Отец Сергий чрезвычайно резко осуждал и разоблачал нацистскую идеологию, утверждая, «что гитлеризм, как религиозное явление, есть еще более отрицательное даже, чем воинствующий атеизм большевизма», и, подчеркивая центральное место вражды к иудаизму в «духовном оборудовании» германского расизма: «…весь расизм есть не что иное, как антисемитизм, есть сублимированная зависть к еврейству и соревнование с ним, притом не в положительных, но отрицательных его чертах… Такова тайна расизма, его источник. Гитлер и зелоты антисемитизма суть религиозные, точнее антирелигиозные … маньяки… По духу своему, как и в своем практическом осуществлении антисемитизм есть не только искушение, но и прямое противление христианскому духу»[246].
При этом протоиерей Сергий Булгаков писал и об антихристианских преступлениях самих евреев: «Еврейство… доселе остается в состоянии поклонения золотому тельцу и отпадения от веры, даже и в Бога Израилева. Все эти новые бедствия являются для него не только как последние, может быть, испытания для его обращения ко Христу и духовным воскресением, но и как неизбежная кара за то страшное преступление и тяжкий грех, который им совершен над телом и душой русского народа в большевизме». Здесь, несомненно, ощущаются отголоски ошибочного убеждения значительной части русской эмиграции в том, что именно евреи виноваты в революционной трагедии России (известно, что, живя в Крыму в 1919 г., о. Сергий составлял и распространял среди участников Белого движения листовки, в которых обличал «жидовских большевиков-атеистов»). Заключительный же вывод богослова был полон веры в осуществление пророчества святого апостола Павла: «В историческом христианстве явится новая сила, которая и станет духовным его средоточием, как было это и в первые дни его: иудео-христианство»[247].
Несколько парижских православных священнослужителей, активно помогавших евреям, уже в период Второй мировой войны находились в юрисдикции Московского Патриархата. Так, совсем недалеко от улицы Лурмель ложные свидетельства о крещении выдавал евреям настоятель Трехсвятительского подворья на улице Петель архимандрит Афанасий (Нечаев)[248]. Во время оккупации Парижа он, чутко отзываясь на просьбы всех жертв нацистского террора, активно помогал преследуемым евреям, многих из них привлек к Православной Церкви и крестил[249]. За эту деятельность архимандрит 31 сентября 1942 г. был арестован во время молебна в церкви и подвергнут допросам гестапо. Умер отец Афанасий от «изнеможения» (последствий заключения и допросов) 14 декабря 1943 г. в Париже[250].
Другой священнослужитель Московского Патриархата, иерей Михаил Андреевич Бельский[251], основатель и первый настоятель франкоязычного прихода Скорбященской церкви в Париже, во время немецкой оккупации города активно помогал преследуемым евреям. 26 августа 1942 г. он был арестован гестапо перед началом литургии по обвинению в оказании помощи «элементам, враждебным Германскому рейху», и приговорен к девятимесячному заключению в форте Ромэнвиль под Парижем, где находился в заключении с августа 1942 по апрель 1943 г.[252]
Еще один священнослужитель Московского Патриархата, иерей Димитрий Николаевич Соболев[253], помощник настоятеля Трехсвятительского подворья на улице Петель, во время оккупации Парижа немцами также помогал преследуемым евреям, за что был в начале 1943 г. арестован и заключен в Компьенский лагерь. Именно ему священномученик отец Димитрий Клепинин оставил свой антиминс для продолжения богослужений в лагерной церкви перед отправкой 16 декабря в немецкий концлагерь Бухенвальд. Однако в начале 1944 г. священник Димитрий Соболев тоже был отправлен в Бухенвальд, а затем переведен в концлагерь Дора, где прошел через мучительное заключение в подземелье. Чудом оставшись в живых, он весной 1945 г. вернулся в Париж, снова став помощником настоятеля Трехсвятительского подворья[254].
В спасении евреев активно участвовал и церковнослужитель Трехсвятительского подворья выпускник Свято-Сергиевского института в Париже Леонид Алексеевич Гринченко (1898–?). Он служил офицером в Белой армии, затем эмигрировал за границу, в 1923–1926 гг. три года учился на архитектурном отделении Белградского университета, окончил не только Свято-Сергиевский (1930 г.), но и Папский Восточный институт в Риме (1933 г.), имел степень кандидата богословия, подготовил докторскую диссертацию, а в годы Второй мировой войны заведовал хозяйством парижского прихода Трех Святителей. В своей автобиографии 1948 г. Л.А. Гринченко отмечал: «В 1940 г., в момент занятия немцами Парижа, принял место старосты той же, основанной митрополитом Вениамином [Федченковым], [Французской Православной] Церкви, чтобы избежать опасности быть завербованным в немецкую армию или вообще в немецкие организации. Во время оккупации немцы неоднократно имели основание меня расстрелять за укрывательство советских военнопленных и евреев (о последнем есть достаточно документальных данных в Советском Парижском Посольстве)»[255].
В 1946–1947 гг. Леонид Алексеевич был профессором церковного права в Православном институте Св. Дионисия в Париже, в конце 1947 г. вернулся в СССР, в 1948 г. работал доцентом по кафедре церковного права Ленинградской Духовной академии, затем преподавателем Саратовской Духовной семинарии. В 1949 г. он, как бывший белоэмигрант, подвергся аресту, был осужден и после выхода на свободу в 1956 г. служил псаломщиком и церковным старостой в различных храмах СССР[256].
Среди людей, которых спасал в оккупированной Франции А. Блум, впоследствии знаменитый митрополит Сурожский Антоний (в юрисдикции Московского Патриархата), вероятно, также были евреи. Об этом периоде свой жизни митрополит Антоний позднее вспоминал: «Одно время французская полиция поручила мне заведовать машиной скорой помощи во время бомбежек, и это давало мне возможность перевозить, куда надо нужных Сопротивлению людей. А еще я работал в больнице Блока, и немцы решили, что отделение, где я работал, будет служить отделением экспертизы, и к ним посылали людей, которых они хотели отправлять на принудительные работы в Германию. А немцы страшно боялись заразных болезней, поэтому мы выработали целую систему, чтобы, когда делались рентгеновские снимки, на них отпечатывались бы какие-нибудь туберкулезные признаки…»[257] Двоюродная сестра Владыки Антония, состоявшая в Русском христианском студенческом движении, была схвачена и расстреляна немцами при попытке нелегально переправить евреев из Франции в Швейцарию[258].
Духовный подвиг русских священнослужителей и мирян в оккупированной нацистами Франции не был забыт. 16 января 2004 г. Священный Синод Константинопольского Патриархата и Вселенский Патриарх Варфоломей II причислили погибших в германских концлагерях монахиню Марию (Скобцову), священника Димитрия Клепинина, Юрия Скобцова и Илью Фондаминского к лику святых. 1 мая 2004 г. в Александро-Невском соборе в Париже состоялся торжественный акт канонизации новопрославленных святых, участников «Православного Дела». Вопрос о канонизации четырех православных страстотерпцев, превращенных нацистами в горсти седого пепла, был рассмотрен Синодом Константинопольского Патриархата по просьбе архиепископа Команского Гавриила (де Вильдера), экзарха приходов русской традиции в Западной Европе[259].
Русская Православная Церковь за границей
Несколько иначе, чем у представителей Западно-Европейского экзархата, можно охарактеризовать позицию священнослужителей существовавшей с 1927 г. в качестве самостоятельной юрисдикции Русской Православной Церкви за границей (РПЦЗ). Ее руководство было настроено резко антисоветски и еще до начала Второй мировой войны неоднократно выступало с воззваниями против еврейско-большевистского господства в России, обвиняя евреев и масонов в совершении Октябрьской революции и последовавших жестоких антицерковных гонениях в СССР.
Так в Югославии, где до 1944 г. находился Архиерейский Синод Зарубежной Русской Церкви, во второй половине 1920-х гг., вероятно, с благословения Первоиерарха РПЦЗ митрополита Антония (Храповицкого)[260] печаталось и распространялось «Слово пустынножителей афонских к своим соотечественникам, под гнетом жидомасонов и большевиков страдающим, а также в изгнании скитающимся» (1926 г.) с призывом восстановить в России правление Дома Романовых[261].
В воззвании «Молитва о России» (1930 г.) созданной в Югославии с благословения и при поддержке митрополита Антония (Храповицкого) боевой антисоветской организации «Братство Русской Правды» говорилось: «Ведаем, Господи, грех наш пред Тобою великий… Охмелели мы взаимною злобою, потеряли мы любовь к ближнему, стали друг другу волками, забыли про нашу Родину, Законного Государя нашего, Твоего Помазанника, Императора Николая Второго вместе с Царицею, Наследником-отроком и чистыми девушками-царевнами допустили мы зверски замучить иудейскими рукам…»[262] Правда, для «Братства Русской Правды» был характерен исключительно политический (а не так называемый «бытовой») антисемитизм.