Хотя он упоминал о преследованиях евреев в двух томах своей энциклопедии «Королевство Нидерландов во Второй мировой войне», его внимание к этому аспекту войны было скорее второстепенным, чем центральным. Похоже, что для того, чтобы считаться «историком нации», ему приходилось довольно усердно сохранять позицию незаинтересованной объективности.
Было ли на него оказано большое давление, чтобы он не подвергал сомнению действия своей королевы, своего правительства, своих соотечественников или их реакцию на еврейскую катастрофу? Почему для него потеря 75 процентов еврейского населения (среди них были его родители, сестра, брат и некоторые другие дальние родственники) не стала главным вопросом? Возможно ли предположить, что он не хотел казаться евреем, а желал предстать перед окружающими объективным историком? Быть может, он воспринял антисемитские настроения той эпохи? Или все дело заключалось в попытке привлечь на свою сторону как можно более широкую аудиторию?
Так получилось, что Ло де Йонг передал эту «другую» историю на аутсорсинг и она в конечном итоге нашла свое место в послевоенной историографии. В 1950 году Ло де Йонг от имени Института исследований войны, Холокоста и геноцида поручил профессору Амстердамского университета Жаку Прессеру написать книгу, специально посвященную преследованиям евреев. Это было чрезвычайно сложное задание. Обе стороны надеялись, что книга будет опубликована к 1952 году, однако вместо этого данная работа заняла у Жака Прессера пятнадцать лет.
Жак Прессер родился в 1899 году в семье социалистов на площади Ватерлооплейн в Еврейском квартале. Он преподавал в Амстердаме в государственной гимназии Воссиуса, предназначенной для желающих поступить в университет, но во время оккупации был вынужден оставить свою должность и перевестись в Еврейский лицей, специальную высшую школу для еврейских учащихся, которым было запрещено посещать государственные учебные заведения.
Его жена, Дебора Сюзанна Прессер-Аппель, была арестована за то, что не носила «Звезду Давида». Она была депортирована в Вестерборк и оттуда отправлена в Собибор, где в марте 1943 года погибла в возрасте двадцати девяти лет. Жак Прессер после ее ареста стал скрываться и поэтому смог выжить.
После войны Жак Прессер вернулся к преподавательской деятельности и писал статьи, поэзию, короткие рассказы, а также детективные романы. Он считался интеллектуалом, пользовался популярностью среди своих студентов и сверстников. Все это время он пытался работать над книгой, которую Ло де Йонг поручил ему написать для Института исследований войны, Холокоста и геноцида. Он считал ее своим главным произведением.
В надежде, что книга найдет отклик в сердцах читателей в сугубо личном плане, он решил использовать такой прием, как «постоянное погружение читателя» в рассказы очевидцев, изложенные в дневниках и письмах. Он придумал для таких источников от первого лица специальный научный термин: «эго-документы», то есть документы личного происхождения. Он в течение двух десятилетий рассказывал об этих документах на занятиях в университете и публиковал о них научные статьи. Но работа над книгой о преследовании евреев продвигалась крайне медленно.
Позже Жак Прессер объяснит, что голландский Холокост являлся для него не только «историей», но также частью его собственного жизненного опыта. События немецкой оккупации глубоко повлияли на него как на личность. Он был их свидетелем и пережил все эти страдания. Жертвами Холокоста стали не какие-то абстрактные анонимные фигуры, а его жена, его семья, его друзья, его община. Когда он пытался приступить к обработке материала, он был вынужден принимать в расчет определенные моральные соображения.
Книга «Уничтожение» (Ondergang) была наконец опубликована (на голландском языке) в 1965 году. Это издание объемом более 1000 страниц стало разящим обвинением не только нацистской программы геноцида, жестокости и насилия, которая претворялась в жизнь оккупационными силами в Нидерландах, но и безразличия голландцев к этим преступлениям, которое означало их соучастие в них. До сих пор эта тема была табуированной. По словам Фрэнка ван Фрея, эта историческая публикация была воспринята как цунами в культурной жизни страны, как значимый момент существенных социальных перемен.
В своем вступительном слове «К читателям» Жак Прессер объяснил, что в течение пятнадцати лет работы над проектом его поддерживало чувство долга «высказаться от имени всех тех тысяч людей, которые теперь обречены на вечное молчание, чьи последние крики отчаяния остались неуслышанными и чей прах был развеян»{355}. Вместо того чтобы писать о «евреях», он часто использовал местоимение «мы».
Первый тираж его книги, выпущенный в конце апреля, был распродан в течение четырех дней{356}. В ноябре вышло новое, недорогое издание в мягкой обложке, которое сразу же разошлось тиражом в 40 000 экземпляров{357}. В течение года было продано в целом сто тысяч экземпляров – крупный успех для голландского научно-популярного издания. Как отмечала голландская газета Algemeen Handelsblad, многие отклики на книгу были «очень эмоциональными», на что Жак Прессер заявил, что для него это не стало большим сюрпризом. «Это историческое произведение о людях нашего времени, которых мы по большей части знали лично», – сказал он{358}. До определенной степени «эмоциональная» реакция на книгу последовала от членов Еврейского совета, в частности от детей Абрахама Ашера, которые выступили против нападок Жака Прессера на упомянутое учреждение.
Книга была переведена на английский язык Арнольдом Померансом и опубликована в 1968 году под названием «Уничтожение голландских евреев», а затем переиздана в 1988 и 2010 годах под названием «Пепел на ветру». Она выступила в качестве основы для некоторых других исторических работ, которые появились на голландском языке во второй половине 1960-х годов. Фрэнк ван Фрей охарактеризовал эту книгу как «решающий фактор в закреплении окончательного решения еврейского вопроса в коллективной памяти»{359} населения Нидерландов. Она действительно положила начало открытому обсуждению той темы, которая до этого момента не обсуждалась. Это позволило следующему поколению создать иную структуру, с помощью которой можно было бы понять историю своей страны.
Однако на некоторых историков той эпохи книга «Уничтожение» произвела меньшее впечатление. «Прессер не считался серьезным ученым в Нидерландах, – высказал мне свою точку зрения в интервью бывший исследователь Института исследований войны, Холокоста и геноцида Дэвид Барноу. – Он был слишком эмоционален. Все говорили, что эта книга знаменита, но она не может считаться научным трудом». Он добавил: «Она написана в гневе. Можно сказать, что он был «слишком близок» к своему материалу».
Двое академических помощников Жака Прессера, Арианна Баггерман и Рудольф Деккер, согласились с тем, что в мире науки книга «Уничтожение» не воспринималась как серьезный труд. «Субъективная история Прессера была воспринята неодобрительно, – писали они. – Его акцент на индивидуальном опыте получил довольно критический отклик от его голландских коллег»{360}.
Как подчеркивали историки Саския Хансен и Джулия Заранкин, поскольку Жак Прессер рассматривал войну как историю о человеческой жестокости, преступной виновности и страданиях, в то время как Ло де Йонг представлял ее как битву политических идеологий, эти два историка, возможно, сформировали предпосылки к возникновению «основной дихотомии в памяти голландцев»{361}.
Эта «основная дихотомия» в написании истории, установившаяся после войны, с тех пор сформировала культуру памяти в Нидерландах. В 1950-х годах послевоенное поколение все еще могло рассчитывать на идею о том, что «неотъемлемая добродетель» голландского населения осталась нетронутой, однако к концу 1960-х годов новое поколение, дети выживших в войне, поставило это фундаментальное убеждение под сомнение. Их скептицизм отражал бунтарство той эпохи и зарождающуюся культуру сопротивления, которая противостояла флегматичности и молчанию их родителей. Молодые историки, журналисты и общественные активисты начали исследовать, что на самом деле происходило во время войны, и задавались вопросом, как общество допустило это.
Фрэнк ван Фрей утверждал, что было бы «слишком просто» свести недостаток общественного внимания к преследованиям и истреблению евреев к «сознательным усилиям по подавлению болезненных воспоминаний». В послевоенный период, писал он, многочисленные причины «социального забвения» включали в себя «глубоко осознанный поиск преемственности и реконструкции» и традиционную идеологию, «подчеркивающую идею о том, что все эти страдания были не напрасны»{362}. Как утверждал Фрэнк ван Фрей, книга Жака Прессера внесла «радикальные изменения в доминирующую культуру памяти».
Индивидуальные интерпретации войны Жаком Прессером и Ло де Йонгом отражали разницу не только в их эмоциональной отстраненности от драмы, но и в степени их физической близости к ней. Жак Прессер был вынужден выживать дома, в то время как Ло де Йонг находился за океаном, в изгнании. Эта дистанция, физическая и эмоциональная, позволяла Ло де Йонгу сохранять рассудок при рассуждениях о прошлом. Но он при этом, должно быть, нес огромное эмоциональное бремя.
Во время немецкого вторжения в 1940 году Ло де Йонг, в то время главный редактор журнала De Groene Amsterdammer, вместе со своей семьей поспешил в гавань Иджмуйден, откуда несколько пароходов отправлялись в Дувр и другие британские порты. В творившемся в гавани хаосе они были разлучены с его родителями и его младшей сестрой Джанетт, которой к тому времени исполнилось двенадцать лет. Все трое вернулись домой, а позже погибли в Собиборе. Ло и его жена были одними из немногих счастливчиков, поднявшихся на борт парохода