Пока Енох и Гопс с диким сопением и другими замысловатыми звуками удовлетворяли друг друга на заднем сиденье, Берия с тоской думал о своей незавидной доле господского водилы. И куда ты не поверни эту долю, всё в ней было как-то не так, оттого тяжёлая зависть всплывала в душе его, как дохлая и вонючая рыбина. Вечно недовольного всем и вся, его грела, пожалуй, только одна мысль — он до точности знал, чем закончится их сегодняшняя езда. Берию беспокоило одно: каким ещё бандитам городские стражники продали информацию об их безрассудстве. Поэтому, проехав километров сто пятьдесят относительно спокойного пути и только раза два стрельнув по какой-то придорожной шпане, он свернул с основной дороги Е-52 на хорошо укатанный просёлок, по нему до родного удела было намного короче, да и увереннее, что чужие не отберут обещанного ему барыша. А что делать, всяк выживает как умеет! У Берии родной дядя подрабатывал ночами в банде Сар-мэна, человека вспыльчивого и скорого на расправу, но атамана потомственного и известного своей смелостью. С родичем он уговорился, что выведет машину к Рябому яру.
— Минович, ты смотри, возница наш катит твоё высокопревосходительство прямо в банду, уже и с дорожки свернул, — с заднего сиденья подала голос Эрмитадора.
«Вот сука, погодь, доедем до места, я тебя на халявку попользую!» — разозлился Берия, а вслух добавил:
— Ты это, языком в правильном направлении работай, а я уж как-нибудь со свёртками дорожными и сам разберусь. С энтого свёртка до дому, Енох Минович, километров на тридцать ближе будет, да и Бурчал-урочище минём, а там хакосы всяку ночь шьются, про то и малышня в деревне знает, а далее километров через пятьдесят на Каменистой Гряде сидят узкоглазыми воронами уйсуры! Вы её не слухайте, ещё не ведомо, на кого она всамделешно пашет.
— Берия! Прекратить в подобном тоне говорить о женщине, тем более баронессе! — незлобно одёрнул Енох подчинённого. — Эрми, голуба, а может, ты и в самом деле сдала нас каким- нибудь ушкуйникам, а?
— Не, я не по этой части, — вывесив голые ноги в окно и прихлёбывая из бутылки, беззаботно ответила девица. — Гопс- Шумейко никогда ни на кого не стучали, разве что по велению сердца. Смотри, какая ночь, в такую ночь и в плен сдаваться не страшно...
— А почему это? — с ленцой и явно засыпая, спросил Енох.
— А мы уже все в плену этой всесильной луны. Енох, а ты слышал, что в твоём уделе какой-то старец объявился и вещает о старых богах, что спят где-то в наших горах? А, Енох?
Но, усталый и удовлетворённый искатель титулов и славы, безмятежно сопел, и ему снился всё тот же странный сон, который так неожиданно свалился на него прямо посреди совещания.
10
Заседание ложи «Северная маслина южно-шанхайского ритуала» было объявлено открытым. Ещё стук молотка мастера не растаял в ушах братьев, как на небольшую кафедру, украшенную человеческим черепом и бархатным платом с державным гербом, двуглавым медведем и традиционной братской символикой, взошёл сам Генерал-Наместник. Одет он был по-смешному: в допотопные розовые панталоны, высокие белые чулки, какой-то расшитый золотом камзол, на шее болтался обрывок украшенной бриллиантами верёвки, а ноги были обуты в старинные башмаки, востребованные им из местного музея декабристов, исключительно ради сохранения преемственности.
К слову следует сказать, что и остальные братья обряжены были под стать докладчику, но каждый имел хоть малую, а всё же отличность от собрата. Так, скажем, у Воробейчикова, при всей смехотворности его музейного одеяния, к братскому фартуку были приторочены орденские планки, у мастера ложи на верёвочной петле, своеобразном прообразе нашего галстука, висели, словно тля на стебельке сочной травинки, миниатюрные панагии, наперсные кресты и херувимы, у окружного прокурора была своя символика, у жандармов своя и так далее. Только у одного брата подол был девственно чист, изображение пёсьей головы и метлы, коие в своё время носили опричники, были потаённо вытатуированы на внутренних сторонах ягодиц, а в повседневной жизни он работал обычным аптекарем и для всеобщего приличия носил в петлице маленькое изображение увитой змеями чаши.
— Братья! Чрезвычаен случай, собравший нас в спешном порядке на это собрание. Многим пришлось претерпеть значительные стеснения и неудобства, но дух нашего братства, — оратор торжественно положил руку на череп, отчего тот засиял изнутри алым светом, — всепобеждающ и свят. Возможно, поэтому Августейший Демократ, кормилец и духовный наш магистр, не по официальным каналам, а по шляху братства разослал свою волю, а так как вы, почитай, все, за исключением досточтимого брата аптекаря, ещё являетесь и верными солдатами нашего Отца, то будем считать, что наисекретнейшее совещание мы проводим ныне! — на последних словах голос Генерал-Наместника обрёл металлическое звучание. — Так вот, — продолжил он, — по известным одному богу каналам Высочайшему и Августейшему Демократу стало известно, что мир наш, грубый и необразованный, стоит на грани несусветных потрясений, а главное, что весь незыблемый миропорядок может рухнуть в одночасье!
Ропот не то испуга, не то возмущения прокатился по залу. Высокое собрание, словно голодная стая волков на своего вожака, впялило взгляды на докладчика, вмиг прекратив шушукаться и ковыряться в носах. По всему нынешнему свету не то что действия, а даже сама мысль о каких бы то ни было разрушениях принятого сегодня миропорядка являлась страшной крамолой и влекла за собой самые жёсткие санкции Всевышних кураторов мира.
При этом санкции применялись не против какого-то проштрафившегося района или городка, а против всего населения «зоны», «сектора», «окуёма-округа» или иной территории проживания, в которые окуклились к двадцатым годам нынешнего века некогда независимые и гордые государства европы и америки. Африка давно уже превратилась в полудикую пустыню, населённую лишь зверьём и бандитами. Редкие островки цивилизации теплились только на различных промыслах, шахтах и буровых, однако люди там постоянно не жили, а работали вахтовым методом. Такие же вахты были и в нашей некогда богатейшей Сибири, пока китаёзы под предлогом вечной и нерушимой дружбы не умыкнули и Дальний Восток и почти всю Восточную Сибирь. Что случилось с Индией и прочими Океаниями и Австралиями, мир попросту не знал, а скорее всего, и не хотел знать. Может, их уже и не было, а может, они наоборот были обезлюжены и законсервированы для потребностей будущих поколений золотого миллиарда. Кто вам про это ныне отважится сказать?
Вот таким было нерушимое мироустройство, и любые помыслы, не говоря о действиях, по его изменению нещадно карались. Кастрация мужского населения была лёгким испугом, как правило, крамольное место выжигалось начисто вместе со всем имуществом и людом, исключений принципиально ни для кого не делалось, включая высших руководителей и членов их кланов. Так, кстати, поступили с двумя зонами на Балканах, одной в Ханьщине, четырьмя в Афроюсии и ещё где-то. А относительно недавно собирались извести и нонешнюю столицу Сибруссии Москву, и только за то, что тайные последователи Дионисия Козела, тоже предательски рядившиеся под братскую ложу, решили на толику усомниться в правомерности муниципальных преобразований некогда ими же и проведённых.
Четверо суток заседала Всемирная Великолепная Семёрка, и только благодаря ловкости и значительным территориальным уступкам нашего Преемника, который по неполному мандату входит в Семёрку на правах не совсем восьмого и допущен был разносить чай полновесным Кураторам во время заседаний, столицу удалось отстоять. Конечно, с последователей Козела содрали по семь шкур, а так как у человека шкура всего лишь одна, то недостающих шесть драли с ближайшей родни. Прошерстили почти все братские ложи, вот уж где народ страха натерпелся! Ведь без обязательного членства хотя бы в госложе «Единство» уже лет тридцать как на работу в госучреждения брать перестали, образование, начиная со среднего, не давали и чаще других налагали удвоенную «трубную повинность» на всенародных газовых промыслах. Чистки ещё шли полным ходом, но и этого Верховным правителям показалось мало, и они для всеобщего назидания высочайше повелели снести высоченные Кремлёвские стены и обнести эту цитадель власти таким же зубастым кирпичным забором в метр двадцать высотой. А во всех туалетах заставили дверцы поснимать, дабы видать было, чем народ там чиновный и иной прочий занимается и по сколько их у одного, так сказать, очка собираются. Вот такие страхи — и всё за одни только помыслы! Слава богу, не пожгли ещё! А что, весь свет должен видеть, как мировое свободолюбие умеет отстаивать свои либеральные завоевания!
А здесь вдруг сам Генерал-Наместник заговорил о возможности разрушения устоев, тут есть с чего перестать ковыряться в носу. Публика замерла, только зловеще неумолимо тикали большие каминные часы.
— Братья! — оставшись доволен реакцией зала, продолжил генерал. — Час пробил, и взоры всего просвещённого света обращены к нашему окуёму! Доподлинно установлено, что некая доселе всеми искомая Шамбала находится в его пределах и уже готова вскрыться. Высочайшим Самодержным Демократом, его величеством Преемником Седьмым — да не оставят всяки боги его своей милостью! — принято решение о поисках сего схрона и его охраны до прихода основных сил Миролюбцев! Вы понимаете момент ответственности? Может, вслух даже страшно и произносить. — Наместник действительно перешёл на шёпот, сидящие в зале подались вперёд, словно морская волна к берегу. — Так вот, не исключено, что и сама Великолепная Семёрка Мира может пожаловать в наше захолустье для личного, так сказать, инспектирования! — Зал в ужасе охнул. — Вы, надеюсь, понимаете, господа, какова эта ответственность! А?!
Зал молчал, только по-прежнему зловеще тикали часы.
— А что это ещё такая за Шамбала? Я лично об таковой и не осведомлён вовсе. И главное, что искать-то? Окуём-то наш на старые мерки с добрую Объевру, пожалуй, потянет! — всплеснул руками брат-прокурор.