В эту самую минуту Владисур наконец сообразил, что продолжает говорить в пиликующую гудками трубку. Мертвенная бледность покрыла его лицо, на лбу выступил холодный пот. Голова закружилась, он на мгновение представил себе последствия, которые неотвратимо наступят, если операторы той стороны не отключились вместе со Всемирным. Это конец! Отчетливо представив себе изгнание из власти, что для всякого чиновника страшнее смерти, царедворец лишился сознания.
Ибрагим Иванович пил чай с заморским посланником, источая всем своим естеством такую подобострастность, что не только человек, а и неодушествленные предметы лучились ему в ответ. Послание Высочайших, тайно извлеченное Екатериной, было уже передано Пафнутию Смитовичу. Прорезиненный и профольгированный конверт с подачи добрейшего канцеляриста был вложен в прекрасную кожаную папку с оттиснутыми на ней картинами крепостного быта, напылением чистейшего золота и в драгоценных каменьях.
– А папочку после аудиенции оставьте себе как приятный пустячок на память о посещении Августейшего Демократа и нашей гостеприимной страны, – вкладывая в нее конверт, пояснил столоначальник.
Пафнутий, хоть и продолжал еще видеть мир исключительно сквозь прорезь Катькиных грудей, подарочек оценил и посему воссиял искренней симпатией к стражу августейшего входа.
Вдруг произошло едва заметное движение воздуха, и Сучианин напрягся, словно пружина. Появление в тронном кабинете первого лица государства он чуял всем своим естеством, приводя тем самым в смятение не только охрану, но и самого Преемника.
– Ну, вы уж тут с Катенькой допивайте, а я на доклад, на доклад...
И только зазвонили куранты на единственной, сохраненной по требованию ЮНЕСКО главной башне Кремля, а на них отозвались все колокола церквей, соборов, храмов, гонги и трещотки дацанов, сквозь треск динамиков воззвали к небесам минареты, о вечном забубнили синагоги, в горны затрубили «Идущие Наши», в Охотном ряду на все лады зарычали медведи, из миллионов громкоговорителей над землей разнеслось: «Слушай, страна! Благодать над тобой воссияла! Сеятель вечный, Преемник народный, взор на тебя обратил...» – как Ибрагим Иванович отворил высоченную двустворчатую дверь в тронный зал демократии, миновав который знающий человек попадал в повседневные покои Вседемократа. Именно их интерьер и демонстрировали преданному народу гденадосущие служители массовых коммуникаций.
Рабочий кабинет Преемника был обставлен с подобающим вкусом, достоинством и скромностью. Немного малахита, немного золота, приличные шпалеры, добротная старая мебель, удобный, но уже потертый от времени и непосильной работы письменный стол, неизменный чернильный прибор, на правой стене обязательный по этикету портрет предыдущего Преемника – вот вроде и все, хотя нет – в дальнем углу раздвижная ширма, на шелковых створках которой изображены двуглавые державные медведи с широко распахнутыми лапами, готовые удушить любого в дружеских объятиях. Задние лапы у них были слегка поджаты, правая когтисто вцепилась в древнюю державу, в левой изящно изогнулась оливковая ветвь, обозначающая свободу, мирные устремления и всеобщее благоденствие. Передние лапы прижимали к груди большой газовый вентиль голубого цвета, на двух повернутых друг от друга головах расположились две монаршие шапки, увенчанные треугольником со Всевидящим Оком.
Из-за ширмы выглядывал угол простой железной кровати с никелированной дужкой, застеленной синим солдатским одеялом с тремя темными полосами. Иногда камера могла скользнуть и глубже, за ширму, и тогда народ, к своему удовольствию и восхищению, мог наблюдать на скромном сервировочном столике со старинным медным чайником и простой эмалированной кружкой остатки черного хлеба и оболочки докторской колбаски, недоеденный бутерброд с сайрой, а иной раз половинки луковицы, а то аккуратно обглоданный селедочный скелетик или надкушенное яблоко. И все эти остатки завтрака неизменно покоились на грубой фаянсовой тарелке с затертой синей надписью «Общепит». Да, именно так, по-спартански, на износ, не щадя сил и здоровья, трудится денно и нощно любимец народный, стопроцентно избранный Самодержавный Демократ. Может, для кого-то такие подробности пустяк, а народонаселению державы в подавляющем большинстве приятно, что у них семейный завтрак куда круче и калорийнее, чем у самого Гаранта.
Сучианин бочком и по косой вошел в кабинет, еще полный девственной тишины и спокойствия. Преемник сидел к нему спиной на своем вертящемся кресле и переобувался в кабинетные туфли. Канцелярист негромко чихнул.
– Вечно ты, Ибрагим, как привидение появляешься и меня всегда пугаешь. Скоро во второй срок этой неблагодарной пахоты войду, а вот к твоей кошастости никак не привыкну. Покажи, что у тебя за подошвы на ботинках?
– Извольте-с, самые что ни на есть обычные, отечественного производства, как вы того требуете, – согнув ногу в коленке и прихватив ее рукой, он поскакал к столу Повелителя.
– Действительно, обычные, да еще и с набоечками! А чего же они у тебя, братец, не цокают? Вот у меня, – он прошелся по кабинету, стуча каблуками о паркет, – слышишь, как стучат?!
– А моим башмакам в вашем кабинете цокать не положено, рылом не вышли, так что субординацию они знают.
– Умеешь ответить, умеешь, за что и ценю! – царственным жестом выразил свою благосклонность Преемник. – Ну давай, докладывай, я уж с четырех утра на ногах.
«Мне-то не надо загибать, скажи еще – спал вон там, за ширмочкой», – мысленно съязвил чиновник и, напустив на себя важный и серьезный вид, театральным голосом возвестил:
– Позвольте начать свой скромный доклад с приятной вести: весь ваш народ коленопреклоненно благодарит вас за то, что солнце встало над вашей благословенной страной!
– Чушь, братец, полная, но приятно, приятно! И как это ты умудряешься всякий раз отыскать новые поводы для благодарности, то за обильную росу, то за прилет грачей! Затейник, затейник! И что там у нас далее? Только, чур, об экономике и трудностях ни слова, пусть об этом у правительства голова болит.
– Об экономике только два слова...
– Не-не, я же тебя просил!
– Полтора, для международного отчета!
– Полтора – валяй!
– У нас самая лучшая экономика в мире! Все! – на едином дыхании выпалил Ибрагим.
– Ай, молодец, ай, молодец! Дай я тебя расцелую! – засмеялся Великий.
– Ваша Всемилостивость, позвольте считать ваш поцелуй государственной наградой и занести его в свой послужной список!
– Очень дельная мысль, очень дельная, а главное, награда сия для казны стоить ничего не будет, надо бы все обдумать, ты подготовь-ка проект указца, хорошо? Что там далее?
– А далее у нас идет полная интрига против вас!
– Кто, как, каким образом?! Измена! Куда смотрят опричники? Всех, всех на дыбу! – задыхаясь от ярости, зарычал властитель.
– Извините, что с утра и с неприятностями, виноват, виноват! Доложу – можете казнить за скверные вести. Однако молчать не могу. Интригу в очередной раз заплел ваш главный советчик Джахарийский. Плетет он против вас, ой плетет! Мне, конечно, не с руки сплетни собирать, но очень уж многие о том говорят, а главное, есть такие вещи, о которых промолчать невозможно. Вот что он вчера по пьянке наболтал и о вас, и об Всевеликом Курултае, и о гербовой партии. Чтобы не быть голословным, я все зафиксировал на диктофон. Извольте.
Демократичнейший всунул в уши наушники и углубился в прослушивание. Лицо его являло собой живой экран происходящих в нем борений. Надо отметить, что с записью вчерашнего разговора поработали специалисты, убрали неудобные для Ибрагима Ивановича места, а отдельные фразы переозвучили голосом Владисура, к примеру рассуждения о Преемниках.
– Подлец, подлец! Мое терпение лопнуло, я не посмотрю на поддержку Всемирных, уволю! Передай, пусть даже на порог ко мне не показывается. Все, больше ничего слушать не стану! На больничный, в горы, в санаторий!
– Никак нельзя! – с металлом в голосе произнес канцелярист. – К вам личный посланник Всевеликих с тайным поручением!
– Может, завтра, а? Расстроился я очень! Все во мне дрожит и вибрирует. Кальян мне, кальян! Нет, постой! Давай посла, он хоть в ранге?
– В ранге, ваша Вседержавность! И со скорпионьей биркой, и мною, по вашему поручению, жалован вчера троекратным госпоцелуем. Протокол соблюден. Вот краткое содержание послания...
– Ну ты даешь! Хорош! Только читай вслух, что-то глаза ломит с самого утра.
– С превеликим удовольствием! – Ибрагим Иванович с выражением, как в старые добрые времена в школе, начал читать информацию о Шамбале, мерах по ее разысканию и сохранению до прибытия Всемирных демократов.
– Ты чего-нибудь понял? Что такое Чулым? На хрена нам искать непонятно что? Дело слишком серьезное, чтобы я мог взяться за его решение. Мне надо подумать хотя бы до завтра.
– Нет, ваша Августейшая Демократичность! Сначала следует принять посланца, выслушать, так сказать, официальный доклад, а уж там что-нибудь придумаем.
– Хитер, бестия! Ну что же, так действительно неплохо будет. Ладно, давай его сюда, минут... через десять.
В канцелярии дожидался своей очереди Джахарийский. Из затертой коричневой папки предательски выглядывали проводки наушников. Сучианин отметил про себя, мол, поздно, дело уже сделано, и, не удостоив вчерашнего собутыльника даже взглядом, вежливо пригласил на аудиенцию заморского гостя. Проводил в чертоги, возвратился и только после этого, не поднимая головы, холодно произнес:
– Вам, господин советник, отказано в аудиенциях до особого распоряжения.
– Ибрагим, дружище...
– Давайте официально, я скот с вами не пас! И, знаете, засуньте ваши наушники куда-нибудь поглубже. А то, я гляжу, охотников развелось меня на пенсион спровадить... Не выйдет! И совет вам бесплатный: не зовите старца Хиню и не заказывайте ему очередную чернушную книгу про злые козни смутных сил против престола, который вы оберегаете. Хватит, наберегли уж. Не смею больше задерживать.