Кто-то тронул его за плечо. Над ним стоял Невежка.
– Михалка, а Михалка, ты чего замстился? Наперед бы знать, не ходить бы воевать!
Михайла усмехнулся.
– Вы-то много воевали? А вот дале как? На Арзамас они пойдут, а туда наш князь войско ведет.
– Ну, коли так, нам с ими не по пути. Что за сласть самим волку в пасть?
– А куда ж деваться-то?
– Да уж коли волю добывать, так к тому и податься, кто сулит дать.
– К царю Дмитрию, что ли?
– Али к нему, али к тому, что лист прислал, к воеводе его, к Болотникову. Ведаешь, Михалка, что про того Болотникова сказывают?
– Ну? Чего?
– Да он будто тоже холопом был у князя одного. А ноне, гляди, в воеводы вышел.
– Но? Ну что ж, Невежка! Коли назад нам пути нет, давай дальше пробираться. Как лишь мы его разыщем?
– Ништо. Кто ищет, тот и сыщет. Не иголка, чай.
– Ладно, Невежка. Ты мужиков опроси. Кто с нами пойдет, те пусть, как кормить вас станут, посуют чего ни то в кошели, а как все спать полягут, я к вам подойду. Мы уползем в лес, схоронимся, а чуть свет – уйдем.
Михайле стало полегче, когда он решился итти разыскивать Болотникова. Больше всего не любил он сидеть на месте и ждать. Теперь он хотел одного: чтоб поскорей день прошел и ночь настала.
Откуда-то приехал Артюшкин, зашел в шалаш к Варкадину, поговорил с ним, потом вышел и позвал Михайлу похлебку есть. Он поел с удовольствием – накануне весь день не ел горячего. Ломоть хлеба он сунул за пазуху.
Только что они успели пообедать, как из шалаша вышел Варкадин с Вечкой и что-то громко крикнул по-мордовски. Все мордвины повскакали с мест и побежали в задний конец поляны. Артюшкин тоже встал и хлопнул Михайлу по плечу.
– Вставай! Сейчас выступаем. Я тебе лошадь приведу.
– Как выступаем? – спросил Михайла. – Разве ночевать здесь не будем?
– Стало быть, нет. Аль полюбилось у нас?
Михайла испугался. Как же теперь будет? Ему, наверно, придется ехать впереди, а мужиков погонят сзади. Им и не сговориться. Но делать было нечего. Через пять минут мордвины были на лошадях. Привели лошадь Варкадину, Артюшкин вел двух лошадей, себе и Михайле.
Михайла вскочил в седло и спросил Артюшкина, дали ли мужикам лошадей.
– Ладно и так, – ответил тот. – За ними обоз пойдет, подгонят, коли надо.
Михайла еще больше приуныл. И не сговоришься, а коли и уйдут, все одно пешком.
Теперь Варкадин поехал в другую сторону, к заднему концу поляны. Там, когда они проезжали, еще спешно вязали вьюки, грузили телеги и сгоняли табун. Мужики тоже завязывали кошели, подпоясывались – собирались в дорогу.
Невежка протолкался к Михайле и крикнул:
– Гляди-ка, стремя у тебя чуть не до земли болтается, дай подтяну.
Михайла направил лошадь из толпы в сторону и выпростал ногу. Невежка, делая вид, что подтягивает стремя, зашептал ему:
До Кудьмы-то нам одна дорога, а за Кудьмой им на полдень, на Сивуху да на Пьяный Майдан, а нам на закат, на Ворсму да на Павлово. Как переправимся, тут ты и гляди в оба, – ельник там на другом берегу, ты в него сверни и дожидай нас… Ну вот, – прибавил он громко, – так-то лучше будет. Езжай!
Михайла стегнул лошадь и поскакал догонять Артюшкина.
Мордвины ехали густыми рядами, весело перекликаясь. За спинами у всех висели луки и стрелы. Дувший с утра ветер нагнал тучи. В лесу потемнело, и начал накрапывать дождь. Но его никто и не замечал. Веселые голоса не замолкали, прерываясь иногда дружными раскатами хохота.
«Ишь, веселый народ, – с завистью думал Михайла, – словно на пир едут…»
– Артюшкин, – сказал он, поворотясь к тому. – Куда это тебя Варкадин посылал?
– А к Мо́скову воеводе, – ответил Артюшкин. – Ишь, не пришел тот под Нижний. Варкадин сердится. Говорит, коли врозь будем, никогда русских не побьем. За это, говорит, нас еще Тюштя царь проклял. Велел мне и Мо́скову про то сказать.
– Какой такой Тюштя царь? Не слыхал я про такого, – сказал Михайла.
– А он тоже встарину жил, – сказал Артюшкин. – Мордвины тогда сами по себе жили, царство у них свое было, и у Тюшти этого дворец большой был, и кругом караульные ходили. Вот раз караульный и кричит: «Ничего-то ты, Тюштя царь, не видишь, не слышишь, а на нас русская рать идет!» Тюштя царь вышел на высокое крыльцо, видит – и правда: издалека русское войско идет. Он сейчас и взговорил:
«Мордва, мордва, а, мордва! Пойдемте мы себе другую землю посмотрим». Сам Тюштя пошел вперед, а за ним вся мордва повалила. Дошли они так до берега моря и стали себе кашу варить. Оглянулись, а русская рать уж чуть их не настигает. Тюштя махнул на две стороны своим платком, море сейчас расступилось, он пошел на другой берег и народу велел за собой итти. Одни говорят: «Айдате!», а другие говорят: «Кашу-то съедим». Царь Тюштя на другой берег выбрался, смотрит – а половина народа на том берегу сидит, кашу ест. Тюштя тут рассердился, махнул своим платком, море опять сошлось и потекло. А Тюштя тех, что остались, проклял. «Веки вечные живите, – крикнул он им, – боярам хрестьянами да холопами служите!» Вот с той поры де мордва русским и покоряется. Варкадин-то все и сговаривается, чтоб враз на русских ударить. Под Нижним-то опять не вышло. Он к Мо́скову послал – попенять ему и на Арзамас звать.
Лес стал редеть, и они выехали на опушку. Прямо перед ними вилась речка, а влево раскинулось село.
– То Кудьма-река, – сказал Артюшкин, – а село – Комарово. Ты гляди, гляди, – чего они там?
На дороге около села видны были возы со снопами, около них шагали мужики. Как только передние ряды мордвинов показались из леса, в деревне послышался визг, крики. Видно было, как мужики нахлестывают лошадей и гонят их к деревенским воротам.
Через пять минут на дороге было пусто. Только один отставший воз сиротливо торчал среди дороги, брошенная лошаденка взмахивала хвостом и тянулась к придорожной траве.
Деревенские ворота были наглухо заперты.
Но мордвины и не собирались заезжать в эту деревню. Только один молодой парень выскочил из рядов, погнал свою лошадь к возу, соскочил, выпряг лошаденку, взял ее за повод и поскакал к своим, оставив воз на месте.
Голова отряда уже подходила к речке. Ближе к селу видна была лодка перевоза, но перевозчик, видимо, тоже убежал. Впрочем, переправлять весь отряд на пароме было бы слишком долго, и Варкадин, подозвав к себе двух молодых парней, послал их поискать брода. Они направили лошадей к берегу, но берега тут были хоть и не высокие, но обрывистые, и лошади упирались, не хотели соскакивать в воду.
У Михайлы вдруг мелькнула мысль. Он выехал из толпы, подскакал к Варкадину и сказал:
– Дозволь мне поискать броду. Я эту речку знаю.
Варкадин кивнул головой.
Михайла направил свою лошадь к берегу и повернул ее вправо, против течения, к тому месту, где на другом берегу виднелась поодаль от реки еловая роща. Михайла делал вид, что внимательно присматривается к воде. Когда он очутился против рощи, он круто повернул лошадь к берегу, сильно стегнул ее и заставил войти в воду. Через несколько шагов вода уже подошла лошади под брюхо и стала подниматься выше. Михайла подтянул полы армяка и изо всех сил подгонял лошадь. Они были уже на средине реки. Сильное течение сбивало лошадь с ног, и она наконец остановилась, отказываясь двигаться вперед и стараясь всеми четырьмя ногами удержаться против напора воды. Михайла уже выпростал ноги из стремян и развязал пояс, готовясь скинуть армяк и, бросив лошадь, плыть к другому берегу. Но в эту минуту кто-то нагнал его, ухватил за уздцы его лошадь и сильной рукой потащил ее наперерез течению. Вода уже достигала лошади по шею. Михайла был в воде по пояс. Но в следующую минуту лошадь выбралась из самого глубокого места, а еще через несколько минут она уже выходила на противоположный берег.
– Ну и отчаянная ты голова! – сказал Артюшкин, выехавший вместе с ним на берег. – Лошади не знаешь, реки не знаешь, а суешься. Скинь штаны, выжми да поводи лошадь. Зачем скотине зря пропадать?
Сам Артюшкин достал из-за пазухи штаны и лапти и надевал теперь сухое.
Михайла послушно выполнил приказания Артюшкина и даже сорвал пук травы и растер дрожавшую лошадь.
– А ведь брод-то вот он, – сказал Артюшкин, показывая на несколько сажен вправо, где вода заметно рябила, выдавая полосу мели.
Артюшкин подъехал к тому месту, против которого толпился отряд мордвинов, и знаками показал Варкадину, куда надо держать.
Потом он вернулся к Михайле, проваживавшему лошадь, и сказал:
– Чего ж ты полез в реку? Аль жизнь не мила стала?
Михайла сел на мокрое седло, пристально посмотрел на Артюшкина, но не начинал говорить.
– Езжай! – сказал Артюшкин. – На месте ей теперь нельзя стоять.
Михайла тронул лошадь и опять взглянул на Артюшкина.
– Чего не говоришь? Не бойся, полюбился ты мне, я тебя не выдам.
– Вишь ты, не рука мне здесь с вами. Князь мой, слышь, на Арзамас идет. Попадешь к нему в полон, опять в холопа оборотит, а то и голову сымет, что я казну-то его не уберег. Отпусти ты меня добром. Хочу я к этому, к Болотникову, итти, что волю сулит, аль к самому Дмитрию царю.
Артюшкин внимательно слушал Михайлу. Когда он кончил, Артюшкин повернулся к нему и сказал:
– Коль я тебя отпущу, все равно за тобой погоню пошлют. А вот что я тебе скажу. Поезжай ты к Варкадину и все ему напрямик скажи. Так я полагаю, он тебя и сам отпустит.
Михайла подумал минуту, потом тряхнул головой и сказал:
– Ладно. Попытаю. Добром-то оно, понятно, лучше. Только сговориться-то мне с ним неспособно. Уж ты будь другом, Артюшкин, поезжай к нему сам, и все ему растолкуй, что я тебе сказал. А я тебя погожу.
Мордвины тем временем перебрались вброд через реку и, выстроившись на этом берегу, медленно подъезжали. Артюшкин кивнул Михайле и поехал навстречу Варкадину.
Михайла отъехал в сторону и ждал, чем у них кончится. Он видел, как Артюшкин поравнялся с Варкадиным и что-то ему долго говорил. Варкадин слушал его молча и только изредка мотал головой, точно от овода отмахивался. Потом он поднял голову, оглянулся, увидел Михайлу и махнул ему рукой. Михайла подъехал.