В центре участка, на котором располагался «Дуйвеланд», находилось большое здание в стиле бунгало из красного кирпича с массивной соломенной крышей. Оно было окружено как подстриженными, так и дикорастущими живыми изгородями, а также огромными березами и елями. По воспоминаниям Йозефа, кроме него там уже укрывались от преследования восемнадцать человек. Густой лес надежно защищал дом от посторонних взглядов, однако в нем все же были устроены и дополнительные укрытия. Жильцы выпилили люк в полу жилой комнаты и вырыли длинный туннель, выводивший на склон холма рядом с озером. Там они построили подземное убежище, снабдив его припасами.
«Это был просто потрясающий проект, – вспоминал Йозеф. – Время было весьма лихорадочным. Это было очень трудное и напряженное время. Но все же, оглядываясь назад, я понимаю, что это было хорошее время. Можно было многому научиться»{204}.
Как в своих свидетельских показаниях, так и в мемуарах, которые он написал после войны, Йозеф перечисляет имена и профессии всех тех, кто жил в «Дуйвеланде»: это был и берлинский юрист вместе со своей матерью, и профессиональная виолончелистка, и продавщица, и бухгалтер из Амстердама, и бизнесмен, много лет проработавший в Индонезии, и портовый рабочий, прошедший через гражданскую войну в Испании. «Представьте себе, какие там были политические дискуссии!» – вспоминал Йозеф[223]. Он был тогда подростком, и его увлекало сочетание таких ярких личностей. По его рассказам, он в тот период впитал в себя так много различных философских точек зрения от обитателей дома, что мог бы «получить степень доктора философии».
Он также наслаждался свободой прогулок по лесу, редкой роскошью для тех, кто скрывался в подполье. Кроме того, там была возможность поработать физически: нарубить дров, натаскать воды. «К нам регулярно приходил рыбак, приносил нам рыбу, пойманную в Зейдерзее, а также время от времени появлялся пекарь, господин Олтоф, – написал Йозеф в своих воспоминаниях. – Он приносил ржаной хлеб. В этом отношении нам каждый раз приходилось быть осторожными. Мы расставляли капканы, в них дважды попадали кролики, мы их приготовили и съели. Кроме кроликов в лесу возле дома водились лисы, совы и другие дикие животные и птицы. Мы создали примитивную систему оповещения, которая должна была предупредить нас о приближении немцев, устраивавших облаву. У Чарльза Джуды была с собой виолончель, он нам сыграл много концертов. Господин Куйленбург несколько раз приходил поиграть с ним на скрипке»[224].
Этот сепаратный мир был нарушен в конце апреля 1943 года, когда «Триаду» напугал случай, произошедший в одном из домов. «Ван Эссен пришел сообщить нам, что из «Блаувета» нет никаких новостей, – написала Элизабет ван Лохейзен в своем дневнике[225]. – Дик пошел туда вместе с ним, они вошли внутрь. В доме царил полный беспорядок и никого не было: все его обитатели, восемь взрослых и девятилетние мальчики, исчезли»[226].
Три дня спустя они узнали, что «упоминали семью Хендрикс». Им пришлось срочно изменить свои планы. Кроме всего прочего, они решили, что дом № 5, «Дуйвеланд», также престал быть безопасным местом. На следующий день все жильцы были выведены из него. Впоследствии полиция действительно нагрянула в этот дом и провела в нем обыск, но никого не нашла.
«Продавщицу и меня поселили в семью Аренда Пропера, пекаря, который был убежденным кальвинистом, но ничего не смог добиться в попытках обратить нас в свою веру», – писал Йозеф. Остальных прятавшихся евреев разместили по разным другим местам. Однажды Дика арестовали в то время, когда в городке проводился полицейский рейд.
«Мистер Пропер испугался и предпочел больше не укрывать нас, – написал об этом Йозеф. – Мне заранее дали адрес на такой экстренный случай, и в непроглядную дождливую ночь после наступления комендантского часа я отправился пешком к фермерскому дому ван Эссенов. Он… привел нас в строительную времянку посреди молодого подлеска. Оказалось, что она находилась на территории [немецкого] военного тренировочного лагеря Ольденбрук. Мы пробыли там около недели и ежедневно слышали, как там проводили свои занятия немецкие солдаты»[227].
После этих мучительных дней Йозефа и других перевели в одно из помещений «Триады», дом № 1 в Лариксхофе, где его приютили вместе с десятком других евреев. Как и «Дуйвеланд», это новое убежище представляло собой причудливую по своей архитектуре и привлекательную загородную виллу с соломенной крышей, окруженную высокими елями и зелеными кустарниками, находившуюся в лесной роще, куда можно было добраться только по грунтовой дорожке. В доме было четыре спальни и большая мансарда, на которую вела приставная лестница, а также столовая и библиотека с большим камином, переоборудованные в спальни так, чтобы в доме смогло разместиться около двадцати человек.
Задний двор сельского типа, достаточно большой, чтобы «ондердуйкеры» могли здесь немного отдохнуть от хаоса общинного проживания, обеспечивал дополнительный путь к бегству в случае необходимости. В лесу было также построено дополнительное укрытие. Как вспоминал Йозеф, там были «деревянные стены, а входной дверью служила передняя часть старой печи, от которой лестница вела вниз»{205}.
Однако этот дом был расположен в опасном месте: прямо рядом с подъездной дорожкой проходила дорога, ведущая в Ольденбрук. Кроме того, местная гостиница, расположенная менее чем в пяти минутах ходьбы от Лариксхофа, служила региональной штаб-квартирой НСД.
«Мы жили в этом доме как привидения», – вспоминал Йозеф{206}.
Среди соседей Йозефа по дому в Лариксхофе была пожилая женщина, страдавшая диабетом, Амалия Вейлер-Бамберг. Она нуждалась в ежедневных инъекциях инсулина. «Триада» предоставила лекарство, инъекции ей делал Йозеф. Амалия и ее дочь Беттье Вейлер, или Беп, тогда еще подросток, сбежали из своего родного города Лохем в 1942 году незадолго до организованного в нем полицейского рейда. Их спасла местная медсестра, заранее предупредившая об этом рейде[228]. Она подробно объяснила Беп, как ей доехать на автобусе до Эпе, где Дерк Хендрикс встретил ее на вокзале и отвез в дом Г. Куйленбурга, нового директора школы в Тонгерене. Она жила там, «открыто скрываясь» и работая горничной и помощницей по хозяйству в семье с маленькими детьми. При этом она пользовалась поддельными документами, предоставленными ей «Триадой».
Однажды Беп, высунувшись из окна двухэтажного деревенского дома, взбивала пододеяльники. Она заметила молодого человека, пришедшего срыть альпийскую горку в саду Куйленбургов, который семья планировала превратить в огород. Беп столько раз рассказывала Лиз эту историю, что та навсегда запомнила ее. Когда Беп увидела Йозефа, «этого красивого парня, который был на два года старше ее, ее сердце громко забилось в груди, – рассказывала Лиз. – Она тогда подумала про себя: «Если кто-то и переживет эту войну, то пусть это будет он. Пусть это будет он, пусть это будет он!»[229]
Однако вскоре после этой встречи укрытие в Лариксхофе было обнаружено. Когда сотрудники НСД появились в дверях, почти все женщины и дети гуляли в лесу и они успели сбежать. Но четверо из укрывавшихся, включая Йозефа, были арестованы. Он вспоминал, что их отвезли «в фермерской повозке, запряженной лошадьми, в Зволле» и допрашивали там в здании средней школы вместе с сотней других арестованных. Йозеф отмечает в своих мемуарах: «Нам пришлось признаться в том, что мы евреи, после чего нас отвезли в местную тюрьму»[230]. Их посадили в поезд до железнодорожной станции Ролде, а оттуда заставили пройти девятнадцать миль[231] до Вестерборка.
Йозефа доставили в лагерь в октябре 1944 года, как раз после того, как уже отбыл последний транспорт в лагеря смерти. Сначала его заставили рубить дрова, а позже отправили в механический цех точить пилы. Последние дни войны он провел, работая санитаром в лагерном госпитале.
«Однажды мы заметили, что эсэсовцы очень нервничают, – писал он. – Нам было приказано помочь им погрузить коробки в автомобили и заготовить дрова для газовых конвертеров в их автомобилях (чтобы испортить их топливо, мы помочились на эти дрова), и той же ночью они уехали. Охрана лагеря была передана немецким пехотинцам, которые говорили всем, кто осмеливался заговорить с ними: «Уходите, если хотите». Мы услышали грохот орудий, увидели парашютистов, прыгающих с самолетов, и поняли, что происходит»[232].
Йозеф Вомберг был одним из последних 750 заключенных, остававшихся в Вестерборке, когда лагерь был освобожден 14 апреля 1945 года. Йозеф вернулся в Зютфен и обнаружил, что все его родители, братья и сестры смогли пережить войну, скрываясь от оккупационного режима. Взрывами бомб в их доме были выбиты окна, а крыша частично обрушилась, но сам дом все же устоял. Учитывая все обстоятельства, он чувствовал себя «довольно хорошо для того времени».
Во время нашей поездки в Эпе Соня, Коко и я быстро поняли, что это был не город, а шумный маленький городок. Переночевав в «чайном домике», рано утром на следующий день мы поехали на встречу с Виллемом Вельдкампом, местным историком и преподавателем истории. Мы договорились встретиться в центре города, своего рода торговом центре под открытым небом, где было небывалое количество дисконтных магазинов одежды и обуви и множество кафе на террасах. Поскольку мы приехали на встречу пораньше, то обошли все вокруг и примерно через час уселись в кафе рядом с внушительной Гроте-Керк