все были в таком отчаянии; как такое было возможно?
Хуже всего было то, что этот лагерь печально известен садиcтским отношением к заключенным. Я немедленно сообщил своему адвокату об этих фактах, но он сказал, что в данном случае он абсолютно ничего не может сделать. Он сказал, что я должен подождать, пока его не освободят. Если его отправят в Вестерборк, в лагерь, из которого всех отправляют в Польшу, тогда можно было бы предпринять еще одну попытку помочь ему…
Я решил навести кое-какие справки, чтобы выяснить, можно ли что-нибудь сделать для его освобождения. И я узнал, что, возможно, смогу добиться его освобождения в обмен на промышленные алмазы… Только немцы способны придумать такую схему. Я никого не виню за попытку спасти свою жизнь таким образом, но я, конечно, не хотел этого делать. Я поговорил с Леной и поделился тем, что узнал. Я сказал ей, что, как мне сообщили, Сэма можно спасти таким образом, но гарантий никаких нет. Я поделился с ней своими соображениями по этому поводу. Она настаивала на том, что, если только это возможно, я должен попытаться сделать это. Она была готова сделать все возможное, чтобы освободить Сэма.
Инге Янсен, домохозяйка, Гаага
Понедельник, 14 декабря 1942 года
Адриану удалось организовать для нас реквизицию дома на Хандельстраат, 17, и я так этому рада! Делом Хохберга в настоящее время также занимается СД, и есть большая вероятность, что молодой еврейский мальчик Дэвид[141] откажется от своих притязаний на собственность. Каким облегчением для нас все это будет!
Элизабет ван Лохейзен, хозяйка бакалейной лавки, г. Эпe
Воскресенье, 6 декабря 1942 года
О, как бы мне хотелось, чтобы мы были уже свободны, чтобы евреи не чувствовали себя затравленными, как животные! Даже думать не смею о том, что происходит, иначе просто больше не смогу жить. Это просто какой-то ужасный, безумный кошмар или книга-ужастик! Сегодня военная полиция пришла с обыском в дом, где, по слухам, прятали евреев. Какое-то время мы страшно беспокоились за всех наших людей. Вчера поздно вечером в дом № 4 прибыла еще одна пара. Сейчас мы можем разместить еще всего лишь несколько человек. В доме № 1 находятся семь евреев, доме в № 2 – восемь, в доме № 3 – пять, в доме № 4 – шесть взрослых и ребенок, в доме № 5 – девять взрослых и ребенок. Всего – 35 человек. Это большая ответственность.
Пятница, 25 декабря, Рождество 1942 года
Сегодня утром я была в Эмсте, где Мик произнесла замечательную проповедь. Она теперь гораздо спокойнее говорит и меньше полагается на написанный текст. После «Аминь» я спела «Слава Господу». Есть особое очарование в том, чтобы слушать подобные проповеди своего собственного ребенка.
Погода была холодной, туманной, но до сих пор довольно мягкой. Вчера мы получили цветы из домов № 4 и № 5, а также от Эда, Ирмы и Лени. Сегодня я получила прекрасную книгу от Марты и Ханса и ковер от ван Гелдеров. Последние три дня Фьетье де Фриз ездила к Геру и Сини. Мы пригласили Фьетье де Йонг и Лени на ужин. Мы украсили комнаты, на столе была красная скатерть и свечи. Было видно, что им действительно очень понравилось. Я снова поняла, что мы сделали правильный выбор, поступая именно так – поддерживая людей.
Хенк оставался с нами на этой неделе, и он пытался предупредить меня, убедить меня остановиться. Я с ним не согласна. Одни только разговоры делу не помогают. Нужно что-то делать, если ты действительно хочешь хоть как-то помочь всем тем людям, которые скрываются. Мы будем осторожны, но продолжим делать свое дело.