– Ну что ж, Козьма Миныч, то ты ладно надумал. Отправляй своего Михайлу, пусть он лишь перед тем ко мне зайдет. И Степку ему дам, хоть и привык я к нему. Шустрый паренек, спасибо тебе за него.
Козьма Миныч подивился про себя, что князь Степку одобряет, но спорить не стал, попросил князя кликнуть Степку и тут же велел ему сбегать домой и наказать Михайле сразу же прийти к князю.
Степка сейчас же побежал бегом домой. Немного он побаивался. Может, не угодил он в чем князю и тот хочет Михайлу про него расспросить. «Ну, ладно, – решил он, – Михайла не выдаст. Сам же меня князю сосватал».
Михайла удивился. На что он может князю понадобиться?
Князь Пожарский сразу же рассказал Михайле, в чем дело. Растолковал, что надо ему разузнать, в каких городах побывать. Сказал, что спрашивать надо с осторожкой, чтоб не проведали, чего им надо, и не замели следы. А то может и не разузнать ни про что.
– Ну, да Козьма Миныч хвалил тебя, сказывал, что смекалка у тебя есть.
Михайла очень обрадовался. Вот как Козьма Миныч об нем полагает. Стало быть, доверяет же ему. Не всякому такое дело поручишь.
– Ну, а чтоб ты мог кого послать к нам с дороги, повестить о чем, – сказал еще Пожарский, я с тобой Степку отпущу. Парень он шустрый.
Михайла обрадовался и этому. Хоть и озорник Степка, а Михайла к нему привязался. С ним ему веселей ехать будет.
Князь открыл сундук, достал оттуда кожаный мешочек с деньгами и подал Михайле.
– Вот тебе пять рублей, – сказал он.
У Михайлы никогда еще не было таких денег. Только когда своему князю казну вез, да недалеко увез. Он с опаской сунул мешочек за пазуху.
После того князь отпустил Михайлу, а Степке велел позвать к нему конюшего и тому приказал отобрать у него на конюшне двух добрых коней, выученных под седлом ходить, и отвести перед вечером к Козьме Минычу со всем прибором. Степке тоже наказал итти вечерять к дяде, хорошенько срядиться и до света оседлать лошадей и побудить Михайлу, чтоб во-время выехать.
IX
Михайла летел домой как на крыльях. Надо поскорей Марфушу обрадовать. И так ему посчастливилось, что повстречал он Марфушу на улице, и вызывать не понадобилось. Тетушка Татьяна Семеновна посылала ее к куме своей Настасье просить ее побывать у Татьяны Семеновны. Михайла подошел к Марфуше и, поздоровавшись, радостно заговорил с ней, рассказал, какую ему князь Пожарский честь оказал и куда шлет. И так Михайла помышляет, что не иначе как Козьма Миныч ему на Михайлу указал, стало быть, доверье к нему имеет. Уж он постарается, а коли угодит он князю, может, князь по его просьбе за него перед Козьмой Минычем сватом будет. – Такому свату не откажешь. А, Марфуша? – и Михайла даже засмеялся от радости. Да ты что, Марфуша, голубка моя? – удивился он, взглянув на затуманившееся лицо девушки. Аль не рада ты, что мы с тобой еще до похода на Москву заручимся? Уйду я на Москву и знать буду, что тут меня невеста сговоренная ждет. Сердце ты мое, да что с тобой? Обидел тебя кто?
Марфуша взглянула на Михайлу полными слез глазами и горестно перевела дух.
– Никто меня не обижал, Мишенька. А только… боязно мне… Сам же ты говоришь, что и казаки-воры, и ляхи, и недельные люди по всей земле рыщут. А вы-то одни, без ратников. Вот и засекут…
Михайла весело рассмеялся.
– Вот ты о чем! Полно-ка ты, любонька. Ты гляди, всю нашу землю исходил я, иной раз пеший, и ничего мне не сталось. А тут мы вдвоем будем, на конях. Хочешь, для бережения, топоры возьмем, Аль, может, вилы прикажешь, аль косы?
– Смеешься ты, Мишенька. А у меня дух замирает. Вдруг, неровен час, забьют тебя. В тот час и меня, горькую, тот злой человек жизни решит. Не жить мне без тебя.
– Полно ты, Марфушенька, – сказал Михайла, вернусь я к тебе, не опасайся. Иди теперь домой с богом. И не тревожь себя попусту. Седмицы через две я вернусь. Жди меня.
За ужином Козьма Миныч тоже поговорил с Михайлой, повторил, что разведывать надо с осторожкой. На одного лишь может Михайла во всем положиться – на Василья Нилыча Кухтина в Балахне. Тот Козьму Миныча как отца родного почитает. Уж он не выдает. А с иными всегда надо ухо востро держать.
Михайла со Степкой выезжали весело. Обоим им эта поездка была по сердцу. Оба надеялись заслужить перед князем Пожарским, если выполнят его наказ. Кони у них были добрые, были и деньги, и припасы, и ехать надо было в новые места, где ни один из них не бывал. Михайла ездил не раз вниз по Волге на Княгинино и на Макарьев, ездил на Москву и по Муромской и по Владимирской дороге, а теперь князь посылал их вверх по Волге на Балахну и дальше на Юрьевец, на Кинешму и на Кострому. Край то был от Москвы далекий. Ляхи вряд ли туда заходили, да и казаки тоже.
Только по дороге Степка рассказал Михайле, что с ними, в ополчении, идут княгининские обозчики. В Нижнем как-то все некогда было. Михайла обрадовался: все-таки свои люди, – будет с кем словом перемолвиться.
День выдался погожий. До того целую неделю снег так и валил, метель мела. Самая середина зимы. С нагорного берега, сколько глаз хватал, все было застлано белым пушистым ковром-и сама Волга, и луга за ней. Деревенские крыши совсем замело, так что и деревни еле видны были. Дороги меж деревнями чуть виднелись. Обозы не успели их дочерна истоптать. Кое-где только на низком берегу, точно черный муравей по белому полю, крестьянская лошаденка медленно тащила что-то, должно быть, воз дров или хворосту. Тихо было, точно не настоящее все кругом, будто как в сказке в тридесятом царстве.
Давно уж у Михайлы не было так покойно на душе. Он оглянулся на Степку. Тот тоже что-то притих, не болтал, не бахвалился. Точно его какой-нибудь волшебник заколдовал. Первый раз за много времени губы Михайлы вытянулись, и раздался тихий протяжный свист, такой тонкий и ровный, точно это не он свистел, а тихонько на что-то жаловалась сама эта белая бескрайняя равнина. Степка посмотрел на Михайлу, и отчего-то жалко ему стало того, сердце защемило. Он послушал-послушал, а потом подъехал к Михайле ближе, тронул его за рукав и сказал негромко:
– Не надо, Мишенька, больно жалостно! Никогда еще ты так не свистал.
Михайла с удивлением посмотрел на Степку: разве правда так жалостно? Он сам и не заметил. Он замолк и сказал:
– Ну, подгони, коли так. Ишь солнце-то уж будто склоняться начало. Наверно, близко и Балахна. Ты-то ведь ходил к ней с Алябьевым.
– И то близко, – сказал Степка, – вон те мельницы, гляди, будто под самой Балахной.
Они погнали лошадей и скоро уж въезжали в маленький занесенный снегом городок. Стены во многих местах были разрушены и тоже занесены снегом. Козьма Миныч наказывал Михайле заехать прямо в земскую избу, спросить там Василия Кухтина и уж у него разузнать, как там и что и кому ноне Балахна прямит.
Земский староста Василий Кухтин с почетом встретил гонца от Козьмы Миныча.
– Давно у нас никто не бывал, и мы ни про что не слыхали, – сказал он.
– А как же у вас стены порушены – спросил Михайла. – Стало быть, кто-нибудь нападал? Кухтин рукой махнул.
– То у нас еще с той поры, как на нас Алябьев ходил. Гадали мы тогда своим умом жить, да не вышло. С той поры мы уж за Нижним Новымгородом – куда он, туда и мы. И ратников послали – десятка с два, как Козьма Миныч стребовал. По Козьме Минычу мы во всем равняемся. В нашем городишке такой головы и не сыскать. Слыхали мы, ополченье он на Москву посылает. Скороль? – Ополченье у нас большое собрано, – сказал Михайла. – Во всей Балахне, почитай, столь народу нет, сколь у нас ратников.
– Чего ж не идете?
– Да вот, слышно, которые города ляшскому королевичу крест целуют, а которые воренку, Маринкину сыну. Так Козьма Миныч опасается, не засели ль где казаки аль ляхи – не напали б на нашу рать.
– Не слыхать, – равнодушно проговорил Кухтин. – Мы ноне ни про что и не ведаем.
– Ну, когда так, – сказал Михайла, – покормим лошадей да и поедем дале, на Юрьевец, а там на Кинешму.
– На Кинешму? – переспросил Кухтин.
– Да. Нам так князь Пожарский наказывал. А ты, может, что про нее слыхал?
– Нет. Так я. Где мне знать? Сами увидаете.
Михайла посмотрел на него, но ничего не сказал.
– Юрьевец-то далеко, десятков пять верст, поди, будет, – проговорил, помолчав, Кухтин. А дни ноне короткие. Може, переспите, а утром, поране выедете? И лошадок – старые люди говорят – поначалу беречь надо. Потом разойдутся, легче им станет.
Михайла поглядел на Степку. Тому, видно, тоже не сильно хотелось вновь в путь пускаться. – Ин, ладно, – сказал Михайла. – Послушаем стариков.
– Идемте, коли так, ко мне, – позвал Василий Кухтин.
Как только Михайла перестал выспрашивать его, так он сразу точно успокоился и подобрел. Он привел их в свою избу, покормил ужином и уложил спать на полати, посулив пораньше разбудить. А как только они заснули, он сразу же вызвал старшего сына во двор и велел ему живей седлать лошадь и скакать наперерез, минуя Юрьевец, в Кинешму и там повестить куму его, Сидорке Таскаеву, что к ним от Козьмы Миныча гонец едет, так чтоб поберегались, помалкивали про воренка. Не то с Нижнего на них рать пришлют, как в давние времена на Балахну Алябьев приходил да весь город в разор разорил.
Сын сразу срядился, оседлал коня и поскакал.
Совсем еще ночь была, как Кухтин разбудил своих гостей.
– Справляйтесь, молодцы, – сказал он, – чтоб до ночи в Юрьевец поспеть.
– Спасибо тебе, Василий Нилыч, – сказал Михайла. – Недаром Козьма Миныч сказывал, что ты его посланцам всегда порадеешь.
Кухтин ничего не ответил, но стал усиленно угощать их, прося хорошенько зарядиться в дальнюю дорогу.
Сам он побудил младшего сына и послал оседлать им лошадей.
Выехав, Михайла со Степкой не могли нахвалиться ласковым хозяином.
– Ну, а теперь, Степка, помалкивай, откуда мы едем и за каким делом. Не то говорить не станут ни про что.
– А почто ж ты тому Кухтину все выложил? – спросил Степка.