– Чего станешь делать, – проговорил Михайла, – чай, и им за делом кони надобны. Где ж пешим биться?
– Пора-то уж больно работная. Хоть бы до нас доведись. Без лошади как вспашешь?
– Эх ты, Невежка. Да ведь дело-то какое. За волю, чай, бьются!
Невежка промолчал, и они, настегивая лошадей, поскакали к показавшейся вдали Калуге.
– Гляди, Невежка, – сказал немного погодя Михайла, – вон, поди, тут на плетне мы и сидели, Савёлку ждали, а ты чалого моего привел. Вовсе близко теперь. А дозоров-то, гляди, и не видать вовсе.
Они все дружней подгоняли.
Вот уж и ворота городские видны. Открыты, и часовые около ходят. А на стене и не видать никого. Михайла оглянулся.
По дороге от ближней деревни тянулись в густых сумерках возы с разным деревенским товаром – с хлебом, с живностью, с луком, с сухими грибами. Весть о том, что в Калугу можно въехать, быстро разнеслась, и крестьяне, не дожидаясь утра, торопились вывезти на базар остатки зимних запасов.
Город совсем преобразился. В домах горели огни, на улицах, несмотря на позднее время, толпился народ. У всех были веселые, оживленные лица.
На базарной площади была страшная сутолока. Купцы, прятавшие последнее время запасы, волокли всё в лавки, лотошники кричали на все голоса. Городские торговцы торопились сбывать товары, прежде чем навезут свои запасы окрестные крестьяне. Наголодавшиеся жители жадно расхватывали все.
У дома Болотникова толпились и казачьи начальники и крестьянские старосты. На крыльце стоял сам Болотников и что-то говорил им.
Завидев Михайлу, с трудом пробиравшегося на своем коне через толпу, Болотников крикнул:
– Эй, пропустите гонца! Молодец, Михалка! Привез грамоту?
Михалка подъехал к крыльцу и, не слезая с седла, достал из кошеля свиток с печатью и протянул Болотникову.
Толпа притихла. Все глаза с нетерпением уставились на Болотникова, пока он читал привезенную грамоту.
– Ты что ж, царевича видал? – спросил Болотников Михайлу.
– Видал, – протянул не очень радостным голосом Михайла.
– Ладно, потом мне расскажешь, – прервал его Болотников. – А Телятевский что? – продолжал он спрашивать.
– Побил царское войско начисто! – крикнул Михайла так, чтоб его слышала вся толпа. – Стрельцов там побито – сметы нет! На Пчельне. Еле пробрались. Там их что свиных туш на базаре.
Радостный рев толпы покрыл его слова.
Глаза у Болотникова засверкали. Он снял шапку, взмахнул ею и крикнул:
– Так мы и всех их побьем! И Ваське кишки выпустим!
– Веди на Москву, батька! Всех их, окаянных, побьем! – кричали восторженные голоса. И голод и скука осады были сразу забыты. Так одушевлял всех Болотников.
– А сам Телятевский? – спрашивал Болотников, когда крики немного стихли.
– Сюда пошел, на царский лагерь по-за Калугой. С того краю, – махнул Михайла в ту сторону, откуда въехал в город, – и дозоров уж нет.
В это время с противоположной стороны раздался торопливый топот, и с улицы на площадь выскакал казак. Он издали махал над головой шапкой.
Перед гонцом поспешно расступились, давая ему дорогу.
– Иван Исаич! – кричал он издали. – Чего там деется! Весь почитай царев лагерь снялся. Прочь скачут! Темно, хорошо не разобрать. А видать, что неладно у их. Может, велишь вылазку сделать? Наши там строятся уж на пустыре.
– Сидорка, лошадь мне! – крикнул Болотников. – Ты со мной, что ль? – спросил он Михайлу. – Аль, может, притомился, отдохнешь?
– С тобой, Иван Исаич, как можно! Вели лишь коня другого дать. Конь-то притомился.
– Ребята! – крикнул Болотников. – Казачьи есаулы, за мной! Стройте своих. Ударим на Шуйского в тыл. А вы, старосты, готовьте своих. Наутро чем свет на Тулу выступаем. Там нас князь Шаховской с царевичем Петром Федоровичем ждут. Сразу на Москву ударим. Царь Дмитрий Иванович прямым путем туда идет. Скоро уж теперь, братцы! Конец, видать! Шуйский, гляди, снялся, бежит. Наша Москва будет! Царя Дмитрия Иваныча посадим и волю добудем… Ну, живо, Михалка, едем!
У крыльца уже стояли три оседланные лошади. Болотников, Михайла и Сидорка вскочили в седла и вместе с казаком помчались к западным воротам.
Окрыленный легкой победой, Телятевский с налету ударил на лагерь царских воевод под Калугой и произвел там полное смятенье.
Когда Болотников со своими казаками вышел из ворот Калуги, грозный, окруженный окопами лагерь был уже брошен, и казаки Телятевского гнали по дорогам расстроенные ряды стрельцов.
Увидев, что здесь его помощь не нужна, Болотников не принял участия в погоне и вернулся в Калугу.
Не желая напрасно утомлять свое войско, он остановил рвавшихся вперед казаков, разыскал Телятевского и сказал ему, что завтра с утра пойдет со своим войском в Тулу на соединение с Шаховским.
Князь Телятевский собирался, отогнав подальше войска Шуйского, выйти навстречу к ним на дорогу из Тулы в Москву.
Прошел день, и все ополченье Болотникова, провожаемое обрадованными жителями Калуги, вышло по дороге в Тулу.
На отощавших, но накануне досыта накормленных лошадях скакали повеселевшие, нарядные казаки. За ними, сколько глаз хватал, валила, заливая всю широкую дорогу, густая мужицкая рать.
Впереди ее, окруженный своими ближними помощниками, ехал Болотников. Его любимый конь, для которого Сидорка всегда умел добывать корм, даже когда Болотников сидел впроголодь, выступал весело и щеголевато, и сам Болотников кидал вокруг радостные взгляды. Он не сомневался, что перед ними верная и близкая победа.
Сиденье в Калуге надоело ему не меньше, чем казакам, хоть он и понимал, что в поле его ополченью не одолеть стрельцов. Но, соединившись с войском Шаховского и с приведенными царевичем Петром казаками, они несомненно возьмут Москву. Московских воевод Телятевский уже, наверно, разбил, и дорога на Москву свободна. Известие о царевиче Петре тоже обрадовало его. Он слышал про него и раньше. И теперь он был доволен, что, пока нет Дмитрия, с ними войдет в Москву царевич, тоже законный, царской крови.
Спокойная уверенность Болотникова, даже то, как он сидел на коне и смотрел вперед, а порой оглядывался и ясным радостным взглядом окидывал своих верных мужиков, распространяло веру и мужество во всем его ополчении. Он точно уже видел их в близком будущем счастливыми, вольными людьми. Недавнего уныния, подавленности как не бывало. Болотников всюду встречал бодрые, веселые взгляды. И его собственная вера от этого еще больше росла. С этими верящими в него, спокойно идущими за ним людьми он не может не победить. Они еще плохие воины – он знает это. Но у них есть храбрые и искусные союзники, с ними не страшны хорошо вооруженные и обученные царские войска.
Завтра они с большими силами выступят на Москву – и берегись тогда Васька Шуйский!
К Болотникову подъехал Печерица, отделившись от своих казаков.
– Иван Исаич, – заговорил он, – чого ты нас не пустив с Шуйским переведаться? А ну, як той Телятевский князь передастся, не наче як Ляпунов.
– Телятевский Шуйскому лютый ворог, – отвечал Болотников. – Говорил я тебе. Он с ими на Пчельне бился и под Калугой тож. До Москвы нам с им по пути.
Печерица сдвинул назад папаху и дернул себя за длинный ус. Не верил он этим княжатам московским. К Шаховскому и то неохотой он ехал, хоть и знал от Болотникова, что тот первый пошел против Шуйского. Болотников, тот другое дело, ему и Печерица и все казаки с первого дня поверили. Поглядишь только на него и враз поверишь. Нельзя не поверить. Такой человек. А вот что с княжатами он вместе шел – не по душе было Печерице, хоть и объяснял Иван Исаич, что до Москвы только, что без них Москвы не взять. Кто их, чертей, знает, что у них на уме. А ну, как до Москвы передадутся?
Второй день шло ополченье Болотникова к Туле, а про Телятевского ни слуху ни духу. Вот уж и стены города показались вдали.
Болотников оглянулся, кивнул Михайле, ехавшему следом за ним в первом ряду мужицкой рати. Конные мужики ничего себе, бодро едут, а вот сзади пешие, видно, приустали – растянулись бог знает насколько, рядов не держат, – какое там войско, так – толпа, вроде как за крестным ходом, когда чудотворную икону из села в село переносят.
Болотников подозвал Михайлу и сказал ему, чтоб он подбодрил мужиков – тотчас Тула, Шаховской, может, встречать выедет, так чтоб лицом в грязь не ударить.
Михайла выехал из ряда, повернул лошадь и поскакал назад по краю дороги.
А тут как раз вдали на поперечной дороге с севера показались верховые – один, другой, третий… Кто такие?
Сквозь поднятую передовыми казаками пыль ничего нельзя было толком разглядеть. И дальше еще, еще – то по одному, то кучами. Казаки будто? Болотников оглянулся, ища глазами Печерицу. Но его не видно было. Он отъехал к своим казакам, стройными рядами скакавшим впереди, приближаясь к воротам Тулы.
– Сидорка, – сказал Болотников, – езжай вперед, разыщи Гаврилыча, пускай ко мне скорей едет.
Сидорка стегнул лошадь и поскакал вдоль казачьих рядов.
Через две минуты мешковатый Гаврилыч, настегивая свою сивую кобылу, подъезжал к Болотникову и, повернув лошадь, поехал рядом.
– Гаврилыч, глянь-ка, – проговорил Болотников, – что там за люди нам вперерез скачут?
– А кто ж як нэ казаки, – ответил Гаврилыч, не оглядываясь в ту сторону, куда показывал Болотников. – Бачив, – пробормотал он ворчливо, – скачуть бисовы диты! Може, их чертяка гонит.
– Поезжай им навстречу, Гаврилыч, узнай, откуда они, с какого войска.
Гаврилыч недовольно поглядел на Болотникова, но спорить не стал и, хлестнув лошадь, поскакал вперед к перекрестку и свернул в сторону навстречу неизвестным казакам.
Болотников следил за ним, не сводя глаз. Вот он придержал лошадь, кивнув переднему. Тот подъехал к нему и остановился. Сзади подъезжали другие, и скоро вокруг Гаврилыча уже была порядочная кучка. Все наперебой что-то рассказывали ему, махая руками на север, качая головами. Ряды мужицкой рати приближались к перекрестку, пыль немного рассеялась, и Болотников ясно видел теперь, что это казаки, некоторые без шапок, другие еле в седле держатся.