Гермоген бил себя в грудь, и из глаз его струились слезы. Но вдруг он выпрямился, потряс в воздухе правой рукой и возопил:
– Так нет! Не будет того! Не потерпит господь! Отверзятся небеса, приидет господь во славе своей и всех их в огнь вечный помечет!
Патриарх так распалился гневом, что у Михайлы руки и ноги дрожали, и он не смел приступить к нему со своим делом.
– Ну, а вам чего? – сказал Гермоген утихшим голосом, отирая со лба пот рукавом рясы и взглянув вниз на коленопреклоненных просителей.
– Владыка святой, – робко заговорил Михайла, понижая голос и оглядываясь на дверь. – Посадские меня до твоего преподобия прислали по…
– Посадские? – удивился патриарх.
– Посадские, – повторил Михайла, – как видят они погибель русской земли от тех ляхов…
– Веры хрестьянской, православной погибель! – перебил его Гермоген. – В церквах божиих, сказываю я, по латынски козлословят.
– Так, святой владыка, – подхватил Михайла. Он боялся, что ляхам наскучит ждать, а он и сказать не поспеет, зачем пришел. – Надумали они, посадские, по городам гонцов послать, чтоб ратных людей под Москву присылали гнать с Кремля тех еретиков и нового царя всей землей выбирать.
– То так, – согласился Гермоген. – Я про то сам грамоты писал Ляпунову Прокофью и нижегородскому митрополиту Ионе. С Родькой Мосеевым послал. Не ведаю, донес ли он.
– Вот, вот, – обрадовался Михайла, – ловят ляхи гонцов-то. Так Карп Лукич, гостиный голова, что меня прислал, слезно молит тебя, святой владыка, – Михайла стукнулся головой об пол, – чтоб твоя такая милость была – вновь грамоту написать, хоть не сильно великую-часу нет – только лишь, чтоб ведали православные, что с твоего благословенья мы их на Москву зовем. Вот и свиток чистый Карп Лукич прислал, и перо и чернило, – как, может, ляхи у тебя отобрали все.
– А ты грамоте обучен? – спросил Гермоген.
– Не сподобил господь, – с сокрушением промолвил Михайла. – Карп Лукич помышлял, что, может, ты, святой владыка, своеручно грамоту напишешь. Ведаем мы, что всех дьяков ляхи отобрали у тебя.
Михайла встал и положил свиток на аналой, а чернильницу с пером поставил вверху.
– Забирай, забирай! – крикнул Гермоген. – Найдут псы те, вновь пытать меня станут.
– Заберу, святой владыка. Только лишь напишешь ты, тотчас и заберу. С тем и прислал меня Карп Лукич.
– У, дурень! – сердито крикнул патриарх. – Как же напишу я, как дьяков нет, а ты грамоте не обучен?
– Своеручно, святой владыка, так…
– Так ведь письменной грамотой не просветил мени господь. Читать книги церковные, то я борзо чту, а писать не сподобил господь.
Михалка да и Карп Лукич не предвидели такого затрудненья.
– Подь сюда, – сказал патриарх. – Я тебя словесно благословлю на подвиг тот. Ты, что ль, гонцом пойдешь?
Михайла кивнул.
Он снова опустился на колени и свесил голову на грудь.
Гермоген привычным жестом перекрестился и возложил правую руку на голову Михайле.
– Именем господа моего и пресвятыя мати божией, благословляю тебя, чадо, брести по русским городам и повсюду велеть ратных людей собирать и на Москву посылать, чтоб тех бесовых ляхов с Московского царства гнать и церкви божии от их поганого духу святить. А обо мне пущай не скорбят. Меня сам господь из темницы изведет.
Михайла поклонился в ноги патриарху, облобызал его правую руку и встал. Он понимал, что им надо уходить, а то ляхи придут за ними.
– А это кто ж таков? – спросил Гермоген, указывая на притихшего, испуганного Степку. Михайла не приготовился к этому вопросу. Солгать святому патриарху он и помыслить не мог и, путаясь, стал объяснять Гермогену, что то так, чтоб ляхам глаза отвести, паренек, будто как затем они до патриарха добирались, чтоб святой патриарх руку на его возложил и помолился, как у него рука попорчена и глаз тоже, так чтоб поздоровел он.
– Так чего ж не сказывал по сию пору, Поди сюда, чадо, я о тебе помолюсь, чтоб излечил тебя господь.
Степка быстро упал на колени. Патриарх снова перекрестился, возложил ему руку на голову и стал вполголоса читать молитву.
Ну, вставай, чадо. Будет тебе по вере твоей, сказал Гермоген, поднося к его губам свою руку.
Степка громко чмокнул, перекрестился, встал и еще раз положил земной поклон перед патриархом.
– Ну, идите теперь. Мне молиться надо. Час мой пришел.
Михайла тоже поклонился в поги патриарху и, дернув за рукав Степку, перешительно пошел к двери.
– А лист-то, лист-то забирай! – крикнул Гермоген, подойдя к аналою.
Михайла вернулся, взял пустой лист, проворно скатал его, сунул за пазуху, туда же засунул перо и чернильницу и, на этот раз уж не оглядываясь, пошел к двери, где его ждал Степка. Они вышли в первый покой и услыхали, как патриарх, поспешно прошаркав к двери, повернул со звоном ключ и снова быстро зашаркал в глубину своего покоя.
Михайла остановился и раздумывал, свесив голову, а Степка, выйдя от патриарха, быстро стряхнул с себя страх, который нагнал было на него гневный старичок. В Тушине он привык ни к чему не относиться с почтением. Теперь все, что было, только смешило его. Посмотрев на Михайлу, он вдруг фыркнул, так что Михайла даже вздрогнул от неожиданности и строго посмотрел на него.
– Сердитый! – сказал Степка и потом прибавил смешливо: – А как он про Ваську-то Шуйского. Слыхал?
Он хоть и любил Михайлу, а не мог упустить случая кольнуть его.
– Ну, то не твоего ума дело, – сурово оборвал его Михайла. – Ужо Карп Лукич рассудит. А ты ляху-то скажи, что, мол, облегченье чуешь.
Степка сердито отмахнулся.
Подойдя к наружной двери, они постучали.
Почти сразу загремел засов, и любопытный взгляд сивоусого ляха уставился в них.
– Ну что? – спросил он, выпуская их на крыльцо и снова задвигая засов. – Поздоровел, что ли? – заранее раздвигая рот, чтоб захохотать, спросил он.
– А как же, дяденька, смело заговорил Степка – Только лишь возложил на меня руку владыка да молитву стал читать, так и чую я, словно боль из меня выходит. Нога-то враз поздоровела. Гляди – вовсе не хромлю боле.
И Степка быстро прошел несколько шагов по крыльцу.
– А про руку, – зачастил Степка, – да про глаз сказал владыка, чтоб дома с молитвой повязки снял и под иконы положил. Все, мол, пройдет. Спасибо тебе, дяденька.
Поляк так и остался с раскрытым ртом. В его тупой голове не умещалась новая мысль, а что возразить – он сразу не мог придумать. Наконец он с сомнением покачал головой и сказал:
– А может и не пройдет. Ну, а вправду пройдет, приходи завтра, покажись, я тебе грош дам. – Приду, дяденька, ей-богу, приду.
– Спасибо, век за тебя буду бога молить, – сказал и Михайла. – Ну, идем, Степка, нечего тут зря людям мешать.
Михайла со Степкой быстро зашагали к Спасским воротам, торопясь уйти от стражников, провожавших их недоверчивыми взглядами. Михайла шел задумавшись, не отвечая на смешливые вопросы Степки. Не по себе ему было. И не только из-за того, что не вышло с патриаршей грамотой и даже не оттого, что Гермоген говорил так о ненавистном ему Шуйском. Что-то еще грызло его: иного он как-то ожидал от патриарха, хоть и сильно жалел его.
XII
Карп Лукич, Патрикей Назарыч и иные посадские с нетерпением ждали возвращения Михайлы. Они уж начинали тревожиться, не захватили ли их ляхи, и очень обрадовались, когда те вернулись.
– Ну, что, Михайла, повидал святого владыку? – спросил Карп Лукич.
– Грамоту-то принес, что ли? – подхватил нетерпеливо Патрикей Назарыч.
Михайла вынул из-за пазухи свиток и проговорил, опустив голову и не глядя ни на кого:
– Не принес грамоты. Вот и лист твой, Карп Лукич, чистый. Получай.
– Не допустили, стало быть, ляхи, – сказал Карп Лукич. – Наперед ведал я. Так лишь…
Но Михайла быстро замотал головой.
– Не то, Карп Лукич, пустили нас ляхи.
– И руку на меня возложил святой владыка и молитву читал, – зачастил Степка. Ему нетерпелось рассказать про себя.
– Помолчи! – махнул на него рукой Патрикей Назарыч. – Ну, Михалка, сказывай, с чего ж не дал грамоту владыка?
– Пущай по ряду все говорит, – прервал его Карп Лукич. – Говори, Михайла.
Михайла рассказал, как они попали к патриарху и как Гермоген гневно говорил с ними. Карп Лукич больше всего расспрашивал, когда патриарх послал грамоту в Нижний Новгород, и получил ли ответ оттуда. Но ответа не было.
– Может, и не дошла та грамота, – сказал Карп Лукич. – А ты сказывал владыке, что мы тебя с грамотой посылать хотим?
– Сказывал, Карп Лукич, явственно сказывал, – подтвердил Михайла.
– Так чего ж не похотел господин великий патриарх новую грамоту послать?
– Послал бы святой владыка, кабы дьяков у него ляхи не отобрали, а я, грешный, грамоте не обучен.
– Ну? – торопил Патрикей Назарыч.
– Великий патриарх честь книги церковные может, а письменной грамотой не просветил его господь, сказал Михайла немного смущенно.
– Вот оно что! – протянул Карп Лукич. – А мы про то и не ведали. Надо б кого, кто грамоте обучен, послать.
Михайла сказал, что святой патриарх словесно его благословил итти по городам и всему народу велеть ратных людей сбирать и на Москву слать.
– Неладно вышло, – сказал Карп Лукич. – Ну, все одно не переделаешь. А как святой владыка Михайлу благословил, так надо нам от себя грамоту писать. Так я полагаю, первым делом в Нижний к Козьме Минычу Сухорукому.
Михайла был очень рад. Наконец-то и для него нашлось дело. Степка все приставал к Михайле, упрашивая взять его с собой. Но у Михайлы иное было на уме. Как ему с Маланьей быть? Вовсе и не видал он ее за последнее время. Но все-таки надо как ни то обдумать ее. Ведь из-за него лишь держит ее Патрикей Назарыч, да еще с мальчонком. Статочное ли это дело? Она ведь ему не родня, времена пошли тугие, а тут два лишних рта кормить. Первей всего надо было повидать Маланью. И он с утра пошел к Патрикею Назарычу.