Марфуша пришла домой огорченная. Знала она, что коли бить станет Степку Козьма Миныч, не стерпит он-сбежит опять, а там долго ли до беды. Решила поговорить с Михайлой, – может быть, он что надумает.
После обеда, когда все улеглись отдыхать, а Козьма Миныч ушел опять в земскую избу, Марфуша сошла во двор и как раз наткнулась на Михайлу. Козьма Миныч поручил ему осмотреть, какие у них есть седла и, коли которые не в порядке, отнести к седельнику починить, чтоб все в исправности было к тому времени, как в путь сбираться надо будет. Дело то было не сильно спешное, и Михайла рад-радешенек был поговорить с Марфушей.
Марфуша рассказала ему, что затеял Степка и как Козьма Миныч на него гневался.
– Это все оттого, что у Степки здесь дела никакого нет, у Дмитрия Иваныча, небось, не баловался он. Погоди, голубка, как отужинает нынче Козьма Миныч, попытаю я с ним поговорить, коли он не прогонит.
Марфуша поблагодарила и ушла в светлицу, а Михайла побежал порученье хозяина исполнять.
После ужина, когда Козьма Миныч пошел к себе, Михайла попросился зайти к нему на малое время.
– Об Степке я с тобой поговорить хотел, – начал он. – Вовсе избаловался парень, как домой вернулся.
– Поучить его батогами надо, – сердито сказал Козьма Миныч. – Небось, шелковый станет.
– Сбежит, пожалуй, Козьма Миныч. Оно бы, может, и ништо, да по городу разговор пойдет: второй де раз бегает парень от дяди. Ладно ль то будет?
– А что ж мне с им делать? – еще сердитей проговорил Сухорукий.
– Коли позволишь ты, Козьма Миныч, – проговорил нерешительно Михайла, – скажу я тебе, что, по моему глупому разумению, сделать с им. Он с того больше озорует, что дела у него никакого нет…
– Так ведь велел же я ему Нефёду по дому пособлять. Не хочет, вишь, неслух, сбегает.
– То не по нем больно работа, – заметил Михайла. – А вот поглядел я на его в Тушине и посля, в дороге. Совсем будто не тот парень. Смелый такой, вострый. Так я полагаю, что коли бы его к Пожарскому князю определить, как князь сюда прибудет, Степка ему, может, и угодил бы.
– К князю? – удивился Козьма Миныч. – А как он у него озоровать да своевольничать почнет?
– Пущай тогда князь поучить его велит – конюхи же у него есть. А то и отошлет пускай. А я так полагаю – не станет он у князя озоровать. Лестно ему будет.
Сухорукий на минуту задумался, потом посмотрел на Михайлу и сказал:
– Ин, ладно. Попытаем. Только я князю на тебя сошлюсь. Коль похочет, кликнет тебя, ты сам ему поговори о Степке. Ну, ступай. Спать буду.
На другой день Михайла сказал Марфуше, как он упросил Козьму Миныча со Степкой быть. Марфуша сильно обрадовалась и обещала поговорить Степке, чтоб он озорство свое бросил. Коли дяденька доволен им будет, он его, может, к князю Пожарскому определит. Степка весь так и засветился. Сейчас же побежал по своим приятелям и повестил, что не сможет он больше обучать их ратному делу, потому что князь Пожарский требует его к себе.
Зима уже наступила, когда князь Пожарский приехал наконец в Нижний.
Встречали его тут с большим почетом. Воевода Алябьев вывел стрельцов к городским воротам и сам в голове их на лошади выехал. Выехали все нижегородские бояре в расписных санях, в шитых золотом бархатных шубах и горлатных шапках. Купцы богатые тоже, как могли, вырядились и вышли к воротам со своими старостами впереди. Сухорукий был среди них.
Когда Пожарский князь подъехал к воротам, он велел остановиться, вылез из саней, поклонился на все стороны, подошел к Козьме Минычу и стал его спрашивать, сколько казны собрано и сколько ратников в ополчении. Воевода и бояре даже обиделись на Пожарского, что он с простым купеческим старостой прежде разговаривать стал, чем с самыми важными людьми в городе. Но князь и внимания на то не обратил. Он ни о чем, кроме ополчения, думать не хотел.
VIII
С приездом князя Пожарского в Нижнем началось самое горячее время. Еще до того стали подходить ратники из разных городов. Надо было их принимать, устраивать, осматривать, тепло ли они одеты, есть ли у них оружие. Надо было сборы казны продолжать и закупки всякие делать. Хлопот и у Сухорукова, и у князя Пожарского было поверх головы. Козьма Миныч слово свое сдержал: отдал князю Степку для посылок и даже велел Домне выдать ему из хранившихся у нее Дорофеевых вещей всю одежу – и портки, и рубаху, и кафтан, и сапоги, и шапку.
Степка раздулся от гордости, как индюк, когда во всей новой одёже пошел первый раз к князю Пожаркому. Он по нескольку раз на день бегал теперь от князя то в земскую избу, то домой к Козьме Минычу, то в те избы, где стояли ратники.
Пожарский был им доволен.
Почти из всех тех городов, куда Козьма Миныч посылал грамоты, ратники уже собрались. Не было только никого из Казани. И слух такой шел, что и не будет оттуда никого. Казань давно с Нижним Новгородом не ладила. А последние годы особенно. Всеми городскими делами ведал там дьяк Шульгин. Он своим городом сильно кичился, считал, что Казань первый город по всему Поволжью. Главное – из-за того, что в прежние времена Казань была стольным городом татарского царства, только царь Иван Грозный ее покорил и к Московскому государству присоединил. Вот дьяк Шульгин и не мог снести, чтобы Нижний Новгород в чем-нибудь впереди Казани шел.
Про эту рознь и в Казани, и в Нижнем многие знали. Знал про нее и Иван Иванович Биркин. Когда он увидал, что ему никак не одолеть Сухорукова, он решил перебраться в Казань и попытаться оттуда перешибить Козьму Миныча: начать собирать ополченье в Казани и туда сзывать ратников.
Когда князь Пожарский приехал в Нижний, свара с Казанью была в самом разгаре. Он вызвал Сухорукова и стал с ним о том совет держать. Для задуманного ими великого дела от ссоры с Казанью большой вред мог выйти. Козьма Миныч и сам давно о том скорбел. Он предложил князю Пожарскому не посылать в Казань грамоту, а нарядить туда большое посольство, чтобы тем особый почет Казани оказать. Дьяк Шульгин в Казани тем временем уже проведал, что в Нижнем большая рать собралась и что тягаться с Нижним будет не легко. Но кланяться Сухорукову и первому набиваться на дружбу ему сильно не хотелось. Когда приехало посольство из Нижнего, все дело само собой уладилось. Коли до них с почетом, и они зла не попомнят – хоть и зла они никакого от Нижнего не видали. Теперь они пообещали прислать, как и другие города, в Нижний ратников и казны по силе возможности.
Биркину в Казани тоже не повезло. К тому же он узнал, что в Нижний переехал князь Пожарский, а на князя он очень полагался. Князь знал Биркина давно, еще у Прокопья Петровича Ляпунова видал. Биркин подумал и решил воротиться в Нижний. Князь Пожарский знал Биркина за дельного и оборотистого человека. От него ополчению большая польза могла быть: Козьма Миныч против этого не спорил. Для него ополченье выше всего стояло. Коли Биркин тут может им помощь оказать, пускай. Только бы он к Козьме Минычу не цеплялся. Когда и из Казани пришла рать, среди ополченцев пошли разговоры: чего их столько времени без пользы держат в Нижнем, отчего не ведут на Москву? Козьма Миныч сильно опасался, чтобы не вышло задержки из-за сбора запасов на ополченье. Страна кругом была разорена, ляхи и разбойные люди выкашивали рожь на корм лошадям, а во многих местах напуганные мужики просто бросили сеять и земля стояла запустошенная.
Своим приставам Козьма Миныч наказывал, чуть завидят обоз с хлебом, заворачивать к земской избе. Но обозов проходило мало. Козьма Миныч собирался послать Михайлу по селам, по монастырям да по поместьям – узнавать, где есть хлеб на продажу, и предлагать хорошую цену, лишь бы везли в Нижний.
Как-то утром Пожарский послал Степку к смолянам узнать, всем ли справили теплые тулупы и сапоги. У самых Ивановских ворот дорогу ему загородил длинный обоз. Степка остановился пропустить возы, когда его окликнул знакомый голос:
– Степан Дорофеич, а Степан Дорофеич! Ты чего ж старых знакомцев и признавать не хочешь?
Степка оглянулся. У третьего воза, нескладно загребая длинной рукой, шагал Савёлка.
– Ты, Савёлка? Жив, стало быть! – весело отозвался Степка. – А я было опасался, что твой князь шкуру с тебя спустил.
– Пошто? – немного смутившись, прервал его Савёлка, кивая на широкую спину шагавшего впереди нового приказчика, Дрона, с большой бородой лопатой. – Мы нашему князю завсегда…
– А и Невежка тут! – продолжал Степка. – Старые знакомцы! Вы куда же путь держите – на Нижний базар? Козьма Миныч наказывал все обозы в земскую избу заворачивать.
– Почто в земскую избу? – удивился Невежка. – Какие у нас дела с приказными? К Полуниным словно бы Дрон Степаныч наведаться хотел, как Дорофея Миныча не стало.
– Ведомо, к Полуниным, – буркнул приказчик, не оборачиваясь. – Первые они хлебники. Кто против их цену даст? Нечего со всяким встречными лясы точить.
– Да у нас ноне никто и закупок не делает, – уверенно перебил его Степка. Ему непременно хотелось сбить спесь с того приказчика.
– Чего брешешь? – сердито оборвал его Дрон.
Но в эту минуту из сторожки у ворот вышел пристав и подошел к приказчику. Обоз остановился.
– Это с чего ж в земскую избу-то воротят? – спросил Невежка.
– Вы чего ж? Аль ни про что и не слыхали, лесовики княгинински? – засмеялся Степка.
– И лесовики не все дураки, – отвечал Невежка. – Иной и век в городу, а дурень отроду. Сказывай-ка, чего у вас тут деется?
– Ополченье у нас на ляхов сбирается. Вот что. Князь Пожарский под Москву поведет. Дядюшка мой всему делу голова. А я у князя в посыльщиках.
– Ты, ведомо, завсе первый. С коего лишь конца?
– Эй, вы там! Чего языки распустили? – крикнул Дрон. – Заворачивай!
Передний воз уже свернул на въезд, а за ним потянулись и остальные.
Невежка, Нефёд, Лычка, Ерема, Савёлка с удивлением оглядывались, не узнавая знакомый город. Повсюду шагали кучками ратники с луками и стрелами, с топорами, с копьями, с саблями, точно под стенами Нижнего стояли неприятели. Обозчики переглядывались, вспоминая те далекие дни, когда и они из хлеборобов вдруг стали ратниками.