Нацисты справедливо подозревали евлогиан в отсутствии симпатий к их режиму, его антилиберальной идеологии и агрессивным устремлениям в области внешней политики. Негативно относилась паства митрополита Евлогия и к расовой теории, прежде всего к культивируемой ненависти к евреям. Несколько православных евреев имелось среди преподавателей и студентов знаменитого Свято-Сергиевского богословского института в Париже под патронажем Владыки Евлогия, о чем нацистам было хорошо известно (так, например, 22 июня 1941 г. они арестовали и отправили в лагерь известного философа и богослова, профессора Льва Александровича Зандера). Правда, о какой-либо широкой оппозиционности евлогианской общины в самой Германии говорить нельзя. Ее духовенство отличал подчеркнутый аполитизм и глубокая сосредоточенность на религиозной жизни. Исключение составлял только вопрос об отношении к евреям[150].
Управлявший евлогианскими приходами в Германии архимандрит Иоанн (Шаховской)[151] никогда не скрывал своего крайне негативного отношения к антисемитизму нацистской идеологии и политики. Аналогичная характеристика правомерна и в отношении его прихожан. Уже на второй год пребывания нацистов у власти архимандрит Иоанн дал на него пастырский ответ, опубликовав в 1934 г. в Берлине брошюру «Иудейство и Церковь», где рассказал о несовместимости националистической религии и расизма с христианской верой[152].
В послевоенных воспоминаниях в то время уже архиепископ Сан-Францисский Иоанн о своей позиции в связи с преследованиями евреев, к сожалению, писал немного и скромно: «Сколько людей оказывало по деревням и городам бескорыстную помощь несчастным людям… Как сейчас вижу одну глухую, средних лет, еврейку с аппаратом на ухе, странствующую из дома в дом. Ей давали приют христиане. Это было одно из ужасных апокалиптических видений тех лет — люди с желтой звездой Давида, обреченные на заклание. Вспоминаю совершенный мною тайный постриг над одной еврейкой-христианкой, моей духовной дочерью, рабой Божьей Елизаветой, получившей вызов из гестапо. В значении этого вызова мы не сомневались. Благословляя ее на мученичество, я дал ей новое имя, Михаилы, в честь архангела Михаила, вождя еврейского народа… Конечно, как и всем, пришлось мне в те дни в гестапо подтверждать документами свое “арийское происхождение” и говорить о своих убеждениях и о вере Церкви… Однажды следователь, допрашивавший меня, зная, что я принимаю в лоно Церкви всякого человека, без различия расы, спросил меня: “Ну а если бы Литвинов[153] захотел креститься (Литвинов в те годы был в Германии персонификацией того, что называлось “иудобольшевизмом”) — вы бы его тоже крестили?” — “Конечно, — ответил я, — если бы Литвинов покаялся и захотел жить во Христе, Церковь приняла бы его наравне со всеми”»[154].
В июле 1938 г. гестапо впервые поставило вопрос о высылке архимандрита Иоанна из страны. В соответствующем письме в Рейхсминистерство церковных дел от 27 июля подчеркивалось: «Иоанн особенно в последнее время снова вносит беспокойство в среду здешней русской эмиграции своими подчеркнуто дружественными евреям проповедями и высказываниями и сознательно пытается помешать усилиям антибольшевистски настроенных групп эмигрантов… Вследствие своей дружеской расположенности к евреям он уже много лет подвергается резкой критике национально-мыслящих русских эмигрантов». В целом же гестапо рассматривало отца Иоанна как «яркого представителя враждебного Германии и масонского церковного направления парижского епископа Евлогия»[155].
Министерство церковных дел исходило из своих собственных планов проведения унификации русской православной общины в Германии и включения евлогианских приходов по возможности мирными средствами в Берлинскую и Германскую епархию Русской Православной Церкви за границей. Поэтому оно предложило гестапо «наблюдать за развитием дела Шаховского», не прибегая к высылке. Неудачей закончилась и попытка гестапо второй раз поставить вопрос об удалении из страны архимандрита Иоанна и других евлогианских священников в июле 1939 г. Высылке помешало заключение 3 ноября 1939 г. компромиссного соглашения, по которому евлогианские приходы должны были войти в епархию Берлинскую и Германскую, но признавалась и их принадлежность к юрисдикции митрополита Евлогия. Однако и в дальнейшем архимандрит Иоанн подвергался различным преследованиям. В 1941 г. было запрещено издание его миссионерского журнала «За Церковь», в январе 1943 г. гестапо произвело обыск на квартире и книжном складе архимандрита. Бумаги и письма отца Иоанна оказались конфискованы, а сам он после многочасового допроса был вынужден дать подписку о невыезде из Берлина[156].
Особенно активно проявило свою позицию по отношению к Холокосту евлогианское духовенство в оккупированной нацистами Франции. Близкие к митрополиту Евлогию люди так характеризовали его настроение в дни оккупации Парижа: «В эти дни Владыка сумрачен, озабочен и печален. Когда говорим о том, что кругом творится, он морщится и начинает волноваться: “Насильники, насильники… и что они с евреями делают!” А в одном из своих писем 26 октября 1944 г. митрополит писал: “…будучи убежденным националистом, т. е. верным и преданным сыном своего народа, я, конечно, совершенно отвергаю тот звериный национализм, который проявляют теперь немцы по отношению к евреям, равно, как будучи православным, я чужд религиозного фанатизма… Выше всего чту свободу во Христе”»[157].
Позицию Владыки разделяли почти все представители евлогианского духовенства. Особенно хорошо известен подвиг монахини Марии (Скобцовой, Кузьминой-Караваевой). Ее имя увековечено мемориальным деревом, посаженным в аллее «Праведников народов мира» при иерусалимском Мемориальном центре памяти жертв Шоа (Холокоста) и институте Яд Вашем в Израиле.
Будущая монахиня Елизавета Юрьевна Скобцова (урожденная Пиленко, в первом замужестве Кузьмина-Караваева) родилась 8 декабря 1891 г. в Риге в семье крымского помещика и агронома — директора Никитского ботанического сада. Сначала она училась в Ялте, затем, с 1906 г., в частной гимназии Таганцевой в Санкт-Петербурге, по окончании которой поступила на философское отделение высших Бестужевских курсов, также была вольнослушательницей Санкт-Петербургской Духовной академии. В 1910 г. Е.Ю. Пиленко вышла замуж за члена партии эсеров Д.В. Кузьмина-Караваева, ставшего впоследствии в эмиграции католическим священником. С этого времени она писала стихи и участвовала в литературной и художественной жизни Петербурга: посещала «башню» В. Иванова и кружок А. Блока, с которым дружила и состояла долгие годы в переписке. В 1912 г. Елизавета Юрьевна издала свой первый сборник стихов «Скифские черепки», в 1913 г. поселилась в семейном имении в Анапе (Крым), где продолжала писать стихотворения, став известной русской поэтессой Серебряного века. В начале 1918 г. она стала городским головой Анапы, летом в Москве участвовала на стороне эсеров в восстании против большевиков, в марте 1919 г. была арестована на Юге белыми войсками и приговорена к кратковременному заключению. В 1920 г. Елизавета Юрьевна вместе с семьей эмигрировала через Тифлис в Константинополь, а оттуда в Сербию, при этом в Константинополе после развода второй раз вышла замуж — за Д.Е. Скобцова. В январе 1924 г. она поселилась с семьей в Париже, училась в Свято-Сергиевском богословском институте, долгое время была активным членом Русского студенческого христианского движения (РСХД), участницей его первых съездов, с 1927 г. — кандидатом в члены совета движения и с 1930 г. — секретарем РСХД во французской провинции.
Еще в 1926 г., после смерти дочери Анастасии, Елизавета Юрьевна приняла решение стать монахиней. 7 марта 1932 г. Е.Ю. Скобцова получила церковный развод и в том же месяце, 16 марта, была пострижена в монашество с именем Мария митрополитом Евлогием в храме Свято-Сергиевского подворья. В Париже тогда не было православных монастырей, и она стала «монахиней в миру». Ее духовником, «руководителем, другом, отцом» стал протоиерей Сергий Булгаков[158]. Труды и проповеди этого знаменитого богослова и пастыря вдохновили мать Марию на занятия иконописью, в том числе иконами-вышивками[159]. Осенью 1932 г. монахиня устроила общежитие для одиноких женщин.
27 сентября 1935 г. мать Мария вместе с Г.П. Федотовым, И.И. Фондаминским и Ф.Т. Пьяновым основала в Париже христианскую благотворительную и культурно-просветительную организацию «Православное Дело» и возглавила ее в качестве председателя (заместителем председателя был К.В. Мочульский, секретарем — Ф.Т. Пьянов, казначеем — О.М. Чертков, а активными участниками — протоиерей Сергий Булгаков, философы Н.А. Бердяев, Г.П. Федотов и др.). В следующем году она устроила при «Православном Деле» общежитие для неимущих и бесприютных русских эмигрантов на сто человек, основала дешевую столовую для бедняков и безработных в Париже, а также дом отдыха для выздоравливавших в Нуази-ле-Тран. В здании «Православного Дела» была устроена Церковь Покрова Пресвятой Богородицы. Читались лекции, доклады, шли дискуссии. Мать Мария организовала при общежитии курсы псаломщиков, в 1936–1937 гг. открыла миссионерские курсы. «Православное Дело» рассматривалось его основателями в качестве свободной и самоуправляемой организации, каждый ее член должен был проявлять самостоятельность и свободу. Название предложил знаменитый философ Н.А. Бердяев, с осени 1935 г. собрания его Религиозно-философской академии проводились под эгидой и в помещении «Православного Дела»