Он вошел в спальню, мать вошла следом. Они вошли в ту самую минуту, когда Элис пыталась дрожащими руками открыть окно. Но, как понял Роман, окно было крепко заперто и Элис не угрожала перспектива открыть его и вывалиться со второго этажа.
— Роман, я думаю, мы предоставим Эрику позаботиться о девушке, она явно расстроена, — прошептала Райна и, взяв Романа за руку, потянула его прочь из комнаты.
Роман спохватился, что предстал перед матерью в нижнем белье. Он поспешно схватил джинсы, которые так и валялись на полу в ванной. К счастью, он умел справляться со смущением лучше, чем Элис.
— Ты права, мама, пойдем вниз.
Роман выпроводил мать из комнаты, быстро сбегал в ванную за джинсами и спустился в кухню в тот момент, когда Райна наливала себе антацид.
— Приготовишь мне чай? — попросила она. — Лично меня вся эта суматоха утомила.
Роман посмотрел на мать с тревогой.
— Ты уверена, что у тебя всего лишь изжога? Может, это связано с сердцем? Я могу попросить Эрика…
— Не надо, со мной все хорошо. Просто легкое несварение. — Она похлопала себя по груди. — Эрик сейчас нужен той девушке больше, чем мне.
— Только если что не так, пожалуйста, не забывай о своем здоровье, ладно?
Роман проверил, есть ли в чайнике вода, и зажег под ним горелку.
— Думаю, Элис надо дать успокоительного и провести с ней беседу. О чем она только думала? — Райна покачала головой и села за стол.
— Кстати, а о чем думала ты, оставляя дом незапертым?
— Позволь тебе напомнить, я живу в Йоркшир-Фоллз всю жизнь и у меня никогда не было причин запирать дверь.
— Пять краж за одну неделю — это для тебя недостаточно веская причина?
— Я согласен, об этом мы еще поговорим позже, — сказал Эрик, входя в кухню. Он понизил голос: — Элис ждет в холле, полностью одетая. Я отвезу ее домой. Я ей пообещал, что об этой истории никто ни словом не обмолвится.
При этих словах Эрик смотрел не на Романа, который сам был заинтересован сохранить инцидент в тайне, а на Райну. Роман догадывался, что мать бы с удовольствием повисла на телефоне и рассказала об этой богатой событиями ночи всем своим подругам.
Во взгляде Райны промелькнула обида.
— Что же я, не понимаю, когда нужно помалкивать?
Роман накрыл руку матери своей.
— Мама, я уверен, Эрик не хотел тебя оскорбить. Он просто проявил осторожность.
— Вот именно. Спасибо, Роман. Райна, я тебе позвоню. — Голос Эрика смягчился. — Жаль, что наш вечер оборвался так внезапно.
— Спасибо, что вывел меня из дома, — сказала Райна. — Ты же знаешь, мальчики меньше волнуются за мое здоровье, когда я с тобой. — Она посмотрела на него чуть настороженно. — А сейчас я просто попью чаю с сыном. Мы с тобой всегда можем встретиться в другое время.
— Мне подходит завтрашний вечер.
Райна вздохнула:
— Давай завтра никуда не пойдем, останемся дома, ладно?
Эрик шагнул было вперед, но она остановила его взмахом руки.
— Чашка чаю — это все, что мне сейчас нужно. Норман кладет слишком много масла, оно лежит у меня в желудке камнем. Хорошо бы, кто-нибудь забрался к нему в ресторан и выкрал весь жир из его кладовки.
Эрик засмеялся и повернулся к Роману:
— Даже не знаю, говорить ли, чтобы ты присматривал за матерью, или тебе надо присматривать за самим собой.
Он усмехнулся и вышел из кухни раньше, чем Райна успела ответить. На этот раз ей не удалось оставить за собой последнее слово.
Чайник зашумел, Роман встал и подошел к плите.
— Знаешь, мне кажется, доктор Фаллон тебе подходит.
— Ты не сердишься? — мягко и немного взволнованно спросила Райна.
Он оглянулся и посмотрел на нее с удивлением, потом занялся чаем: положил в чашку пакетик, добавил чайную ложку сахара и налил кипяток.
— На что я могу сердиться? Тебе с ним хорошо, это заметно. Ты с ним встречаешься, вы куда-то ходите вместе, ты улыбаешься больше, чем за предыдущие несколько лег, и, несмотря на проблемы со здоровьем…
— Может быть, это потому, что ты приехал домой.
— А может быть, потому, что этот мужчина считает тебя особенной и тебе приятно его внимание.
Роман поставил перед матерью чашку.
— Роман, у тебя разыгралось воображение. Эрик — одинокий вдовец, и я просто составляю ему компанию. Вот и все.
— Ты была одинокой вдовой последние лет двадцать, давно пора тебе снова начать жить.
Райна опустила глаза и стала смотреть в чашку.
— Роман, я никогда не переставала жить.
— Переставала. — Роман не хотел заводить этот серьезный разговор, но не мог отрицать, что время пришло. — В некоторых от ношениях твоя жизнь остановилась, и в конце концов это повлияло на то, как живем мы. Роман, Рик и Чейз — три брата-холостяка.
— Ты хочешь сказать, это я виновата в том, что вы до сих пор не женаты?
По голосу матери Роман понял, что она сердится и обижена. Он задумался, сложив пальцы. Ему хотелось сказать, что ничьей вины или ошибки тут нет, но он не мог соврать.
— Вы с папой показали нам пример прекрасной семейной жизни.
— Разве это плохо? Настолько плохо, что вы трое решили никогда не вступать в брак?
Роман замотал головой:
— Это не плохо. Но когда папа умер, ты была совершенно уничтожена. Твоя жизнь почти остановилась. Ты жила… ты жила в сплошной боли…
— Но в конце концов боль притупилась, — напомнила Райна. — И я бы ни на что не променяла ни одну минуту жизни с вашим отцом. Даже если бы это означало, что мне бы не пришлось скорбеть и страдать. Тот, кто не чувствовал боли, тот и не жил по-настоящему, — закончила она тихо.
Роман уже сам понял, что он до сих пор не жил, — он понял это в выходные, когда был с Шарлоттой. И, как сказала Райна, он понял почему. Не желая пережить такую же боль, такую же скорбь, какую пережила его мать, Роман предпочел бежать, путешествовать, держаться подальше от города, от своей семьи и от Шарлотты. От единственной женщины, которая — как он всегда знал или по крайней мере предчувствовал — способна привязать его к Йоркшир-Фоллз и удержать здесь.
От единственной женщины, во власти которой ранить его, заставить испытать ту самую боль, которой он боялся, если она умрет или каким-то другим образом покинет его. Но единственная ночь, проведенная с Шарлоттой, доказала Роману, что и жить без нее он не может.
Она стоит любого риска.
— Я жила и любила, не каждый человек может сказать о себе то же самое. Мне повезло, — сказала мать.
Роман невесело улыбнулся:
— Ты могла бы быть более везучей.
Взгляд Райны затуманили воспоминания, в ее глазах смешались радость и грусть.
— Не стану лгать, конечно, я бы предпочла, чтобы мы с вашим отцом вместе растили вас и вместе состарились. Но тогда у меня бы не было этого шанса с Эриком. — Она с тревогой посмотрела сыну в глаза. — Ты правда не расстроился из-за Эрика?
— Думаю, он тебе подходит. И мне тут не из-за чего расстраиваться.
Мать улыбнулась:
— Надеюсь, ты понимаешь, что не можешь убегать от жизни до бесконечности.
Роман не удивился, что мать прочитала его мысли. Она всегда отличалась проницательностью, он унаследовал от нее это качество, и оно помогало ему в работе журналиста. Однако когда она использовала свою проницательность против него, приятного было мало. И из-за этой унаследованной проницательности он был очень восприимчив к боли матери.
— Что ж, наверное, ты можешь убегать и дальше, но подумай о том, как многого ты себя лишаешь. — Она по-матерински похлопала его по руке, этот жест был хорошо знаком Роману. — А еще ты слишком умен, чтобы все время убегать от проблемы, вместо того чтобы найти ее решение. Ну, после всего, что было сказано, ответь, какое место теперь занимает в твоей жизни Шарлотта? Только не говори, что никакого.
Мать вернулась к своей миссии.
— Ты же хорошо меня знаешь, неужели ты думаешь, что я отвечу? — сказал Роман.
Райна возвела взгляд к небесам.
— Девочки… Ну почему Бог не дал мне к дополнение к моим мальчикам еще и девочку, чтобы я могла понимать, что думает хотя бы один из моих детей?
— Полно, мама. Тебе же нравится угадывать, это сохраняет тебе молодость.
— Лучше бы я пила из Источника вечной молодости, — пробормотала Райна. — Кстати, о девочках. Между прочим, ты сказал вчера, что собираешься в гости к старому приятелю, который переехал в Олбани, но Самсон сказал, что видел, как Шарлотта уезжала с тобой в твоей машине.
— Для городского отшельника этот Самсон слишком много знает.
Роман мог только гадать, кто еще видел, как они уезжали. Хотя это не имело особого значения. Он собирался «сделать Шарлотту честной женщиной» и не думал причинять вред ее репутации. Разве что возникнет проблема с тем, что ее мужем хочет стать человек, у которого, по слухам, есть фетиш — женское белье.
Это казалось странным даже самому Роману, но он был готов связать себя серьезными отношениями, он был готов предложить даже больше, чем мог себе представить, когда они с братьями подбрасывали монету. Но прежде чем говорить об этом Шарлотте, ему предстояло убедить ее, что он может стать и станет хорошим мужем и отцом, что ему нужно нечто большее, чем брак ради удобства, в котором муж и жена живут далеко друг от друга. Он пока еще не знал, насколько большее и в какой степени он готов пожертвовать своей работой, поездками. У него были определенные обязательства перед людьми, на него рассчитывали, и он получал от работы настоящее удовольствие, которого не хотел лишаться, даже если с поездками будет покончено.
Но теперь его цель стала личной. Исполнение мечты матери о внуках станет только побочным продуктом достижения его собственной цели, а не поводом для брака. У Романа немного кружилась голова — прямо как в тот день, когда он получил свое первое репортерское задание в Ассошиэйтед Пресс.
— Ты мог бы мне сказать, что уезжаешь с Шарлоттой, — сказала мать, прервав его раздумья.
— И ты бы закидала бедняжку вопросами? Я решил ее от этого избавить.