…Сенсация! Первый раз в Риге! Монополия только у „Форума“! Производство Москва-Инторгтрест! Новейшая хроника Советской России!
Обучение и отдых курсантов советского Балтийского флота. Спортивный праздник в Ленинграде… Комсомол поет и танцует…“.
И под всем этим — подпись „Хроника Латвии“.
Как видим, жиды работают. Они не только популяризируют в нашем народе разврат, но и коммунизм… Думается, не случайно и то, что именно жидам в Латвии принадлежат монопольные права на показ хроники из Совдепии.
Собратья, откройте глаза! Ни одного шага по жидовской колее!»
Помимо этой легальной, разрешенной законами демократической Латвии пропагандистской работы существовала еще одна и, пожалуй, главная и тщательно скрываемая нелегальная сторона деятельности «Перконкрустса».
И вовсе неспроста выступала депутат Сейма Микельсоне на августовской сессии 1933 года: «О том, что „Перконкрустс“ является преступной, фашистской организацией, у нас есть целый ряд сведений, ведь деятельность „Перконкрустса“ ведется в двух направлениях. Снаружи — сравнительно невинная легальная вывеска, но на нелегальных сходках и заседаниях проводится в жизнь вторая деятельность, которая направлена на то, чтобы готовить переворот».
В этом смысле интересны показания двадцатидевятилетнего декоратора и студента архитектурного факультета Латвийского университета Альфреда Аузы, которые он давал в НКВД в августе сорокового года. Ауза подробно рассказывал о руководстве «Перконкрустса», в состав которого кроме Целминьша и Шилде входили: адъютант Целминьша Андерсонс, руководитель рижского отделения организации доктор Плакис, руководитель студенческой фракции «Перконкрустса» Александр Риекстыньш. Комендантом «главного лагеря» по адресу Бруниниеку, 25 был некто Бернарчик. Помимо «главного лагеря» был еще и «центральный лагерь» — он располагался в первой квартире дома номер 8 по улице Меркеля.
Состав функционеров «Перконкрустса» был достаточно пестрым — ассистент медицинского факультета Фелсбергс, мясник Крауклис, санитар психиатрической клиники Брунавс, техник завода ВЭФ Шире. Организация располагала своими людьми во всех слоях общества, но особенно тесные связи стремилась поддерживать с армией, полицией и айзсаргами — военизированной организацией типа национальной гвардии в США.
«Перконкрустс», в состав которого входило несколько сот человек, широко разворачивался. Рига была разбита на блоки (каждый блок обычно включал в себя один или несколько городских кварталов), которые объединялись в районы. В каждом блоке обязательно должны были проживать несколько активных членов организации, любой район имел начальника, который, во-первых, собирал членские взносы у всех проживающих в нем перконкрустовцев, во-вторых, отвечал за распространение листовок и организовывал нелегальные собрания.
Координация действий и связь между руководителями районов осуществлялась через специальных связников, в числе которых были, например, служащий таможни Спалиньш, рабочий лакокрасочной фабрики Менготс, рабочий завода «Вайрогс» Приедниекс. Сам Ауза из рядового члена «Перконкрустса» вырос до старшего блока, а к весне 1934 года стал начальником района.
А в ночь с 15 на 16 мая 1934 года произошел ульманисовский переворот. С этим путчем, организованным и осуществленным министром-президентом Карлисом Ульманисом, связано немало разных странностей, вполне достойных отдельного разговора.
Ну, во-первых, загадочный вояж Ульманиса осенью 1933 года на воды известного германского курорта Бад-Наугейма, предпринятый, следуя официальной версии, для поправки пошатнувшегося здоровья. Однако среди некоторых историков бытует мнение, что будущий отец нации поехал в Германию не столько за лечением на целебных водах, сколько для того, чтобы присмотреться к тамошнему опыту государственного управления (нацисты уже более полугода находились у власти в Германии) и перенять «все ценное». Некоторые ученые считают, что Ульманис неофициально встречался с Гитлером. Кроме того, с ним немцы вели какие-то глухие разговоры насчет получения концессии на строительство Кегумской ГЭС, для которого в самой Латвии не было ни денег, ни мощностей. Однако же не сторговались, и концессия в итоге досталась шведам.
Во-вторых, указ о введении на территории Латвии военного положения, расклеенный на стенах домов дворниками под бдительным наблюдением полиции, а фактически официальное объявление о государственном перевороте, был украшен подписями министра-президента Карлиса Ульманиса и военного министра Яниса Балодиса, но самой главной подписи — президента Латвийской Республики Альберта Квиесиса — под ним не было. Люди много судачили на этот счет.
Масло в огонь подлило неудавшееся покушение на Ульманиса, которое совершил — кто бы вы думали? — Квиесис-младший, сын президента Латвийской Республики, студент университета. Бравый адъютант Ульманиса полковник-лейтенант Лукин ранил Квиесиса-юниора, того спешным порядком вывезли на самолете в одну из частных клиник в соседней Эстонии, а дело замяли.
Рахитичная латвийская демократия рухнула, сраженная вовсе не молодцами «Перконкрустса», а одним из руководителей страны. К чести Ульманиса надо сказать, что переворот прошел гладко, без сучка и задоринки, да его никто и не ожидал. Возможно, Ульманиса на путч подвигли кровавые события в Австрии в том же 1934 году, где правые под руководством Дольфуса подавили рабочие выступления, а может быть, и успешный пример соседей — переворот в Эстонии, совершенный Пятсом и Лайдонером 12 марта 1934 года.
А что же «Перконкрустс» и его вожаки? Рассказывают, что наутро после события Целминьш метался по Риге, стремясь во что бы то ни стало связаться с канцелярией Ульманиса. Он всерьез претендовал на министерский портфель в новом кабинете, и недаром: политическая программа «Перконкрустса» была практически осуществлена Ульманисом, все партии запрещены, с демократией покончено. И вроде бы он дозвонился, но адъютант министра-президента Лукин сухо и надменно объявил незадачливому вице-директору департамента Министерства финансов, что вакансий в составе кабинета не осталось и в его услугах никто не нуждается.
Не пришло, не пришло еще время Целминьша, Шилде и иже с ними, еще семь лет оставалось до кровавого лета 1941 года…
Оскорбленному в лучших чувствах истинного националиста Целминьшу не осталось ничего другого, как возобновить подпольную деятельность своей организации, с горькой злобой обрушиваясь в листовках теперь уже на ульманисовский государственный порядок. Летом 1935 года политохранка разогнала «Перконкрустс», но он вновь обнаружился в подполье.
К этому времени Альфред Ауза стал руководителем группы боевиков Густава Целминьша. Посвящение в боевики происходило на конспиративной квартире по улице Матиса. Комната с тщательно занавешенными окнами была скудно освещена одной свечкой. На столе, где лежал текст выспренной клятвы, стояло фото Целминьша. Оно выполняло функцию иконы, на которой клялись. К лику Целминьша были обращены слова молодцев, приносивших клятву. Подписываться под нею следовало, естественно, кровью, а потом каждому боевику «Перконкрустса» на правой руке чуть ниже локтя татуировали специальный значок, свидетельствующий о принадлежности его владельца к лейб-гвардии организации. Именно по этому знаку их впоследствии опознавали и ловили агенты политохранки.
9 мая 1935 года во время распространения прокламаций, напечатанных на подпольном ротаторе все тем же вездесущим Аузой (тираж их был немалый — 8000 экземпляров), полиция произвела массовые аресты связников и боевиков «Перконкрустса». Листовка эта, сообщаю для интереса, почему-то называлась сообщением № 36 и содержала в себе отчет о годе подпольной деятельности организации.
Всего было арестовано 126 человек, но для 95 из них происшествие завершилось легким испугом — прокуратура их дела в суд не передала, остальных судили, сроки все получили маленькие, тот же Ауза отсидел два года. «Перконкрустс» перестал существовать.
После переворота, в условиях единоличной власти Карлиса Ульманиса, когда Конституция 1922 года была отменена, а новой так и не написали, когда от демократии не осталось и следа, когда в обществе стал агрессивно и массово насаждаться примитивный национализм, необходимости в «Перконкрустсе» не стало. Все его политические идеи были осуществлены, и лозунг «За латышскую Латвию!» стал главным содержанием внутренней политики правящей клики.
Доходило до смешного. Например, в 1936 году встал вопрос о назначении Вильгельма Мунтерса на пост министра иностранных дел, который до того по совместительству занимал сам Ульманис. Человек был проверенный — участник боев с большевиками в составе армии Юденича, верный соратник первого министра иностранных дел Мейеровица, знает шесть языков… Но тут вмешался военный министр генерал Балодис. С подкупающей прямотой старого солдата он заявил, что Мунтерс хорош всем — и названными выше заслугами и многими другими не названными, но он — немец, а жена у него — представьте, как неудачно! — русская. А латышскому народу на этом ответственном посту нужен свой человек, истинный латыш. Только резкое вмешательство самого Ульманиса, разгневанного покушением на его креатуру, позволило Мунтерсу занять этот пост.
Воцарившийся режим отвечал самым сокровенным чаяниям латышских националистов. Отец нации ввел процентную норму при поступлении в высшие учебные заведения для евреев, национальные меньшинства подвергались в той или иной форме дискриминации, а самое главное — отсутствовал институт парламентской демократии, посредством которого этнические меньшинства могли выражать и отстаивать свои политические и экономические интересы. Справедливости ради надо отметить, что экономические интересы евреев, русских, немцев Латвии в общем-то особенно не пострадали, поскольку президент Ульманис был достаточно умным и проницательным человеком, чтобы понимать, что именно «инородческий» капитал во многом определяет экономическое положение Латвийской Республики, а кроме того, он еще тесно связан со многими транснациональными компаниями, имеющими дело с Латвией.