Но чем сильнее смеркалось, тем унылее становился хутор. Во многих хатах погасли огни. Закрывались толстые ставни.
Не глядя на парня, прошли к воротам угрюмые вооруженные козаки. Кое-кто допивал на ходу горилку, спеша к дозорным вышкам. Среди них Хома приметил Сивуху, который наконец набросил на себя какое-то тряпье и был крайне серьезен. Трое наспех запирали тяжелые ворота. Кроме вялого шевеления у ворот, хутор стал совершенно безлюден.
«Словно корова всех слизнула!» – заходя за угол хаты в узкий проулок, подивился Хома. Непонятная тревога охватила его. Он заспешил сам не зная куда. Минуя очередной извилистый поворот, он столкнулся нос к носу с молодой дивчиной, которую повстречал на хуторе уже дважды. Отпрянув от него, дивчина замерла, так тяжело дыша, словно неслась с пожара.
«Не дурна»,– наконец разглядев ее поближе и не за работой, подумал Хома.– Прости, напугал тебя? – отойдя в сторону и уступая ей дорогу, извинился парень. Дивчина поспешно замотала головой, крепко сжимая ведро.
– Как тебя звать, красавица? – спросил Хома, разглядывая ее симпатичное личико.
– Оксаною,– девица напуганно озиралась по сторонам и уже было побежала снова, да бурсак неожиданно для самого себя схватил ее за руку:
– Куда же ты так спешишь?
Оксана ничего не ответила, молча вырвав руку и чуть не перевернув ведро.
– Отчего же здесь все так неприветливы? – подивился Хома.– Я всего лишь хотел спросить, где здесь можно выпить горилки.
Оксана выпрямилась и, не оборачиваясь, пошла дальше.
– Выпили сегодня всю горилку. Поспешили бы вы в хату, паныч, пока не стемнело,– она махнула ему рукою на прощание.– Ночь спокойная. Но у нас на хуторе не принято шляться по ночам. Идите. А как придете, ставни и двери покрепче закрывайте да и спите до рассвета! – побежав дальше, Оксана скрылась из вида.
«И эта меня с улицы гонит! – сердито подумал Хома, оставшись совершенно один в узком проулке между хатами.– Неладное здесь творится…» – напуганно озираясь, он зашагал в сторону Вериной мазанки.
Не встретив по пути никого, Хома спокойно выдохнул, только войдя в сени.
В хате было тихо и темно. На столе его ждала зажженная свеча и крынка молока, в углу на лавке была заботливо приготовлена постель. Поперек горницы появилась перегородка, занавешенная тканью. Парень догадался, что стеснительная Вера так отделила себе угол.
«И почему меня только поселили к несчастной бабе? – наливая молоко в чарку, размышлял он.– То ли к панычам поближе, то ли нашли самую скромную и безотказную…»
С жадностью выпив молоко, Хома разозлился, что из-за приказчика Вера больше не приносит ему горилки.
Вспомнив, что в сенях ее полно, учитель решил, что не будет ничего страшного, если он немного отхлебнет и Ясногор об этом не узнает. Пробравшись в сени, Хома нашел нужную склянку, которая по виду, казалось, была на финальной стадии готовности. Вынув из нее перец, Хома смачно отхлебнул. Крепчайшая горилка обожгла рот. Хома охнул, рассмеялся. И выпил еще, осушив склянку до половины. Закинув перец обратно, поставил склянку на место и вернулся в горницу.
Загасив свечу и раздевшись до исподнего, бурсак повалился спать. В животе и на душе у него потеплело. Голова закружилась. Приятная нега разлилась по телу.
Но Хоме не удалось сразу уснуть. Тревожные мысли все же мучили его.
Он даже подумывал, не выпить ли ему еще, как вдруг в сенях скрипнула дверь. Послышался грохот посуды и всплеск воды. Осторожно пробираясь в темноте, Вера юркнула в свой угол за занавеской. Женщина тихонько зажгла свечу, и ее силуэт отчетливо отразился на ткани перегородки.
С любопытством наблюдая за тем, как кропотливо она расставляет всякие склянки, парень растерянно думал, что же ему делать: окликнуть ее или не тревожить лишний раз?
Закончив, Вера вдруг подошла к постели, задрала руки и медленно стянула с себя рубаху, оставшись в юбке. На тени так отчетливо показался ее ладный силуэт с крохотными сосками, что Хома вдруг забыл, как дышать. Вера томно потянулась, распустила косы, разметав по спине волосы и, взяв гребень, принялась стоя расчесываться, покачивая бедрами и соблазнительно поставив ногу на постель. Она была так притягательна, что парню пришлось сжать зубы, чтобы не застонать.
Не в силах больше терпеть поднявшийся жар, Хома зашептал молитву, отвернувшись к стене.
Свет свечи задрожал и погас. Слушая в темноте мерное дыхание Веры, парень еще долго не мог уснуть, стараясь отогнать от себя воспоминания о божественных изгибах ее тела.
Глава XВера
Хома проснулся от крика петуха. Противная птица орала так громко, словно сидела у него над самым ухом.
– Молчи, проклятый! – сквозь сон крикнул Хома и приподнялся с постели. Словно сотни маленьких осколков мгновенно разлетелись у него в голове, создавая невыносимый шум. В глазах потемнело. Тело парня было тяжелым, как будто чужим. Не сумев пошевелить ни рукой, ни ногой, Хома ощутил чудовищную боль в затылке.
«Что это со мною? – испугался он.– Вроде вчера не ушибался…»
Припомнив, как отхлебнул перед сном горилки, Хома подивился, какая крепкая она оказалась, и тут же решил, что больше никогда не будет ничего пробовать из Вериных запасов без спроса.
– Так и подохнуть можно,– прошептал Хома, мелко дрожа и растерянно оглядываясь по сторонам. В хате было тихо. Глупо было даже надеяться, что трудолюбивая хозяйка все еще спит. Наверняка Вера встала еще засветло и тихонько выпорхнула на хутор работать.
Однако тут послышался скрип половиц, и из сеней робко выглянула Вера с полными руками свеклы, румяная, свежая и улыбающаяся:
– Проснулись, паныч?
Ничего не ответив, Хома залюбовался на нее. Тонкие русые Верины волосы слегка вились, нежно обрамляя аккуратное светлое личико, казавшееся совсем детским, если бы не глубокая складка поперек лба и не крохотные лучики морщин вокруг бездонных голубых глаз. Простенькие юбка и сарафан так ладно сидели на бабе, что она казалась нарядною как царица, пусть и слегка запыленною от перебирания свеклы.
– Что с вами? – приглядевшись к бурсаку, растерялась Вера.– Вы, паныч, очень бледный. Может, водички принести?
Хома осторожно кивнул. Вера скрылась из виду и появилась с кружкой воды. Хома вожделенно протянул руки, но баба грациозно прошла мимо, свернув к полке со склянками у высокого узкого окна. Задумчиво поглядев на пузырьки с жидкостью, она откупорила один, понюхала и добавила в воду несколько капель.
Прошагав к гостю, баба присела на лавку рядом с ним и заглянула в глаза:
– Пейте.
От нее пахло полевыми цветами и чем-то сладким. Так изумительно, что Хомино дыхание участилось. Схватив кружку, он стал жадно пить воду, успевая поглядывать на Веру горящими глазами.
Щеки бабы порозовели. Убрав со лба прядку волос, она смущенно потупила глаза.
– Вот спасибо тебе,– выпив до конца, поблагодарил парень и тайком стал разглядывать ее изящную длинную шею, тонкую прозрачную кожу и блестящие ключицы. Вера была так хороша, так мила! Ее красота была неяркой, неброской, скорее оглушительно-нежной, сбивающей с ног своею беспомощностью. Бурсак даже решил про себя, что краше Веры никогда никого не встречал.
Так и сидели они молча, пока Хома таращился на все более смущающуюся Веру, и она не отводила взгляда, не убежала прочь, хоть и сидела как на иголках.
Приняв пустую кружку маленькими ручками, баба собралась уходить, но Хома поспешил извиниться:
– Сам не знаю, что со мною…
– Вам лучше быть осторожнее с моими настойками,– Вера лукаво улыбнулась, и в ее глазах заплясали огоньки.– Вы, видать, паныч, не привыкши. Некоторые могут быть очень крепкими,– она захихикала.
Парень покраснел как помидор, оттого что Вера все знает.
Закинув голову, баба расхохоталась, потрясая мягкими локонами, выпавшими из косы. Ее смех был нежным и звонким, словно переливался ручеек.
– Ну что вы, паныч,– она склонилась и положила свою ладонь Хоме на руку. Его сердце едва не выпрыгнуло из груди.– Все хорошо, не смущайтесь. В следующий раз я обязательно оставлю вам горилки.
Растрогавшись, Хома хотел сказать, что не нужна ему эта проклятая горилка. А нужна только Вера. Чтобы она вот так сидела с ним и держала его за руку целую вечность, никуда не уходя. Любуясь бабой, Хома хотел сказать, что никогда не испытывал таких чувств, но вместо этого он только открывал и закрывал рот, не произнося ни звука.
Смущенная Вера тоже замерла, глядя на него своими глазищами. Ее дыхание участилось. Хома подумал, что, наверное, нужно без слов просто наклониться к ней, всего чуть-чуть, и поцеловать. Но он не мог. Страх и стыд сковали парня.
На лице Веры проскользнуло что-то вроде разочарования или обиды. Что-то очень женское. Закусив губу, она поправила складки на юбке и, шумно вздохнув, поднялась, попятившись к двери.
– Отдыхайте, паныч,– неловко улыбнулась она.– Я пойду. У меня работы много,– она скрылась в сенях.
Прогулявшись до центра хутора, Хома в этот раз не приметил ничего странного. Наоборот, козаки и местный люд были необычайно улыбчивы и веселы, что казалось невероятным после тревог предыдущего дня.
Хома был приятно удивлен тем, как изменилось настроение хуторян, и радостно глубоко вдохнул, расправив плечи и ослабив веревку на поясе зипуна.
Вежливо здороваясь, парень стал весело насвистывать и шагнул за ворота вслед за лохматым табунщиком, намереваясь пройтись вокруг хутора.
Чья-то тяжелая рука легла на его плечо. Хома сжался и удивленно оглянулся. Перед ним с грозным лицом стоял вооруженный до зубов Фитиль.
– Пан учитель, куда собрался? – ехидно спросил он.
– Я… прогуляться хотел,– робко пробормотал Хома, чувствуя кожей угрозу и неприязнь, исходящие от пожилого козака.
– А что, учеба с панычами уже закончена? – сморщив грубое лицо, поинтересовался козак.
– Так паныч Авдотий болеет,– пожимая плечами, Хома попятился от козака, пока не уперся в кого-то.