Вслед за ними забастовку объявили работники других промышленных предприятий, а также фермерских хозяйств. Так, молочные фермы на севере района Велюве провинции Гелдерланд отказались снабжать фабрики молоком. В общей сложности в забастовке в восточной части Нидерландов приняли участие около 200 000 человек. Эта крупнейшая всеобщая забастовка в Нидерландах в военный период продолжалась шесть дней – с 29 апреля по 3 мая 1943 года. Рейхскомиссар Раутер был вынужден ввести военное положение, в рамках которого немецкие оккупанты начали репрессии: не менее 100 человек были казнены без суда и следствия. Некоторые немецкие солдаты считали себя вправе расстреливать людей прямо на улицах{183}.
Однако эти действия только укрепили решимость рабочих. Расположенная в провинции Гелдерланд Национальная организация по оказанию помощи скрывающимся, известная просто как L. O. (Landelijke Organisatie Voor Hulp Aan Onderduikers), стала основным связующим звеном между небольшими группами Движения сопротивления, и голландские борцы за освобождение начали тесно координировать между собой все виды актов неповиновения оккупантам. Эти усилия, однако, оказались запоздавшими для спасения нидерландских евреев. В мае 1943 года нацисты начали подготовку к своей завершающей антисемитской акции – депортации из Амстердама последней группы «привилегированных евреев».
Согласно выпущенному в марте 1943 года «Алфавитному указателю организации Еврейский совет», в котором на тридцати восьми станицах содержался перечень отделов, сотрудников и адресов этой организации, по всей стране было не менее пятидесяти ее представительств. В Амстердаме находилась штаб-квартира Еврейского совета по адресу Ньюве Кейзерсграхт, 58, штаб-квартира специализированного отдела Еврейского совета «Экспозитур» занимала три здания на Ян ван Эйкстраат, редакция газеты «Хет Юдише Викблад» – также три здания на Йоденбреестраат.
«М. Леви» в «Алфавитном указателе» значилась секретарем Р. Х. Эйтье, начальника отдела по выдаче разрешений на работу в департаменте по делам евреев, не являющихся гражданами Нидерландов, расположенного по адресу Ватерлооплейн, 119–121{184}.
Хотя Еврейский совет и превратился к тому времени в крупную организацию, о которой говорили как о «государстве в государстве»[174] или как о «еврейском правительстве», которому было поручено решать все проблемы десятков тысяч человек, однако к маю 1943 года было депортировано так много евреев, что сам Совет, казалось, уже утратил смысл своего существования. Это полностью соответствовало плану Аус дер Фюнтена: после того как эта организация дала некоторым «привилегированным» евреям ложное чувство безопасности, теперь можно было распустить ее.
В пятницу, 21 мая 1943 года, Аус дер Фюнтен проинформировал Еврейский совет, что 7000 его членов должны будут явиться для отправки на «работы в Германии». Другими словами, 7000 из 17 500 «штампов», которые были предоставлены сотрудникам Совета, в одно мгновение были признаны недействительными. Кто именно лишался иммунитета и перестал заслуживать защиты от депортации, предстояло решить самой администрации Еврейского совета. На принятие решения было дано четыре дня, потому что соответствующие списки следовало подать 25 мая{185}. Еврейскому совету было впервые недвусмысленно приказано составить конкретный список евреев для депортации, а не рекомендательный список тех, кого следует исключить из мероприятий по депортации.
Мирьям Леви, узнав эту новость, побежала к себе домой вся в слезах. Она с ужасом осознала, что Еврейский совет вряд ли сможет воспротивиться этому распоряжению немецких властей. «Я была ужасно расстроена тем, что Совет в очередной раз смирился с варварством, вместо того чтобы сказать: «Достаточно, идите вы все к черту!» – написала она в своих воспоминаниях.
Она подробно описала суету и хаос, царившие в течение следующих нескольких мучительных дней в стенах Еврейского совета. Ее начальник Эйтье был одним из тех, кому было поручено выполнить поступивший приказ, поэтому в задачу Мирьям входило на следующий вечер сверить список тех, кого предстояло депортировать, с карточками из регистрационного каталога. Администрация Совета, по словам Мирьям, в это время «только тем и занималась, что считала и пересчитывала, но цифры упорно не сходились. После всех уточнений и сверок количество лиц, предназначенных для отправки в Германию, все равно было значительно меньше 7000».
Как вспоминала Мирьям, она и ее коллеги «были в бессильном гневе. Конечно, мы то и дело натыкались на имена наших хороших друзей, коллег, иногда даже родственников, братьев и сестер и даже родителей и детей! Обстановка становилась все более напряженной. В конце концов один из сотрудников нашего отдела (бывший театральный режиссер и импресарио), не выдержав, разрыдался и закричал, что он отказывается заниматься этим. Тогда мы все прекратили составлять списки и один из нас пошел сказать профессору, что мы не сможем выполнить эту безумную и непосильную задачу».
Мирьям Леви описала, что достаточно много сотрудников головного представительства Еврейского совета, которое возглавлял Дэвид Коэн, отказались делать порученную им работу. При этом один смельчак открыто высказался против, а остальные «все плакали и были с трудом способны четко высказать свои возражения». Дэвид Коэн, который, как она написала, тоже был в слезах, ответил им следующим образом: «Если мы не сможем этого сделать, то произойдет нечто ужасное».
Мирьям Леви записала в своем дневнике, что немцы предупредили Дэвида Коэна, что «последствия [их отказа] будут невообразимыми».
Мирьям спросила Коэна: «Если все те ужасы, о которых ты настойчиво твердишь нам, все равно произойдут, то зачем же нам заниматься этой отвратительной работой вместо того, чтобы лежать на солнышке и собираться с силами перед отправкой в Польшу?»
Многие ее коллеги кивнули в знак согласия. Мирьям Леви пишет: «Профессор оглядел своих рыдающих сотрудников, в основном мужчин (я была среди них единственной женщиной), и сказал: «Пожалуйста, не усложняйте нам эту задачу. Списки необходимо подготовить и представить»{186}.
Несколько сотрудников Еврейского совета тем не менее отказались продолжать работать и ушли. Некоторые из руководителей организации остались и продолжали составлять списки. Когда Мирьям на следующее утро снова вернулась в офис, Эйтье попросил ее убрать из списков как можно больше людей. Она узнала, что до многих из списков доставить повестки было невозможно, поскольку они либо уже были депортированы, либо скрывались.
В конечном счете в списках оказалось недостаточно имен. Их количество не достигло требуемых 7000, и 25 мая по повесткам о депортации явилось недостаточно людей. Это привело нацистов в ярость. На следующий день они нанесли ответный удар и в ходе произвольной полицейской облавы задержали 3300 евреев. Вилли Лагес все равно остался недоволен этим результатом, поскольку это составляло менее половины от того количества, которое затребовал Аус дер Фюнтен.
Вилли Лагес тайно запланировал следующую полицейскую облаву несколькими неделями позже, на 20 июня. Она должна была начаться в 3:30 утра. В то воскресное утро автомобили с громкоговорителями проехали по еврейским кварталам Амстердам-Зюйд и по Трансваальбуурт в Амстердам-Оост, приказывая всем евреям собираться в пунктах сбора. Всех, кто не пришел добровольно, насильно вытаскивали из домов. В тот день было задержано более 5500 евреев, в том числе Мирьям Леви.
Она написала в своих воспоминаниях: «Вот и все, подумала я про себя. Это то, чего я всегда так сильно боялась, и именно это сейчас происходит со мной на самом деле».
День был изнуряюще жаркий, но семьи выходили из своих домов в зимних пальто, нагруженные вещами и одеялами, предполагая, что они понадобятся им в холодные месяцы «трудовой повинности». Голландский фотограф из числа нацистских пропагандистов, Герман Хойкельс из города Зволле, прибыл на Олимпиаплейн, знаменитую олимпийскую площадь в Амстердам-Зюйд, чтобы запечатлеть моменты полицейской облавы. Он планировал в последующем продать эти фотографии в «Штурм», официальную газету голландских подразделений СС[175]. Именно там были сделаны последние фотографии многих взрослых, детей и стариков, которых депортировали в тот день. На снимках Германа Хойкеля есть и сопредседатель Еврейского совета Дэвид Коэн, он заснят за беседой с двумя другими мужчинами.
Другой сопредседатель Еврейского совета, Абрахам Ашер, приехал на велосипеде в Амстердам-Зюйд, чтобы проведать свою дочь, которая жила на улице Аполлолаан, и попытаться, насколько это было возможно, предотвратить мероприятия по депортации. Однако он тоже оказался на Олимпиаплейн в качестве арестованного. Его неоднократно просили предъявить удостоверение личности, в конце концов он нагрубил одному из полицейских, и за неподчинение ему разбили нос. Абрахам Ашер отбивался от полицейских и сбил одного из сотрудников «Зеленой полиции» с ног. Другие полицейские схватили его и доставили на площадь, где Аус дер Фюнтен определил ему наказание в виде содержания под домашним арестом в течение одной ночи. В тот день сопредседателей Еврейского совета не стали депортировать{187}.
В серии фотографий Германа Хойкельса голландские полицейские и эсэсовцы, организовавшие облаву, остаются за рамками кадра. Единственные люди в форме – это евреи из «Службы порядка» из Вестерборка, которых загнали туда, вероятно, под дулом пистолета, как и во время других полицейских рейдов, для оказания содействия полицейским{188}