Из полукоматозного состояния его вывел заглянувший в кабинет Ванечка.
— Павлин Тойотович, к вам Ван-Соловейчик и всекурултаец Хиньша Стук-постук, — с любопытством разглядывая шефа, произнёс крашенный под известного в старые времена цирюльника Зверева смазливый молодой человек с чувствительными силиконовыми губами. — Им было назначено, — извиняющимся голосом добавил он и, плотнее прикрыв дверь, встревоженно спросил: — Милый, с тобой всё в порядке? — однако, натолкнувшись на холодный и безразличный взгляд политколдуна, капризно поджав губы, распахнул дверь и мстительно произнёс:
— Проходите, господа, вас ждут!
«Ну, сучка! Теперь до вечера будет мочалить мне нервы. Завтра же поменяю его на обычную девку, надоел», — злился про себя Глебовский, нехотя подымаясь навстречу своим пиаровским коллегам.
Визитёры были как на подбор упитанные, холёные, мордастые, с одинаковыми выпуклыми глазами и довольно немолоды. Одеты гости были в одинаковые, казённого кроя костюмы заморского производства, запястья правой руки окольцовывали оправленные бриллиантами золотые хронометры, в галстуках алели крупные рубины, как вечный символ тайного братства, на ногах чёрным перламутром мерцали туфли тонкой ручной работы. В последнее время только по иностранному гардеробу и можно было отличить народных избранников от основной массы госслужащих, которых в столице, не без стараний всё того же приснопамятного Дионисия Козела, было процентов семьдесят от всего населения.
«Бары, ни дать, ни взять бары», — холодно пожимая визитёрам руки, отметил окончательно не пришедший ещё в себя Павлин. Одёрнув полы своего не в пример скромного серого пиджака с кожаными коричневыми вставками на локтях, он жестом пригласил гостей присаживаться за длинный стол совещаний.
Подойдя к своему столу, он нажал кнопку селектора и, вкладывая в голос как можно больше тепла и даже толику извинения, попросил секретаря:
— Ванечка, будьте настолько любезны, насколько вы жестоки — распорядитесь, пусть девочки сделают для нас чай!
— Я сам, я сам! — обрадованно отозвался динамик.
Гости многозначительно переглянулись, дескать, дыма без огня не бывает, и до Кремля докатились голубые волны! Однако всем своим видом продемонстрировав полную толерантность, дескать, нам какое дело? У каждого начальника свои заморочки с секретаршами и помощниками, — они наигранно безучастно заскользили прыткими глазами по властному кабинету.
Павлин Тойотович взял свою большую рабочую тетрадь и по привычке потянулся за драгоценной ручкой, но та опять ожила и вывела на перекидном календаре: «Сволочь!» На этот раз испуга не было, Глебовский даже не вздрогнул, он крепко зажмурился, а потом быстро распахнул глаза, так он часто делал в детстве, когда чего-то пугался. Надпись задрожала и медленно, как бы нехотя растаяла. На листке календаря его рукой было написано: «Рожд. мин. Шустрика». — Надо будет не забыть поздравить прыткого министра, а заодно узнать, где деньги за последнюю партию переданных Объевре перемещённых ценностей. Взяв обычную казённую самописку, он вернулся за стол совещаний.
Людей он этих знал, как облупленных, и сам лично когда- то привёл каждого из них к всесильному тогда Джахарийскому. Хиньша Моше Стук-аб-Стукович Зус — известнейший в стране правдописец, когда-то ещё в юности подцепленный на крючок пёсьими головами, исправно кропал толстенные книжки с обличениями пошатнувшихся столпов августейшей демократии, а порой и державных друзей ушедших на покой Преемников. Народ ахал и славил Хиньшу, а сановники тихо точили на него зубы и рыли на борзописца компру. Пожалуй, только Павлин доподлинно знал истинную цену расследованиям Хиньши, аппетиты которого росли год от года, даже покупка за казённый счёт дорогущего ныне депутатского кресла во Всевеликом Курултае не убавила жадности, а только раззадорила непомерные амбиции пожилого писаки. Уже дважды Павлину докладывали, что в доску оборзевший Хиньша, будучи в подпитии, грозился в скором времени тиснуть трёхтомник с гадостями на самого Г..
Не отставал по мерзостям от писаки и великий шоумен, всенародный телекумир Ван-Соловейчик, автор, ведущий и бессменный продюсер ток-шоу «Дуэль у помойки», отличавшийся, редкой даже для нынешних времён беспринципностью, холуйством и моментальной сменой личных политических и иных убеждений в зависимости от сиюмоментной коньюнктуры.
«В одном прав шеф, — придирчиво разглядывая своих подручных, подумал Павлин, — с каким дерьмом приходится нам работать!» — а вслух произнёс:
— Так, коллеги! Джахарийского отстранили в связи с переходом на другую работу, но дух его... — и тут Павлин Тойотович запнулся, немножко помолчал и поправился,—воля его, конечно же, воля его жива и требует продолжать ранее начатую работу по совершенствованию управленческих структур нашей благословенной Родины. Если мы этого не сделаем, не сделает никто, а упущенное время возврату не подлежит! — продолжая говорить, он мысленно поразился, как стала похожа его речь на истерические заклинания бывшего начальника. Почти те же слова, та же манера. Интересно, а окружающие это замечают?
— А вот и чаёк, чайчик, чаюшечка! — Толкая не по-мужски округлой попой дверь, в кабинет задом впятился секретарь с большим серебряным подносом в руках.
— Спасибо, Иван, мы здесь сами управимся...
— Ну, что вы, что вы, Павлин Тойотович, ни в коем разе. Я всё-всё сам. Мне, право, это не затруднительно, да и потом, когда ещё представится такая возможность — обслужить сразу трёх таких достойных мужчин. Я ведь помню, кто какой чай из наших гостей предпочитает. Вот Ван Соломон-оглы ибн Соловейчик любит зелёный с чабрецом, правильно? — и поставил перед телефакиром чашку, — а народный любимец Стук Стукович Хиньша питает пристрастие к чёрному с экзотическими добавками, а вы в это время суток пьёте зелёный с лимонником, — грустно глядя на шефа, произнёс Иван и, забрав поднос, направился к двери, вздыхая и вихляя задом.
— Тойотыч, ты чего хвост распушил? — отхлёбывая из чашки, не поднимая головы, спросил Хиньша. — Переизбирательная кампания почти в завершении, дебаты, как бы нас враги не пугали, состоялись, и притом какие! Невидимые, бесконтактные, Преемник нигде не показывался, ни с кем не встречался, и потому мы их как всегда выиграли. Да ты и сам знаешь, какой от них резананс и у нас и за рубежами! Рейтинг нашего Переизбранца вырос сразу на двенадцать пунктов. А ты несёшь владисуровскую чушь. Сыты мы уже ей по самое «не балуйся». Ты хоть замечаешь — дня не прошло, как он в улёте, а ты его словами, его интонациями говорить начал? Нет его, расслабься! Или, — седовласый Хиньша слегка озадачился, — тебя уже на его место назначили? Если так, извини за вольности, я ведь от чистого сердца, по старой дружбе. — и уже вовсе подхалимски, заискивающе переспросил: — Всё-таки назначили, да?
— Никто меня никуда не назначал, по крайней мере, радио про это пока ничего не объявляло, а только оно у нас в стране всё знает. Да и назначат — не назначат, большой роли сейчас не играет. Ты прав, перевосхождение Августейшему надо обеспечить блестящее, чтобы ни у кого и сомнения не возникло в наших возможностях делать результат. Результаты делали, делаем, будем делать мы и только мы. Но главное, уход суверенного пройдохи надо сопроводить соответствующей пиаршумихой. Вы меня понимаете? Газеты, радио, телевидение, сплетни, анекдоты, частушки и главное, всё это для зарубежья. Нашим же умникам и народу чего-нибудь попроще. Надо, как всегда, быстро сварганить хорошую, «правдивую» книжку страниц на полтысячи. Читать её никто, конечно же, не будет, ну и пусть. Главное, что книга есть, а книгам у нас всегда вера была большая. Ладно, мне ли тебя учить, одним словом, всё как всегда — объективное историческое расследование о мерзкой жизни растлителя малолетних, казнокрада, врага народа и Августейшего Демократа, то есть всю какую ни на есть правду. Пусть весь мир знает, какая гадюка долгие, непростительно долгие годы грелась на груди доверчивой власти, и не просто грелась, а пила соки нашей державы, убивала её, одним словом, всё так, как ты умеешь. Гонорар двойной. Фактуру опричники уже подбирают и к вечеру кое-что передадут. А вот тебе, Соловейчик, надобно у твоих помойных барьеров.
— Павлин Тойотович, а можно я тоже книжонку тисну, у меня же получается, помните? — перебил его старый шоумен.
В этот момент кабинет неожиданно наполнился державной музыкой. Присутствующие, словно по команде, вскочили и замерли по стойке «смирно». Лет двадцать как в соответствующих кремлёвских кабинетах были установлены специальные аппараты прямого вызова к Преемнику. Где они гнездились и как ими пользоваться, никто не знал. Просто вот, как сейчас, включалась державная музыка, предвещающая некое высшее сообщение.
— Именем Высочайшего Преемника Шестого вам повелевают немедля явиться в его, Августейшего Демократа, канцелярию для аудиенции с Оным, — возвестило нечто после музыки голосом самого Сучианина.
Глебовский опрометью бросился из кабинета, крикнув через плечо:
— Меня не ждите! За работу! Время выбрало нас!
22
В последние годы Всевеликий Всенародный Курултай народов Сибруссии собирался редко и неохотно, так что большая часть помещений на Доходном ряду пустовала или сдавалась в аренду каким-то тёмным личностям и структурам. Как правило, кабинеты избранцев использовали по своему назначению девицы лёгкого поведения, которых по решению курултая давно именуют жрицами демократии. Многие аналитики считают, что девок в этот огромаднейший дом с мраморными лестницами тянет исключительно от духовного родства с хозяевами. Подавляющая часть задумцев народных постоянно проживала в своих закордонных имениях, и вытащить оных на любезную Родину было весьма сложно да и накладно. Уже давно известно, что народный избранец задаром не только никуда не двинется, но и руки для голосования ни в жисть не поднимет. У них на всё есть своя такса, такова, видать, специфика местного народовластия. Однако дом народных утех никогда не затихал и не прекращал своей деятельности, и не только из-за проституток, для которых уже лет тридцать как реставрировали огромный отель напротив. Давали жару и курултайцы со своими помощниками, кумовьём и прочими когортами поддержки. Оставшиеся в Доходнорядских чертогах избранцы вели страшные битвы друг с другом, почковались, сбивались во фракции, группы, оппозиции, писали воззвания и доносы, плели замысловатые интриги, и всё это происходило по благородным поводам борьбы за народное счастье и достаток. В поместия не выезжали лучшие из лучших, проверенные из проверенных, уже давно передававшие высокое звание народного избранца по наследству, никто им в этом не перечил, все их боялись или попросту не хотели связываться с людьми отягощённой наследственности. Возглавлял Курултай крепкий, длинный старик с почти медвежьей фамилией — Буреломов. Был он любезен всем Преемникам, которых немало сменилось на его депутатском веку.