Военные, увлечённые своими делами, не обращали внимания на худого и длинного человека в тёмном комбинезоне со зловещей аббревиатурой Кадастра, окружённого такой же, под стать ему, тёмной свитой. Костоломский, подавляя внутреннее негодование, не спеша поднимался по лестнице на веранду, уже забранную маскировочной сетью.
— Граждане свободы! — гаркнул над его головой Воробейчиков.
Опричник чуть было не споткнулся от неожиданной команды, которая заменила при Преемнике Четвёртом старорежимное «смирно!»
Всё вокруг замерло и остолбенело, даже бабы, стирающие вдалеке камуфляжные подштанники, замерли, собаки перестали брехать, а дизеля связистов затарахтели почтительнее и тише.
— Ваша Незыблемость! Член действительного тайного совета Августейшего Демократа! Вверенные мне войска готовятся к проведению секретной операции во исполнение высочайшего вердикта.
— Здравствуйте, здравствуйте, любезный Ураза! Очень рад вас видеть! — протягивая руку генералу, произнёс опричник. Генерал как бы по рассеянности (а что ты с контуженного спросишь?) проигнорировал рукопожатие, лихо отдал честь и хозяйским жестом пригласил высокого гостя в чертоги военной тайны. Вот какая уж тайна может быть в деревне? А глядь, Глафира, вроде как беззаботно дожидающаяся Тихона, быстро подозвала к себе дворовую девку, пошептала ей чего-то на ухо, сунула в руку записку и отправила хозяйке очередное сообщение об изменившейся в крепости обстановке. И таких посыльных в разные концы отправилось немало.
— Главной своей задачей, — вертя в руках длинную алюминиевую указку, принялся докладывать оперативный замысел Воробейчиков, — я считаю должным образом организованную охрану и оборону, определённого Августейшим объекта. Объекту для скрытого обозначения мною присвоено кодовое название «Шашня». На ближних подходах к «Шашне» сейчас активно ведётся агентурная разведка. Не позднее завтрашнего дня будет предпринято полное окружение, как самого объекта, так и подступов к нему. Для сего мною планируется задействовать: орудий артиллерийских — семьдесят четыре, восемь самоходных реактивных комплексов, пулемётов — сто шестнадцать, живой силы смешанного состава — до трёх с половиной тысяч, боевой аборигенной конницы — сто двадцать всадников.
— А не могли бы мы с вами куда-нибудь уединиться, любезный господин Наместник, — как бы пропуская мимо ушей доклад, мстя за отвергнутое рукопожатие, холодно произнёс опричник и, не дожидаясь ответа, направился к единственной ведущей в избу двери.
Воробейчиков, зло глянув на подчинённых, засеменил следом.
В сенях царил всегдашний деревенский полумрак. Костоломский на минуту замешкался, давая привыкнуть глазам к скудности освещения.
— Позвольте на правах хозяина проводить Вашу Незыблемость, во внутренние апартаменты, — тесня в нешироком коридоре высокого гостя, произнёс генерал и толкнул вторую справа дверь, за которой располагалась самая приличная комната во всей крепости — старая библиотека.
Книги были повсюду, высокие, до потолка застеклённые книжные шкафы с любопытством уставились на вошедших, недоумевая, зачем в сие хранилище мудрости пожаловали эти явно не читающего вида господа. У окна стоял широкий стол с керосиновой лампой под железным крышеобразным абажуром, старинное, с резной спинкой и подлокотниками, кресло. Слева, у дальней стены, примостился под книжными стеллажами невысокий кожаный диван с круглыми мягкими валиками и аккуратный, явно недавней работы, книжный столик.
— Вот здесь нам никто не помешает, будьте добры, располагайтесь, где душе заблагорассудится, — обретая было утерянную инициативу, пригласил Наместник.
Однако гость не спешил последовать предложению и принялся с любопытством разглядывать книги.
— Боже ты мой, — распахнув скрипучую створку и беря наугад первую попавшуюся книгу, удивился опричник, — да здесь же сплошняком крамола! Та-а-к, А. Лебедь «За державу обидно!» — он сунул книгу обратно и, сцепив руки за спиной, словно боясь запачкаться, принялся пристально вчитываться в название сбежавших в далёкий Чулым книжек. — «История государства Российского» Карамзина, Словарь Брокгауза и Эфрона, а далее и того хуже: Вернадский, Солженицын, Белов, Распутин, Вознесенский, Мориц, Киплинг, Бёлль, Шекспир, Булгаков! Ужас, ужас! — казалось, ещё немного и он лишится сознания. Здесь, в этой небольшой комнатёнке была спрессована вся мировая нечисть, которую уже, пожалуй, не один десяток лет калёным железом выжигают на всей планете, а особенно в нашем непреклонно демократичном отечестве.
— И кто, интересно, это всё собирал? Генерал! Вы что охренели? Да вы вообще соображаете, что делаете? Это же форменная измена Родине! У вас в окуёме в целости и сохранности хранятся самые опасные для свободомыслия предметы, а вы здесь прохлаждаетесь, пьянствуете, девок по баням щемите! Да я вас! — опричник резко крутанулся на каблуках к стоявшему позади генералу и моментально обмяк, на него в упор глядел недобрым чёрным зрачком ствол старого и верного кольта.
— Давай вот что, морда жандармская, прикуси свой язык, это во-первых; во-вторых — перед тобой боевой генерал, вот я тебя пристрелю сейчас, как последнюю суку, и спишу на естественную убыль; в-третьих — русский офицер ни хрена, окромя уставов, наставлений и порнухи не читал, не читает и читать отродясь не будет; и наконец, в-четвёртых, марать руки сжиганием книг, как и мирных жителей, я не обучен. Хочешь, сам поджигай, я вижу, там на столе спички лежат, давай действуй, а я пойду пока операцию готовить, старшим в этом деле меня, а не тебя, Августейший назначил. Пали, только знай, дверцу я подопру, а к окну мужиков с рогатинами приставлю.
— Погоди, вояка! — севшим от испуга голосом, выдавил из себя полинявший глава опричников. — Преемник принял другое решение и назначил меня ответственным за исполнение этого щекотливого задания, вы, генерал, поступаете в моё полное распоряжение. Да опусти ты пистолет наконец! Он же у тебя, небось, заряженный?
Генерал сунул пистолет в кобуру.
— А письменный приказик можно полюбопытствовать?
— Вот, — с облегчением опускаясь на диван, произнёс опричник, достав из небольшой полевой сумки продолговатый конверт и расстёгивая ставшими влажными пальцами тугую пуговицу ворота.
— Так, ясно, — сухо отчеканил генерал, — я начальник, ты дурак, ты начальник, я дурак! Так какие будут указания?
В другое время Эдмунд Чекисович не преминул бы поизмываться над старым служакой, да что там поизмываться, уделанного вояку вмиг бы упекли в Лубяные подвалы и никакие прежние заслуги не спасли бы его от дыбы, но сейчас было не до того.
— Вы со своим потешным войском в принципе продолжаете заниматься тем же, окружаете и берёте под охрану вход в тайное убежище подземных сил. Мне кажется, вы упомянули об аборигенной коннице?
— Да, таковая имеется, — поникшим голосом ответил эксглавком, — до полутора сотен хороших рубак, но в обороне они малоэффективны.
— Отберите из них человек тридцать узкоглазой наружности, переоденьте в китайскую военную форму и оставьте где-нибудь в резерве. Когда я вам подам сигнал, направьте их на свои позиции, якобы, для проверки бдительности, лежащим же в оцеплении пулеметчикам отдайте приказ в случае появления ханьцев открывать огонь на поражение. После расстрела мнимых врагов снимайте войска и стягивайте их как можно ближе к водопаду, под который замаскирован вход в эту, как там у вас.?
— «Шашню»!
— Вот-вот к ней, родимой, и подтягивайтесь. Это, можно сказать, кульминацией всей войны и будет. Надеюсь, вы со своим богатым фронтовым опытом, уяснили главную задачу?
— В принципе да, но.
— С этого момента никаких «но», или вы, генерал, со всем этим дерьмом, — опричник обвёл рукой вокруг себя, — до конца своих дней не увидите света божьего, а в казематах будет предостаточно времени, чтобы научиться читать не только военную, но и литературу более эротического склада. А теперь идите, я отдохну с дороги, если у вас не будет возражений, — потягиваясь, съехидничал глава Кадастра. — Да, генерал, небольшое уточнение: узкоглазые должны беспрепятственно пройти почти до самого водопада, ну и в метрах ста от него напороться на ваши пулемёты. Пулемётную команду тоже подберите с умыслом, чтобы с обеих сторон не было знакомцев, а ещё лучше, чтобы наши бойцы люто ненавидели китаёз. Вам понятно?
— Понятно, только ведь солдат жалко. Свои своих. можно сказать.
— Можно сказать. А можно и промолчать, да и вообще об этой затее следует крепко молчать и вам, и вашим подчинённым, коих вы к исполнению привлечёте, — безразличным тоном перебил его опричник, громко зевая. — Если я через час не проснусь, пришлите кого-нибудь разбудить.
Не успела за явно ошарашенным генералом затвориться дверь, а московский гость в обуявшей его дрёме ещё мучился вопросом, снимать или не снимать тяжёлые и непривычные для него армейские ботинки, как в библиотеку осторожно вошёл встречавший Эдмунди на аэродроме старик с подушкой и тонким верблюжьим одеялом. Сапоги, чтобы не стучать каблуками, он снял ещё в коридоре, мягко ступая в высоких вязаных носках, подошёл к дивану, приподнял сановную голову и уложил её на прохладную и пахнущую чистотой подушку. Быстро и ловко стащив с гостя ботинки, он укутал ноги одеялом и беззвучной тенью выскользнул вон. Некое чувство благодарности и восхищения за свой народ колыхнулось в засыпающем мозгу чиновника, хотя ни он, ни его предки к этому народу не имели никакого касательства и смотрели на него исключительно с потребительской точки зрения.
И приснился опричнику сон.
Входит он в знакомый до оскомины трибунал и направляется к своему законному месту экзекутора, а его останавливает странного вида страж, какой-то весь плоский и благообразный, и без всяких объяснений заталкивает его в клетку для подсудимых. Не успел Эдмунди Чекисович и опомниться, как за ним лязгнула решётчатая дверь, и сухо, как выстрел, щёлкнул запирающийся замок.