Но востроносый Патрикей все подталкивал Карпа Лукича и что-то шептал ему в ухо. Карп Лукич только нетерпеливо отодвигался.
Тут вдруг опять из-за плеча Болотникова вынырнул юркий Вдовкин и заговорил негромко, боязливо взглядывая на Болотникова.
– Как государя Дмитрия Ивановича чортовы ляхи жмут, казны с его требуют…
Болотников сердито взглянул на него.
– Ты тут чего, Олуйка? Спросили тебя? – проговорил он недовольно.
Но посадские, видимо, почувствовали после слов Вдовкина облегчение.
– То так, Иван Исаич, – заговорил степенно Карп Лукич. – Коли государю Дмитрию Ивановичу от ляхов утеснение, мы завсегда со всем нашим усердием могим казну тебе предоставить…
– Мне казны от вас не надо, – оборвал его Болотников.
– Для государя Дмитрия Ивановича, – повторил Карп Лукич.
– Та й нам, Иван Исаич, – подхватил Печерица, – коней треба подкупыть, видав – у деяких казакив кони попадалы, а москали не дають.
– Ты меня спроси, Иван Исаич, – выступил из толпы Гаврилыч. – Цильный день по селу ходив – вон с им, – показал он на Михайлу. – Двух десятков коней набрать не мог. Не дають бисовы диты…
– Мы о том посля говорить будем, – недовольно прервал его Болотников. – Не о том сейчас разговор.
– Пошто унимаешь, Иван Исаич? – сказал Карп Лукич. – Мы с дорогой душой тебе помогу сделать желаем. Только лишь… – он снова запнулся и неуверенно посмотрел на Болотникова.
– Ну? – проговорил тот, не сводя с него пристальных потемневших глаз.
– Так что больно черный народ бунтуется, Иван Исаич, – видимо, решившись, твердо заговорил наконец Карп Лукич. – Как твои листы прочитают, так и бунт подымают. «Дай срок, говорят, вот Иван Исаич придет, мы и у бояр и у вас, у посадских, кишки повыпустим».
Болотников передернул плечами.
– А ты сам мои листы чел? – спросил он.
– Не приводилось, Иван Исаич, – ответил тот. – Царские пристава ловят их. И кто чтет – тоже хватают.
– Ну вот, а кабы прочел, – сказал Болотников, – видел бы, что холопов я на бояр подымаю, – то так. Свободить их вовсе Дмитрий Иванович сулит, как на Москву придет. А про посадских людей и разговору нет. Как это можно – свой стольный город зорить, торговым людям обиду делать? Про то и думки у государя нет.
Лица посадских посветлели.
– Спасибо на добром слове, Иван Исаич, – сказал Карп Лукич. – Так мы, стало быть, и посадским повестим. Когда ж прикажешь ждать государя Дмитрия Ивановича?
– А вот я завтрашний день на Москву пойду. Коли одолею стрельцов да Шуйского выгоню, тем же часом за Дмитрием Ивановичем гонца пошлю.
– Одолеем, как не одолеть! – загудело в толпе у дверей.
Болотников радостно оглянулся и кивнул казакам.
Московские гости подымались, смущенно переглядываясь. Предстоящий бой, кто бы ни одержал верх, не мог их радовать. Как бы то ни было, надо было скорее отправляться во-свояси.
– Будь здоров, Иван Исаич, – проговорил кланяясь Карп Лукич. – Так мы на тебя в надежде. Ты нас грабить не прикажешь.
Остальные посадские тоже вставали и кланялись. Болотников отвечал им.
Казаки отходили к стороне, переговариваясь между собой. Один Вдовкин суетился, бросаясь от одного к другому, и что-то торопливо нашептывал. Все, к кому он приставал, пожимали плечами, покачивали головами, но в конце концов все от него отмахивались.
Наконец, видя, что гости направляются к дверям, неугомонный Вдовкин бросился к Иван Исаичу и попробовал в чем-то убеждать его. Болотников так грозно посмотрел на него, что он, как ошпаренный, отскочил.
Но в ту же минуту, заметив, что Болотников заговорил с Гаврилычем и не обращает на него внимания, Вдовкин подскочил к востроносому посадскому, узнавшему его, и проговорил торопливо:
– Патрикей Назарыч, вот вы домой собрались, а разговору окончания не сделали. Иван Исаич на грабижку не подбивает, оно так. И казны не требует, оно тоже – сам сказал. Ну, а все ж, что до казаков, кабы им допрежь похода казны дать – верней бы было. Народ дикой, ну и оголодали, то правда. Как тут не пограбить? Как бы беды не вышло?
Патрикей приостановился и дернул за рукав Карпа Лукича. Тот недовольно оглянулся.
– Карп Лукич, ты послухай, что тут Олуйка сказывает.
Высокий седобородый купец сверху вниз поглядел на юркого Вдовкина.
– Как бы тут, твое здоровье, – подобострастно засуетился тот, – ошибочки не вышло. Иван Исаич, что говорить, от своего слова не отказчик. А казаки, те особо. Тот, Печерица, приметил, может, помалкивал все. А он у их главный – есаул. За вольность они стали, – то так. А я так полагаю: казаку первая забота – грабить кого ни есть. Кабы ты Иван Исаичу казны пожаловал, – хучь бы, сказать, на коней казацких, – оно бы верней. И дале бы посулил, как грабижки не будет.
Карп Лукич на минуту задумался.
– Как ему дашь, когда не берет?
– На людях-то оно будто не того… – пробормотал Вдовкин.
– Ну ты, юла, спроворь дельце – за нами не пропадет, – проговорил Карп Лукич.
Вдовкин закланялся и быстро юркнул в толпу, окружившую Болотникова. Посадские медленно пробирались к сеням.
Вдовкин вынырнул из-под локтя Печерицы и прошептал, становясь на носки, в ухо Болотникову:
– Не серчай, Иван Исаич, Карп Лукич с тобой перемолвиться желает.
– Что ж? Это можно. Вороти их, а я казакам скажу, чтоб вертались.
Вдовкин с отчаяньем уцепился за плечо Болотникова:
– Пошто, Иван Исаич? Пущай идут. Карп Лукич с очей на очи с тобой перемолвиться желал.
– Тайностей промежду нас нет, – громко сказал Болотников, стряхнув с плеча руку Олуйки. – Что мне, то моим есаулам пущай сказывает.
Казаки подошли ближе, но Вдовкин уже юркнул между ног и метнулся к двери. Вслед ему раздался громкий хохот.
Посадские не стали больше ждать. Они поняли, что дело не выгорело, и поспешно вышли на крыльцо. Подкупить Иван Исаича оказалось не так просто.
Болотников и старшие казаки пошли следом проводить гостей.
Через две минуты московский поезд помчался в сгустившихся сумерках по улице Коломенского, подымая снежную пыль.
Михайла, распределив приведенных мужиками коней между серпуховскими холопами и велев всем покормить лошадей, подробно расспросил про дорогу и в ночь вывел свой небольшой отряд из Коломенского, в обход Симоновского монастыря, к Муромской дороге. Там перед Покровскими воротами должен был, по уговору с Болотниковым, стоять Пашков со своими ратниками и не допускать в Москву подмогу с Муромской стороны.
Как только рассвело, вывел из Коломенского свое ополчение и Болотников.
Солнце вставало, золотя впереди главы Симоновского монастыря и бесчисленные купола московских церквей, и Болотников, став на коне в воротах Коломенского, пропускал мимо себя бесконечные ряды мужичьего войска. На солнце весело сверкали косы, вилы и топоры, покачивались над головами цепы; мужики шли не в ногу, но с такой силой и стремительностью, что, казалось, они все сметут перед собой и никакое препятствие не остановит их.
Болотников твердо верил в них. Да и как мог он не верить? Ведь они шли за свое кровное дело. Они все знали, что если царем будет Василий Шуйский, никогда им не видать воли. Не на то выкрикнули его бояре, чтоб он отнял у них холопов, лишил их всего их богатства. Хоть бы и сам он, испугавшись Болотникова, посулил волю холопам, бояре никогда ему не позволят. Дмитрий Иванович – дело другое. Он прирожонный царь, Грозного царя Ивана сын. Ему никто не указ. Сядет на родительский стол, и ему что бояре, что мужики – все равны, все его слуги верные. Не от бояр его сила. Захочет волю холопам дать, никто ему указывать не посмеет. А он Болотникову твердо сказал: как придет на Москву, так первым делом указ о воле даст.
Иван Исаич не один раз говорил про то и мужикам и казакам. Знали они хорошо, что первым делом надо Ваську Шуйского с царского стола согнать. Тогда и Дмитрий Иванович на Москву придет.
Мужики густыми толпами валили к Москве, а за ними, сдерживая вычищенных, накормленных лошадей, выступало казачье войско. Болотников выстроил их за мужицким ополчением, чтобы они поддержали тех, если они дрогнут под напором стрельцов.
Только бы им войти в город. Болотников был уверен, что там все боярские холопы и вся городская беднота и голытьба станут за него.
Но и Василий Шуйский знал про то и больше всего боялся, чтобы Болотников не пробрался в самый город. Племянник царя, молодой воевода Скопин-Шуйский, со своим полком стал за Симоновым монастырем. Сам царь, толстый, рыжебородый, с маленькими подслепыми глазками, тоже надел воинские доспехи, сел на боевого коня и выехал впереди Большого полка через Калужские ворота. За ним тесными рядами стояли стрельцы с пищалями, с саблями на боку – лучшее московское войско.
Когда показалось ополчение Болотникова, по рядам стрельцов прокатился хохот.
– Ты чего ж баб не прихватил? – кричали из передних рядов. – Они б еще с ухватами да с кочергами вышли. То-то страсти!
– Свинцу-то на их жаль. Дай мы их так саблями побьем да конями потопчем.
Царь махнул рукой, и лавина стрельцов ворвалась в густую толпу мужиков, рубя их направо и налево. На первых порах мужики храбро отбивались. Они хватали стрельцов за ноги, стараясь стащить с седла, рубили топорами лошадей, зацепляли всадников косами, били их по головам цепами.
Болотников носился всюду, подбодряя мужиков, бросаясь впереди казаков туда, где мужикам приходилось плохо. Он надеялся отбиться от стрельцов, прорваться к городским воротам и ворваться в Москву хоть и с небольшой кучкой. Тогда дело его было бы выиграно. Только бы к Шуйскому не пришла подмога, только бы Скопин-Шуйский не явился. Он храбрей всех московских воевод. Пока перед городскими воротами один стрелецкий полк, он может еще одолеть. И Болотников, не щадя себя, бросался в самую гущу свалки, подбодряя своих и наводя ужас на стрельцов. Он был везде, и где он был, там враги в смятеньи разбегались.
Уже стрельцы начинали подаваться. Казаки следом за Болотниковым то тут, то там выскакивали вперед, чуть не к самым воротам. Шуйский с тревогой оглядывался на выдававшиеся углом стены Симонова монастыря. Оттуда должен был показаться отряд Скопина-Шуйского и, ударив на Болотникова, решить дело. Если он замедлит, придется трубить отбой, чтобы стрельцы отошли к воротам. А то эти отчаянные, того и гляди, прорвутся к воротам, и тогда Шуйскому придется плохо.